У нас одна кровь, мы ничем не отличаемся Что думают сербы о войне в Украине — и как они встретили эмигрантов из России. Репортаж Ильи Азара из Белграда

Сербия остается одной из немногих стран, которые не присоединились к санкциям против России. Президент Александр Вучич, который 3 апреля выиграл очередные выборы, второй месяц жалуется, что Запад все сильнее принуждает его отречься от «братского народа». Сделать это он не может не только из любви к России, но и потому что большая часть сербского общества поддерживает войну с Украиной. При этом с начала марта в страну приезжает все больше эмигрантов из России, которые бегут от падающей экономики и политических репрессий. Журналист Илья Азар побывал в Белграде, где пообщался с сербами о России, а с россиянами — о Сербии.

Сербы и Россия

«Сербия и Россия — вместе навек»

Мы сидим за столом в номере отеля Apartmani Skadarlija в Белграде с его хозяином Зораном Радуловичем, который достает из пакета и с гордостью демонстрирует мне свои реликвии. Портрет президента Путина, флаг России с имперским орлом, бутылку белого вина «Русский Крым», кружку с президентом в темных очках и надписью «Самый вежливый из людей», а также наручные часы «Самара» лимитированной серии, которые ему подарил некий «высокопоставленный прокурор из России».

«Я когда понял, что русские и сербы — один народ? Когда несколько лет назад был в храме в Пскове, где услышал литургию. Я все слова понимал, как будто она была на сербском языке. Так что Сербия и Россия — вместе навек, у нас одна кровь, мы ничем не отличаемся», — говорит Радулович, который учил русский язык в школе и с тех пор, увы, свой уровень почти не улучшил. 

Он захватил с собой еще и сотни фотографий, которые — чтобы не обидеть радушного хозяина — мне пришлось смотреть минут двадцать. Вот Радулович с женой на Красной площади, вот он на фоне советской военной техники в парке «Патриот», а вот вместе с командиром группы высшего пилотажа «Стрижи» — на авиасалоне МАКС.

Демонстрирует Радулович и фотографию своего пса с георгиевской ленточкой, привязанной к ошейнику. «У меня даже собака русская», — хвалится дородный серб, пришедший на встречу в костюме и белой рубашке навыпуск.

Радулович наливает в кружку с Путиным вино (домашнее, а не ценный «Русский Крым», конечно) и с удовольствием позирует для фотографии. Он называет Путина царем, а его внешнюю политику — «отличной на 100%». Хотя к внутренней имеет вопросы: слышал, что «бизнес в России у чеченцев и таджиков».

«У меня есть вакцина „Спутник“, и мне сказали, что мне не можно на Запад, и я ответил: не можно — [значит] не нужно. Теперь я хочу прожить один год в России, чтобы увидеть русскую душу», — рассказывает Радулович.

Уже этой весной он планирует поехать через Румынию в Одессу, дальше в Крым и в Москву через Волгоград. Радулович надеется, что к 9 мая война в Украине закончится и ехать он будет уже только по «освобожденной» от «нацизма» территории. Приходится показать ему актуальную карту боевых действий в Украине и объяснить, что российские войска недавно ушли из Киевской области и от Николаева, поэтому уже вряд ли возобновят движение на Одессу. 

Радуловича эти новости заметно расстраивают, хотя кажется, до конца он мне не поверил. Он вообще довольно подозрителен: рассказывает будто невзначай, что у него в отеле жила русская журналистка, которая в какой-то момент пошла в американское посольство, а значит точно «шпионка».

Как и многие сербы, Радулович безоговорочно поддерживает Россию, развязавшую войну в Украине. «Если бы не было войны сейчас, они [украинцы и НАТО] пришли бы через 10 лет в Москву. Люди не понимают: это не агрессия», — повторяет Радулович тезисы российской пропаганды.

— А украинцам вы не сочувствуете?

— Мне жаль людей, я люблю православных украинцев так же, как русских. Я [в Белграде] видел на дороге две машины с украинскими номерами и показал им большой палец. Но я ненавижу «Азов», нацистов и Галицию, где все были за немцев во время войны, — отвечает Радулович и возмущается, что в украинских школах «запрещают говорить на русском».

Конфликт в Украине Радулович, как и многие сербы, считает войной между Россией и НАТО, но высказывает и более оригинальную идею: «Это война католиков и протестантов из Европы и США против православия. Так они хотят победить православие: греческое, сербское и российское». 

Через час задушевной беседы к нам присоединяется друг Радуловича — пожилой интеллигентный адвокат в очках. Они быстро скатываются к банальностям: во всех бедах, по их мнению, «виноваты евреи и гомосексуалисты». Они напоминают, что президент Украины Владимир Зеленский и бывший премьер страны Владимир Гройсман — евреи, «что очень плохо», а нынешний премьер Сербии Ана Брнабич — первая открытая лесбиянка на этом посту. «Мы нормальные люди, у меня трое детей, у него двое! Как вообще ЛГБТ может быть нашим премьером? Никто ее не выбирал, ее Европа выбрала», — кричит разгоряченный алкоголем Радулович.

Смеясь и попивая вино, Радулович и его друг включают мне русскую песню «Казачья воля» и вспоминают, как странно на них посмотрели в отеле в Будапеште, когда они протянули свои паспорта в обложках с флагом самопровозглашенной Донецкой народной республики. Адвокат показывает мне мем, где российский танк со знаком Z сравнивается с югославской машиной марки Zastava, и хохочет. 

С флагом ДНР и портретом Путина за лобовым стеклом Радулович на своем «Гелендвагене» участвовал в белградском митинге в поддержку России. Он с гордостью демонстрирует мне сюжет RT, в который попала его машина. Хотя он ездит на «Мерседесе», купить мечтает «Волгу» или хотя бы «копейку», но говорит, что их не найти в Сербии.

Хозяин отеля боится, что Сербия из-за своей дружбы с Россией может пострадать: «Они [Запад] на нас смотрят как на маленькую Россию, и если не могут ударить Россию, то ударят по Сербии». Сам он, тем не менее, убеждает меня, что между бизнесом, который в Сербии завязан на Европе, и любовью к России всегда выбирает второе: «Я готов только воду пить, лишь бы вместе с Россией быть».

Радулович спускается меня проводить и демонстрирует свой «Гелендваген», на котором почему-то не осталось ни буквы Z, ни других признаков русофилии хозяина. «Раньше тут был мой ресторан „Арбат“, но потом я отдал помещение в аренду», — говорит Радулович, указывая на соседнюю с его отелем дверь. Теперь на месте «Арбата» — китайский ресторан, но кажется, серб не видит в этом ничего символичного.

«Мы не националисты, а патриоты Сербии»

На улицах Белграда много граффити — бывают, конечно, и симпатичные муралы с сербскими футболистами, но в основном это примитивные корявые надписи, часто оскорбительные. Кое-где встречается и актуальная буква Z, хотя знакомая эмигрантка из России рассказывает, что ведет с ними борьбу и превращает в песочные часы — или просто закрашивает. Много граффити про ненависть к НАТО, братство России и Сербии, есть даже большой портрет Путина — а вот надпись «Нет войне» я видел только однажды. 

Постоянно натыкаешься на сообщения про генерала Ратко Младича — автор этих посланий считает его героем. Десятки, если не сотни этих надписей сделаны одинаковым синим цветом и очень похожим почерком. Местные считают, что власти заказывают их футбольным фанатам-националистам, ведь, несмотря на частое упоминание Младича на стенах белградских домов, сербские радикалы с годами поумерили пыл, да и популярность их упала. 

Самый известный из тех радикалов, кто остался в живых и не сидит за решеткой, — Воислав Шешель, который был осужден Гаагским трибуналом за преступления против человечности, провел в заключении более 11 лет, но вернулся в сербскую политику. До выборов 3 апреля он оставался председателем Сербской радикальной партии и накануне голосования говорил, что Сербии надо вступать не в Евросоюз, а в ОДКБ, ведь только союз с Россией — «путь к сохранению нашей территориальной целостности и нашего неба». Общаться со мной Шешель отказался.

Не отказался поговорить представитель молодого поколения сербских националистов — 45-летний лидер партии «Двери» Бошко Обрадович. В центральном офисе его партии на стенах висят фотографии, на которых запечатлены ключевые моменты из 20-летней истории «Дверей». Нашлось тут место и для России: вот Обрадович позирует вместе с режиссером Никитой Михалковым, а рядом фотография Путина на Селигере (правда, на ней с президентом России не сам Обрадович, а активист партийной молодежки). 

Называть себя националистом Обрадович почему-то отказывается: «Мы не националисты, а патриоты Сербии. Мы защищаем свои национальные интересы, принадлежим к старому христианскому европейскому народу, который много страдал и отдал миллионы жизней за свободу Европы. Мы всегда были антифашистами и такими останемся». Время Радикальной партии Шешеля, по его мнению, прошло (и действительно, на выборах в парламент Сербии она получила лишь 2% голосов). 

Но любовь к России Обрадович не отрицает: он поддерживает Москву как из-за общей веры и исторических связей, так и в благодарность за то, что Россия всегда занимала сторону Сербии по вопросу Косова. «Мы любим Россию и русский народ, это наши братья по вере и культуре, Россия нам всегда помогала в разных исторических ситуациях, — говорит улыбчивый и подтянутый Обрадович. — Но мы не пророссийская партия, а просербская, и для нас на первом месте всегда стоят интересы нашей страны». 

Войну, которую Россия ведет с Украиной, Обрадович преступной не считает и избегает говорить про тысячи погибших мирных жителей. «Эта война происходит в основном из-за желания НАТО прийти к российским границам, но я думаю, что между Европой и Россией нет реального антагонизма и они должны начать сотрудничать», — считает он.

Схожести между бомбардировками НАТО Белграда в 1999 году и Россией — украинских городов он не видит или не хочет видеть. «Это нельзя сравнивать, потому что Россия — мировая держава, которая имеет право защищать свои границы, и это не тоже самое, что интервенции НАТО в разные страны [Сербия, Афганистан, Ирак]. Россия защищает своих собственных людей и территории, которые исторически принадлежали России до распада Советского Союза. В Крыму Россия была крещена, а Киев был первой столицей Руси!» — говорит Обрадович.

Хотя политик считает, что войну нужно остановить, он настаивает: «Украинские граждане — жертвы президента Зеленского, который правит страной в интересах НАТО, а не собственных граждан». Про ОДКБ, в отличие от Шешеля, Обрадович не вспоминает, но и возможное вступление Сербии в Евросоюз не приветствует. 

— А если будет холодная война и Сербии придется выбирать, с кем она будет — Россией или Западом, — то что делать?

— Мы верим, что великие державы найдут возможность избежать холодной войны, мы считаем, что мир должен признать, что есть новые мировые державы — Китай, Индия, Бразилия и Россия, и в новом многополярном мире Сербия должна найти свое место, но нейтральное. Мы столько раз были жертвой [чужих войн], что хотели бы остаться в стороне от новой конфронтации, — снова уходит от прямого ответа на вопрос лидер партии «Двери». 

Как и другие сербские националисты и сторонники России, Обрадович любит повторять мантру: «Косово — это Сербия, Крым — это Россия». Вроде бы сербам логичнее было бы сравнивать себя с украинцами, которые тоже потеряли территорию (Крым), но Обрадович считает иначе: «Коммунистические партии СССР и Югославии создали искусственные границы, поэтому люди из России и Сербии остались за пределами страны. Сейчас Россия собирает свои земли, не обращая внимания на границы, как и Сербия [должна] делать. Косово — это духовная родина Сербии. Так же у России есть сильная историческая и духовная связь с Крымом». 

Раз Россия вернула себе Крым и Обрадович это поддерживает, то я интересуюсь, не нужно ли, по его мнению, Сербии сделать то же самое с Косовом или с Республикой Сербской (часть Боснии и Герцеговины, населенная сербами). «Мы не хотим никакой новой войны на Балканах, да и Косово по-прежнему часть Сербии по Конституции, международному праву и резолюции ООН 1244», — снова осторожно отвечает политик. Республике Сербской, по его мнению, стоит получить независимость, «как и любой другой республике бывшей Югославии», но только мирным путем.

С тем, что военное решение проблемы Косова исключено, согласен и главный редактор белградского еженедельника «Время» Филип Шварм: «Восторг по поводу Путина не связан с желанием, чтобы у нас была Великая Сербия или новая Югославия. Вучич недавно заговорил о „сербском мире“, но после того, как началось вторжение России в Украину, это сразу прекратилось — чтобы Запад не подумал, что они готовы так же сделать в Косове, Черногории или Боснии. Даже у России нет сил воевать в Украине, а у Сербии, поверьте, сил еще меньше».

На президентских выборах 3 апреля Обрадович набрал чуть больше 3% голосов избирателей. Столько же получила его партия «Двери», но это обеспечило ей 10 мандатов в парламенте (всего там 250 мест).

«Я поддерживал русских, но никогда не думал, что может быть война»

На сайте Донецкого национального университета (ДонНУ) можно найти новость, в которой говорится, что 19 января 2019 года сербский экономист и дипломат Сречко Джукич провел для студентов экономического факультета онлайн-занятие «Экономические аспекты глобализации». 

«Да, я с 2014 года был на стороне русских. В Сербии была информация, что в Донбассе происходят гонения на русских, в СМИ говорили, что им угрожают, не дают пользоваться русским языком и убивают», — признается Джукич, интеллигентный пожилой мужчина в розовом свитшоте и шарфе.

Джукич не сербский националист, он бывший кадровый дипломат, работал в посольстве Югославии в Москве, потом был послом Сербии в Беларуси и главой департамента МИД Сербии по России и Евразии. Мы встречаемся в Starbucks, напротив которого в сувенирной палатке я нашел футболку с надписью «Российская армия Z» (в похожей сфотографировался вероятный новый лидер Радикальной партии Мильян Дамьянович после ухода Шешеля). 

Но теперь его позиция радикально поменялась: «Я поддерживал русских, но никогда не думал, что может быть война. Даже когда это все начиналось, я не верил в это, ведь Путин и Лавров сто раз говорили, что планов нападения на Украину нет. Оказалось, что они всех обманули, и сейчас уже понятно, что Россия очень давно готовилась к этому».

Дипломат сравнивает нападение России на Украину с гипотетической атакой Сербии на Черногорию, которая получила независимость от Белграда 15 лет назад. «Мы знаем, что сербы там сейчас находятся не в лучшем положении. Мы считаем, что им надо дать больше прав и так далее, но это одно дело, а война — совсем другое», — говорит он. Джукич уверен, что в случае сербского вторжения (которое он, конечно, исключает) воевать против интервентов будут не только черногорцы, но и черногорские сербы и мусульмане. 

Недавно Джукич выступал на телевидении и говорил, что «украинцы защищают себя, свои семьи, свои дома, свою страну, а русские солдаты [воюют ни за что]». «Я сказал, что русские очень ошиблись, ведь русский солдат [хорошо] воюет только в ходе отечественных войн. [Если Кремль опасался нападения], то почему не подождали, чтобы на них напала Украина или НАТО? Ведь тогда русская армия уже была бы сейчас „под Берлином“», — рассуждает Джукич. 

Сербский дипломат с трудом подбирает полузабытые русские слова, но видно, что он до сих пор шокирован решением Кремля воевать: «Россия — одна из пяти стран — членов Совета Безопасности ООН. На ней лежит ответственность за мир во всем мире!»

Он вспоминает резолюцию ООН 1244 по Косову, которая оказалась «нежизнеспособной», и сравнивает ее с Минскими соглашениями по Донбассу. «Мы начали с албанцами новые переговоры, которые почти никакого отношения не имеют к той резолюции, но мы получили мир, мы не воюем. Зачем же Россия настаивала, что каждая буква „Минска-2“ должна соблюдаться, как будто это Библия? Киев и Европа были готовы адаптировать документ, и только Москва настаивала, что ничего не должно меняться, что в конце концов вылилось в войну», — рассуждает дипломат. 

— Почему сербы не сравнивают то, что делало НАТО в Белграде, с бомбежками Россией Мариуполя, Киева и других городов? Ведь это то же самое, — задаю я Джукичу вопрос, ответ на который искал, но так и не нашел в Белграде.

— Это даже хуже. Я на телевидении говорил, что Мариуполь — это Хиросима, что НАТО у нас так не делало, ни один город не был полностью уничтожен. Но [власти Сербии] показывают войну с Украиной как войну с НАТО, как реванш за 1999 год. И народ это принимает, забывая, что украинцы тоже православные, что они тоже славяне, — отвечает дипломат, разводя руками.

По словам Джукича, про Украину сербы вообще мало знают, несмотря на то, что украинцы до последнего времени принимали участие в работе контингента KFOR (силы НАТО, обеспечивающие порядок в Косове), а русская армия ушла домой еще в 2002 году. «Тогда ваш глава МИД Игорь Иванов сказал, что у России нет денег, чтобы это финансировать, и хотя сербы в Косове говорили „Пусть останутся — мы будем их кормить“, русские ушли», — говорит Джукич. 

Дипломат убеждает меня, что многие сербские политики разделяют его позицию по поводу войны России с Украиной, но публично никогда этого не скажут. «Большинство сербов поддерживают политику Сербии в отношении России, и, если хочешь попасть в парламент, лучше вообще избегать этой чувствительной темы», — говорит Джукич. 

«Думаю, все в Сербии тайно опасаются России»

На президентских выборах в Сербии, конечно, победил действующий глава государства Александр Вучич. В этом никто и не сомневался, в том числе сам президент: уже в понедельник утром на электронных билбордах вместо его предвыборной рекламы появились слова «Спасибо, Сербия. Александр Вучич».

Большинство оппозиционеров и независимых журналистов называют Вучича авторитарным правителем, которому удалось подчинить себе Сербию с помощью пропаганды в государственных СМИ. По словам журналиста Шварма, чуть ли не 90% СМИ в Сербии «находятся в руках правящего режима» и в стране установилась «псевдодемократическая авторитарная система».

«Вучич — фанат Путина, и ему хотелось бы стать таким же мощным и таким же мачо, как Путин, ему тоже хочется, чтобы оппозиции в Сербии не было», — говорит Шварм.

Националист Обрадович, впрочем, считает, что Вучичу до Путина как до луны: «Если Путин обращается к корням российской идентичности: православию, семейным ценностям и консерватизму, — то Вучич работает на Запад и ведет либеральную политику, хоть и в авторитарном ключе».

В середине 2000-х, когда Сербией управляла действительно либеральная и прозападная Демократическая партия (президентом был Борис Тадич), Марко Крунич работал фотографом. Перед очередными выборами мэра Белграда в 2004 году местный Playboy решил написать материал про каждого кандидата и отправил Крунича вместе с репортером к выходцу из Радикальной партии Александру Вучичу. Теперь уже бывший фотограф вспоминает, что, во-первых, дома у кандидата было безумно жарко, потому что он принципиально не ставил кондиционер, а во-вторых, на полках стояли книги вроде «Как манипулировать людьми» или «Как стать миллионером». Он явно намекает, что этот факт объясняет всю дальнейшую карьеру Вучича. 

— Когда мы пришли, он меня сразу спросил, буду ли я за него голосовать. Я поддерживал тогда Демпартию и ответил резко отрицательно. «Думаете, у меня есть шанс?» — спросил он, а я ответил: «В Белграде точно нет». Мы провели в его квартире часов пять, и на самом деле он умный и образованный человек, с ним интересно говорить, и мы правда хорошо пообщались, — вспоминает Крунич.

На прощание Вучич спросил фотографа, не передумал ли он по поводу голосования, и Крунич ответил: «Вы кажетесь нормальным человеком, но я все равно не буду за вас голосовать». Тогда будущий президент спросил потенциального избирателя, не заставит ли его передумать какая-нибудь должность, что просто шокировало Крунича.

В итоге Вучич, который на фотографии в Playboy ел виноград, получил, по словам бывшего фотографа, «неожиданно хороший результат в Белграде». «Демпартия сама виновата, что ударилась тогда в коррупцию. Сейчас, после 10 лет у власти, Вучич думает, что это навсегда, государственные СМИ промывают мозги, а все министры купили себе дипломы», — говорит Крунич.

Он тоже не понимает, почему сербы не сравнивают действия России с НАТО в Белграде, хотя сам использует этот аргумент в спорах со знакомыми: «Все вроде со мной соглашаются, но тут же говорят, что Украина своими планами вступить в НАТО сама засунула палку в глаз России. Но это же как сказать изнасилованной женщине про юбку! Украина — независимое государство, и она может вступить хоть в Китайскую империю». По мнению журналиста Шварма, за 20 лет сербы уже забыли про жертвы бомбардировок Белграда, но желание ответить и ударить по Западу осталось, и население поверило Путину, что он воюет с Западом, «наемниками» которого являются украинцы.

«Россия не бомбила Белград, поэтому, когда Россия пошла против всего мира, ее поддерживают, ведь все знают, каково это — быть изгоем, — говорит Крунич. — Я помню, что говорил с мамой и она сказала: „Одна православная страна атаковала другую, а ведь там 45 миллионов человек живут. Что же тогда будет с нами, ведь нас Запад защищать не будет?“ Думаю, все в Сербии тайно опасаются России, понимая теперь, что религия не является защитой». Бывший фотограф уточняет, что не поддерживает и НАТО, которое стоило бы «распустить». 

По словам журналиста Шварма, сербам через государственные СМИ «вливают» российскую версию событий в Украине. «Обычный гражданин Сербии мало знает о России и русской культуре, но сюжет, который Вучич все время продвигает, строится на том, что НАТО бомбило Сербию в 1999 году и только Путин способен отомстить НАТО, поэтому мы его поддерживаем. Желтая пресса и государственное ТВ пишут полную ерунду: например, была новость про то, что Путин дал название подлодке имя „Белгород“ из уважения к Белграду», — говорит он.

На выборах 3 апреля Крунич голосовал за экологическую коалицию Moramo («Мы должны») — его очень беспокоит зеленая тема. Он рассказывает о массовых протестах против строительства в Сербии шахты компании Rio Tinto. Протестующие добились своих целей, а мотором протестов были как раз люди из Moramo. По итогам выборов им удалось получить 13 мандатов в парламенте.

В 2010 году Крунич уехал в Нью-Йорк работать с сербской художницей Мариной Абрамович, а после начала пандемии увидел, сколько стоит земля в Сербии, купил ферму по выращиванию голубики и вернулся на родину. Всю продукцию он экспортирует в Голландию, потому что для сербов голубика слишком дорогая, тут едят яблоки. «Сербская голубика поспевает в июне — после испанской, но до польской. В июне в Европе все садятся на диету, а голубика считается суперфудом. В Амстердаме хотят свежую голубику в течение суток после того, как ее собрали, поэтому наши грузовики без задержек пропускают на границе», — хвастается своими успехами фермер-неофит. 

«Мы все, молодые люди, хотим прогресса»

Музыкант Неманье Чирич играет в группе Sveta Pseta инструментальный панк. Он родился и вырос в России, где работали его родители, поэтому неплохо говорит по-русски. Чирич рассказывает, что вернулся с родителями в Сербию в 1998-м, незадолго до начала операции НАТО «Милосердный ангел».

— Не вовремя вы переехали, — говорю я, и Чирич усмехается. 

— Мне кажется, что в этом конфликте [России и Украины] не все так чисто, не все черное и белое, и кажется, Запад вовлечен в эту ситуацию. Но то, что Россия делает в плане боевых действий, — это просто ужас. Я сам здесь находился в укрытиях, помню, насколько это ужасно, и то, что [проблемы] решаются бомбежками, — это просто пипец, потому что страдают невинные люди. Политики играются людьми как фигурами в шахматах.

— Вы имеете в виду, что Запад спровоцировал Россию?

— Россия не хотела, чтобы НАТО оказался в Украине, потому что это прямая угроза для России. Она говорила, что лучше этого не делать, потому что может возникнуть конфликт, но мне просто не верится, что в XXI веке война может идти в двух тысячах километров от моей страны, — говорит он и сетует, что на войну в Йемене вообще всем наплевать. 

Несмотря на молодость и отношение к происходящему, Неманье не назовешь прозападным сербом. «Мы все, молодые люди, хотим прогресса, у нас проевропейские взгляды, и классно было бы жить без границ, но на примере Болгарии и Румынии понятно, что Евросоюз просто высасывает из них ресурсы. К тому же условием вхождения в ЕС является (по мнению Неманье, — прим. „Медузы“) членство в НАТО, а это как будто ты сам себе, извините за выражение, насрал в тарелку, из которой ты ешь», — говорит он. 

Он вспоминает, как сербы жили под санкциями с 1991-го по 2011-й, как часами стояли в очередях за хлебом и бензином. «Сейчас сказали, что не будет нефти и пшеницы из-за конфликта в Украине, и люди сразу бросились в магазины закупать муку и бензин. Это все травмы от той трагедии», — говорит Чирич.

Музыкант яростно ненавидит любую пропаганду и в качестве примера приводит мнение сербов о Косове. «Как раз когда началась война, мы ехали с группой играть концерт в Приштине. Когда я сказал родителям, что еду туда, они испугались, что меня там зарежут или повесят. Но мы сыграли концерт, на который пришло 300 человек, и из них сербов было человек 10–15. Косовары даже покупали наш мерч, где все на кириллице, — рассказывает Неманье. — Думаю, что все ребята просто хотят развлекаться и никто не обращает внимания на сербов. Это все пропаганда». 

Правда, влияет она и на Неманье, потому что он признается, что боялся оставлять на улицах столицы Косова Приштины машину без присмотра, чтобы не остаться без колес и стекол (говорить музыканту, что спокойное отношение к сербам в Приштине объясняется практически полным отсутствием там таковых, я не стал).

Он немало прожил в России и поэтому не поддерживает не только проявления cancel culture в отношении некоторых россиян, но и критику жителей России за то, что те все время выбирают Путина — и не выходят на массовые протесты. «В России непросто убрать от власти президента. Люди просто не имеют понятия о том, что происходит в России, что на протестах полицейских целая армия, что людей сажают за митинги на 5–10 лет», — демонстрирует свои знания российских реалий Чирич.

Несмотря на лютый авторитаризм Вучича, в Белграде митинги и шествия проходят постоянно и без каких-либо помех. Правда, музыкант говорит, что в 2020 году на протестах из-за коронавируса применяли слезоточивый газ, а его друга сбили с велосипеда и избили. «К нему потом даже приходили домой, показывали бабушке его фотографии с акции и спрашивали, знает ли она, чем ее внук занимается», — рассказывает Чирич. 

— Не жалеешь, что из России уехал? — спрашиваю я напоследок Чирича.

— Россия для меня немного депрессивная, если честно. Когда я был в командировке в Ростове, то подумал, что русский народ на протяжении истории реально страдал и в его менталитете и образе жизни это очень заметно. Правда, и по сербам видно, что люди боятся, что у них последний кусок хлеба отберут, поэтому они готовы делать зло, чтобы себя обеспечить, — отвечает Чирич. Он признается, что до войны собирался учиться в России, потому что уехать в Европу намного сложнее.

«Вучич не такой мощный, как кажется»

Каждый день с середины января несколько десятков человек приходят на протесты перед зданием скупщины (парламент Сербии). Журналисты российской редакции одного из покинувших Москву иностранных СМИ поселились неподалеку — и в унисон жалуются мне, что регулярно просыпаются раньше, чем хотели бы, от громкого исполнения на площади песни: «Вставай, страна огромная». 

На тротуаре напротив здания парламента стоят несколько палаток, а на небольшой сцене рядом постоянно кто-то выступает перед немногочисленными зрителями. Над помостом висят сербский и российский флаги. Когда я пришел узнать, что же все-таки тут происходит, со сцены вещал харизматичный мужчина с большими усами. Общий смысл его речи понять было сложно, но отдельные слова я узнавал: «Хаос, катастрофа, свобода, заслуга предков, великий братский народ, истина, НАТО, Россия и Украина».

Объяснить смысл происходящего согласилась одна из постоянных участниц протестов брюнетка Юлия, которая 10 лет назад приехала в Сербию из Омска и уже с трудом подбирает русские слова: «Я очень хотела из России уехать (теперь Юлия поддерживает войну, — прим. „Медузы“), хотя в принципе у меня там все было. Теперь я уже думаю по-сербски, поэтому русский язык стала забывать».

Она рассказывает, что 16 июня 2021 года оппозиция провозгласила Временную народную скупщину Сербии, которая, по мнению ее участников, является единственной легитимной властью в стране. «У парламента истек мандат правления, президент без парламента не может руководить страной, а значит, Сербия оказалась в бесправном вакууме. Поэтому однажды 200–300 человек собрались здесь и решили, что больше не хотят, чтобы ими управляли политики, а хотят, чтобы была власть народа, как во времена предков», — говорит Юлия, пока я сдерживаю ироническую ухмылку. 

Участники Народной скупщины почему-то считают, что «по международным правовым стандартам» для прихода к власти им необходима поддержка всего 1% населения Сербии. Теперь Юлия и ее друзья ждут, когда на площадь придут 30 тысяч человек и скажут, что «отдают голоса за народ»: «Уже есть много уголовных дел на министров и президента, но судьи ждут, пока временная скупщина возьмет власть в свои руки, ждут согласия народа». По ее словам, Народная скупщина не сидит сложа руки и помимо ежедневного митинга принимает важные решения: повышает пенсии, пособие для многодетных семей и тому подобное. 

Особенно Юлию и ее товарищей раздражает, что с 16 января ни одно медиа «и словом не обмолвилось про Народную скупщину, про единственного законного представителя народа». Члены этого «парламента» уже несколько раз ходили к зданию государственного телевидения Сербии — но журналисты вызвали полицию. Та, по словам Юлии, тоже ждет, когда народ наконец выйдет на площадь и можно будет арестовать всех надоевших политиков. 

Ездили представители Народной скупщины и в Москву к Владимиру Путину. Сам он оказался занят, но обращение сербов, по словам Юлии, зарегистрировали в приемной администрации президента России. «Мы им отдали документ, что мы — единственные, с кем Кремль может вести дело, а Вучич — незаконный президент. Нам ответили, что полностью поддерживают сербский народ и тоже ждут, когда все уже у нас будет по международным стандартам», — утверждает Юлия. По ее словам, «по этой схеме» жила при Каддафи Ливия, где «правил народ», а у министров не было никаких привилегий — и их можно было легко сменить, если они воруют.

Народную скупщину полицейские не разгоняют, но, жалуется Юлия, власти сняли плитку перед зданием парламента, разрыли землю и, поставив забор, отодвинули палатки и сцену почти к самой проезжей части. «Хотят, чтобы мы перестали оповещать народ!» — говорит Юлия (надо полагать, в ужасе ждут, что однажды 30 тысяч человек все-таки выйдут на площадь). 

— Но вы, вижу, не отчаиваетесь? — спрашиваю я.

— А по-другому никак. Если мы сейчас не отстоим, что будет? Это делается для своих же детей, — серьезно отвечает Юлия.

Тем временем в параллельной нелегитимной реальности люди боролись за честные результаты выборов. На следующий вечер после голосования примерно 200 (но тоже не 30 тысяч) недовольных их итогами пришли к зданию Центризбиркома в центре Белграда. Они периодически скандировали «Открывай!» — но попыток штурма не предпринимали, хотя вход охраняли всего несколько безоружных полицейских, а ОМОНа не было вообще. Учитывая, что Вучич набрал почти 60% (ближайший конкурент Здравко Понош, осторожно осудивший войну в Украине, — меньше 20%), а его партия — почти 50%, недовольство собравшихся наверняка вызвали результаты выборов в городской совет Белграда, на которых, понимая бесперспективность борьбы с Вучичем на более высоком уровне, и сконцентрировала усилия оппозиция. 

Надеялся на победу в Белграде и журналист Шварм: «Последние десять лет сербская правящая партия переделала все государственные органы в партийные, а ведь она основана на коррупции и мошенничестве. Но мощь ее искусственна, и победа в Белграде покажет, что Вучич не такой мощный, как кажется, а оппозиция может организовать жизнь в столице и ее учреждениях по-другому».

То, что рассказывали мне Шварм и музыкант Чирич о Прогрессивной партии Вучича, живо напомнило мне о «Единой России». «Это неадекватные люди, которые не должны быть во власти. Я сам работал в госкомпании, и если ты не состоишь в партии, то продвигаться по лестнице не получится. Я сам видел, как уборщица оказалась руководителем в HR-департаменте просто потому, что вступила в партию. И если ты заметил, у нас до хрена всего застраивается, а строительство — это самый простой вариант отмыть деньги. Плюс есть информация, что брат и сын президента связаны с мафией», — говорил Чирич. 

— Так похоже на Россию! — воскликнул я.

— Думаю, у славянских народов немного различий в том, как устроены власть и жизнь.

Выборы в Белградский городской совет выиграла Прогрессивная партия Вучича. Удастся ли ей сформировать городское правительство, пока неясно. По словам Крунича, партия Вучича и оппозиция получают по 55 мандатов, а значит, не исключены новые выборы. 

Сербия и эмигранты

«Сербия — это маленький остров в море стран Евросоюза и НАТО»

Хотя в Сербии и правда очень любят Россию, лезут обниматься и угощать ракией, как только узнают, что ты русский, а власти традиционно говорят о нерушимой связи двух государств, во время войны в Украине Белград уже дважды проголосовал в ООН против России: сначала осудил военную агрессию, а потом согласился с ее исключением из Совета по правам человека. Президент Вучич при этом постоянно жалуется, что на Сербию как на единственную страну Европы, не поддержавшую введение антироссийских санкций, оказывают мощнейшее давление, которому он просто не в силах противостоять. 

В марте в Сербии ходили слухи, что Евросоюз «разрешил Вучичу» занять промежуточную позицию — только чтобы не помешать его уверенной победе на выборах 3 апреля, а потом якобы планировал принудить его присоединиться к санкциям и, например, прервать авиасообщение с Россией. Сейчас в Сербию можно улететь из Москвы — но Запад, как утверждал сам Вучич, быстро заставил авиакомпанию Air Serbia, вводившую в первые военные дни дополнительные рейсы, вернуться к прежнему расписанию. 

Националист Обрадович признает, что «опасность» присоединения Сербии к санкциям существует: «Вводить санкции против России — это практически ввести санкции против нас самих! Это атака не только на братский народ, но и на интересы самой Сербии». Он напоминает, что Сербия покупает российский газ по крайне низкой цене 270 долларов США за 1000 кубометров.

Де-факто в Сербии уже действуют санкции, направленные на Россию, считает бывший дипломат Джукич: «Нефтепровод из Хорватии до Белграда будет закрыт 15 мая, если у нас продолжит работать „Газпром-нефть“, да и если Европа откажется от российского газа, то лишимся его и мы, так как газ идет к нам через Венгрию или Болгарию. Авиасообщение пока сохраняется, но наши фрукты наверняка не попадут на российский рынок из-за проблем с логистикой». По его словам, Сербия — это маленький остров в море стран Евросоюза и НАТО и никто даже в Сербии не хочет объективно воспринимать ее специфическое геополитическое положение.

По словам журналиста Шварма, Вучич показывает, что он «чуть-чуть за Запад, а чуть-чуть за Россию», надеясь, что война скоро закончится и ему не придется всерьез выбирать, на чьей он стороне. «Важно знать, что влияние Китая и России в Сербии гораздо меньше, чем у США и ЕС. Если война не закончится, то Сербии в итоге придется ввести санкции против России, потому что Сербия — банановая республика», — полагает Шварм.

— А разве сербский народ поддержит санкции? — спрашиваю я.

— Да, сначала не поддержит (по мнению фермера Крунича, за санкции выскажутся не больше двух человек из ста, — прим. «Медузы»), но вы не понимаете, какая у Вучича мощная пропаганда: через месяц сербский народ передумает, — отвечает журналист.

Впрочем, пророссийски настроенные сербы уверяют меня, что у Вучича просто не будет этого времени. «Если будут санкции, то президента Вучича не будет. Сербы выйдут на улицы — 100%», — говорит путинист Радулович.

Главный редактор российского СМИ о Балканах «Балканист» Олег Бондаренко регулярно приезжает в Белград по работе — вот и в начале апреля он оказался тут в связи с всеобщими выборами. Он уверен, что Вучич — главный фанат Путина среди всех сербов и поэтому вводить санкции точно не будет. «Вопрос с „Газпром-нефтью“, думаю, решат: переведут 7% акций в управление сербскому правительству, чтобы не было контрольного пакета. Тем более что хорватам тоже невыгодно пустой нефтепровод держать», — считает Бондаренко.

Он проводит мне краткий ликбез по истокам любви сербов к России: «Она началась не вчера и не позавчера, это как минимум история XIX века, которую сербы очень хорошо помнят и чтут, когда Россия помогала Сербии в борьбе за освобождение от османского владычества, когда Россия вписалась за Сербию в Первой мировой войне». Бондаренко рассказывает, что памятник Николаю II стоит в Белграде прямо напротив президентского дворца, потому что это в России фигура последнего царя неоднозначная, а для сербов он исключительно тот русский правитель, который «вписался за маленькую Сербию».

Бондаренко утверждает, что в Сербии целые отрасли науки появились благодаря эмигрантам, приехавшим сюда после революции. «Здесь не было целых направлений медицины и биологии. В какой-то момент шесть из десяти членов Сербской королевской академии наук были русскими. Балет в Сербии появился благодаря русским балеринам, и сложно найти человека из русской эмиграции, который здесь бы не пожил. Сербы все это помнят, ведь для многих сербов старшего поколения, особенно породистых белградцев, учителями были русские профессора», — взахлеб рассказывает Бондаренко.

Упоминает он и про период Иосипа Тито, когда в Югославии проводились «гигантские репрессии» против «сталинистов и всех, кого можно было заподозрить в связях с СССР». По логике Бондаренко, их потомки тоже симпатизируют России. «Надо учитывать, что сербы имели похожую на нашу новейшую историю: синхронный распад СССР и Югославии, кровавые войны после этого. Сербы сейчас так поддерживают Россию, потому что у них отсутствует рефлексия на тему количества жертв, ведь они прошли через кишки и отрезанные головы в 1990-е годы и у них прививка к этим ужасам», — уверяет меня главред «Балканиста». 

Говорит Бондаренко и о том, что для сербов то, что делает Россия в Украине, — это «реванш в том числе за унижение сербов»: «Они в 1990-е хотели бы так же ответить хорватам, бошнякам и албанцам, но не могли».

— Но ведь украинцев бомбят как сербов в 1999-м? 

— Око за око, зуб за зуб. Вот так ими воспринимается, — отвечает Бондаренко. 

Пусть симпатии Сербии и лежат на стороне Москвы, но реальность такова, что из России сюда поступают только нефть и газ (а обратно фрукты); товарооборот и экономические и финансовые отношения на 80% связаны с Евросоюзом, большинство инвестиций идут из Европы и Китая. «Нас ждет очень большой экономический кризис, и Сербия будет вынуждена отдалиться от России [которая не сможет ей помочь] еще больше. Это неизбежно», — считает Шварм. 

Бондаренко не согласен с сербским коллегой и считает, что Белград никогда не вступит в Евросоюз: «Да, они танцуют евроинтеграционные танцы, но для Европы Сербия всегда была пятой колонной России, сербы всегда были чужды Европе».

По мнению главреда «Балканиста», концепция Сербии, как считает сербская элита, состоит в том, чтобы быть мостом между Западом и Востоком. «Сербы — это единственная страна, у которой есть зона свободной торговли и с Россией, и с Европой, и этим много кто пользуется. Например, словенская фирма Gorenje открыла в Сербии свой сборочный цех, привозят по частям свои плиты, докручивают их тут, ставят Made in Serbia, и они беспошлинно едут в Россию», — говорит он. 

При оценке высказываний Бондаренко, впрочем, стоит учитывать, что он сам про себя в биографии на сайте «Балканиста» пишет следующее: «С 2014 по 2016 год занимался информационным сопровождением событий „Русской весны“ в Крыму и на Донбассе, в 2017 году получил статус „персона нон грата“ в Европейском союзе как „угроза национальной безопасности Республики Польша“».

«Гигантский наплыв русскоговорящего населения»

Хотя Белград, несомненно, не такая популярная точка для русских эмигрантов, как Тбилиси, Ереван или даже Стамбул, цена аренды за жилье здесь стремительно растет; предложений становится все меньше, а россиян — все больше. Только за месяц с начала войны граждане РФ зарегистрировали в Сербии 323 фирмы.

Почти каждый день в формате посиделок в баре или с выездом на шашлыки проходят встречи участников постоянно растущего чата «Русскоязычные в Белграде» (на момент написания этого материала в чате состояли 1200 человек). Первая массовая встреча случилась в начале апреля в коворкинге в центре города, там обсуждали насущные практические вопросы: как и где открыть счет в местном банке, где найти квартиру для долгосрочной аренды, как лучше сделать visa run (в Сербии россияне имеют право жить сколько угодно, но каждый месяц нужно хотя бы на пару минут выехать в соседнюю страну и вернуться обратно).

Ведущим встречи эмигрантов был Дмитрий Таран, который после начала войны переехал в Сербию — поскольку он не понимал, как теперь вести бизнес в России. Таран занимается строительством: его фирма проектирует жилые дома, мосты, стадионы и заводы. «Пока вроде платежи из Европы какие-то проходят, но будет ли так дальше — это еще вопрос. К тому же государство заставляет нас менять евро по тому курсу, который оно считает нужным, а это к серьезному бизнесу отношения не имеет. Так дела не делаются», — жалуется Таран.

Еще один активный участник эмигрантского комьюнити Белграда Евгений Цаплин свой бизнес в России продал еще в 2021 году: «У меня была IT-компания, которая занималась кастомной разработкой различного ПО для компаний. Уже в 2019 году я заметил нездоровую тенденцию, что платежи начали уменьшаться и задерживаться, поэтому решил выходить на зарубежные рынки». 

Там у Цаплина «взлетела» компания, предлагающая решения в области машинного обучения и анализа данных, которую он зарегистрировал в Сербии, потому что тут дешево содержать офис, удобные налоги и понятный язык. «Релоцироваться пришлось еще и потому, что иностранцы, когда я им выставлял счета, говорили: „Ребята, вы серьезно? Как мы вам данные дадим для анализа, если вы из России?!“» — со смехом рассказывает бизнесмен.

С 2022 года Цаплин также перестал преподавать дисциплины, связанные с менеджментом — например, «Введение в маркетинговые коммуникации», — в Высшей школе экономики, где работал на разных факультетах с 2013-го по 2021-й: «Как [бывший ректор ВШЭ Ярослав] Кузьминов ушел, я понял, что там делать больше нечего, хотя мне очень нравилось преподавать. У нас всегда была довольно открытая система преподавания, а в последний год я начал чувствовать, что стало все сложнее и сложнее работать, пошли ограничения на международное сотрудничество». 

Таран и Цаплин утверждают, что поток русских в Белград не спадает и на второй месяц войны. 

— Есть компании, которые перевозят сюда по две тысячи человек. Они релоцируют не только старшее звено, но мидлов, менеджеров и чуть ли не секретарш, — говорит Таран.

— IT-компании фрахтовали чартеры, чтобы перевозить сюда людей самолетами. В начале марта было очень много айтишников, но они достаточно быстро обосабливаются, потому что за них быстро все бытовые проблемы решают. Но я все равно каждый день вижу тут 15–20 новичков, бегающих в панике, что жить негде, деньги кончаются, легализоваться сложно. И вот вторая категория людей все продолжает подъезжать, — рассказывает Цаплин.

— Подавляющее количество эмигрантов — это айтишники, но я видел уже двоих мастеров ногтевого сервиса! — смеется Таран. 

Мы общаемся с ними в пабе Haratʼs, известном любому россиянину, ведь в России у них около 130 заведений. Управляющий пабом Павел Солодов, щеголяющий длиннющей бородой, рассказывает, что в последние три недели случился «гигантский наплыв русскоговорящего населения»: «Сначала я даже немного напрягся, потому что мы себя не позиционируем как паб для русских, мы зарегистрированы в Дублине, генеральный офис в Будапеште, да и отвык я с русским работать… Я люблю нашу страну, но много ********* [придурков] приезжает». 

Он переехал в Белград не по политическим причинам, а чтобы открыть бар и расширить географию Haratʼs. «Мне комфортно жить в Белграде: сербы жестко топят за русских. Когда приехал, то увидел, как люди реагируют, считают, что мы братские славянские народы, и мне стало немножко стыдно, что в России никто ничего не знает про Сербию. Но они не обижаются и уверены, что в случае чего Россия как старший брат всегда их поддержит», — рассказывает Солодов.

По словам балканиста Бондаренко, сербы рады любым русским, а не только путинистам: «Сейчас они, похоже, столкнутся с неизвестной для них новой русской диаспорой — в известной степени либеральной. Но сербы видят мир в черно-белых красках, и русский для них — это брат, а детали не интересны». Он уверен, что президент Вучич никак использовать приток русских в страну не станет: «Вкладывать средства и силы в то, чтобы здесь сделать новый центр русской эмиграции, он не собирается, ведь ему важно сохранить имидж главного друга Путина в Европе, но и создавать препоны тем, кто хочет приехать, не будет».

«Речь Путина про „пятую колонну“ адресована людям вроде меня»

На одной из эмигрантских вечеринок в Белграде хозяйка внезапно просит выключить музыку и послушать, что она скажет. «Очень сложно проводить вечеринку в день, когда в Украине погибли мирные люди (речь о событиях в Буче, о которых тогда только стало известно, — прим. „Медузы“). Это трагический день для всего мира», — сбивчиво говорит она и объявляет минуту молчания. Потом мы долго разговариваем с ней о том, как вообще стал возможен этот кошмар и что со всем этим делать дальше.

Дело происходит на новоселье у Степана Казарьяна, соорганизатора популярных московских музыкальных фестивалей «Боль», Moscow Music Week и Awaz. Он приехал в Сербию вскоре после начала вторжения, потому что еще раньше решил, что это — его «точка невозврата». 

Казарьян планирует когда-нибудь вернуться в Россию, но не в ближайшее время, потому что видит для себя личные риски из-за «закручивания гаек». «Люди культуры в первую же неделю войны показали к ней свое отношение, а это уже не совсем совместимо с законом. Кто-то написал „Нет войне“, а некоторые вроде меня расширенные [посты] сделали, что делает нас как минимум крайне нежелательным элементом. Плюс речь Путина про „пятую колонну“ полностью адресована людям вроде меня», — говорит Казарьян. Он тут же признается, что прежде никогда не выступал в соцсетях с политическими заявлениями, чтобы не беспокоить людей, которые подписались на него ради информации о музыкальных группах и фестивалях.

За происходящим в Украине Казарьян, будучи выпускником факультета политологии МГИМО, следил внимательно. На четвертый день войны он отменил Moscow Music Week и Awaz, потому что уверен, что заниматься независимой концертной деятельностью — для групп в первую очередь, а для организаторов во вторую — будет достаточно опасно. «Иностранцев мы просто не сможем оплатить, да и делать что-то в Москве, постоянно оглядываясь и думая: „Не дай бог кто-нибудь что-нибудь скажет или сделает со сцены“, — вписывать в контракты запрет на высказывания я не хочу», — говорит Казарьян.

«Маркером» он считает тур группы Shortparis, которая в апреле поедет с концертами в Тулу, Казань, Нижний Новгород, Самару, Уфу и на Урал:

По словам Казарьяна, вся команда Moscow Music Week переехала в Сербию и планирует организовать здесь осенью музыкальный фестиваль, «чтобы хоть чем-то заниматься». «Это точно не будет фестиваль эмигрантской белогвардейской песни. Не исключено участие каких-то российских групп, перебравшихся за границу, или даже из самой России, но это будет в первую очередь сербский фестиваль для людей из Восточной Европы», — говорит продюсер, который пока даже не уверен, что фестиваль будет антивоенным по настрою. 

Антивоенный концертный тур рэпера Оксимирона Казарьян считает делом хорошим, но бесполезным: «Я не совсем понимаю, для кого он это все проводит. Для эмигрантов? Для тех, кто только что бежал? Ничего плохого в этом нет, но зачем консолидировать уехавших?»

— А другие идеи есть, что делать? — спрашиваю я Казарьяна.

— Из-за границы воздействовать на российское общественное мнение очень тяжело. Но ничего не делать — тоже странно. Поэтому и будем делать фестиваль, но насколько он будет иметь антивоенный и примиренческий окрас — не знаю. Сербы предлагают позвать российские и украинские группы, но вряд ли это возможно, поскольку украинцы считают ответственными за происходящее, во-первых, всех жителей России, а во-вторых, всех культурных деятелей России, которые якобы и допустили эту ситуацию.

Любые претензии к музыкантам и представителям андерграунда продюсер отвергает: «То, что 50% людей до 35 лет и, наверное, 80% — до 20 лет не поддерживают ни войну, ни Путина, — это практически целиком заслуга российской независимой и не очень зависимой культуры. Она воспитала антипутинское поколение. Просто оно не может сейчас преодолеть полицейское государство, которое вообще победить можно тогда, когда оно само надламывается. Нельзя обвинять артистов в том, что они были недостаточно прямолинейными: ведь искусство вообще перестает быть искусством, когда переходит в формат „Путин — ***** [негодяй]“».

Казарьян собирался перебраться куда-то в Евросоюз, но быстро понял, что «сейчас не время гражданам с российскими паспортами и чувствительной психикой ехать в Западную Европу, потому что придется оправдываться за свой паспорт». Любовь сербов к Путину его не смущает, потому что она, как ему кажется, угасает. «Я опасался, что каждый день мне будут путинской иконой тыкать в глаза, но ничего такого не происходит. Здесь нет русофобии, но и сербская русофилия — напускная. Сербы любят себя, а Россию — только когда им это выгодно», — говорит дипломированный политолог Казарьян.

При этом он жалуется, что даже в Сербии эмигрантам из России приходится сталкиваться с дискриминацией: «Мой товарищ с израильским паспортом сразу открыл [банковский счет] без бумаг, безо всяких вопросов — а русским [со скрипом] открывают счет только в одном-двух банках. Нашим товарищам сначала открыли счет, а сейчас сказали, что все недавно выданные россиянам карты заблокируют. Но в целом все у всех срастается и непреодолимых проблем нет».

«Специально для меня кто-то построил город»

Оказавшись в Белграде, ты словно перемещаешься в Москву середины 1990-х — недаром российские журналисты устроили тут в начале апреля домашнюю вечеринку с просмотром фильмов «Брат» и «Брат-2». На каждом углу обменники и салоны игральных автоматов, в центре города я видел уличные весы (50 рублей за взвешивание), в кафе и барах разрешено курить табак, нет многих привычных для любого москвича электронных сервисов. Ощущение ностальгии усиливается из-за того, что россиянам в Белграде приходится пользоваться только наличными: у них заблокированы карточки.

Когда-то давно, еще до войны, московская сценаристка Любовь Мульменко любила путешествовать по Европе и однажды «завернула на Балканы». «Примерно через час после того, как я попала в Белград, я поняла, что специально для меня кто-то построил город и заселил его людьми, которые мне нравятся, и все здесь клево», — говорит она, закуривая сигарету в баре, где на стене висит плакат с текстом «Достоевский умер! Протестуем! Достоевский бессмертен!».

Мульменко, как любой влюбленной, нравится в Белграде даже то, что, по ее наблюдению, других здесь бесит (например, айтишника Цаплина): «Меня умиляет сербская аналоговость. Чтобы купить билет на автобус, ты идешь на автовокзал, и тебе выдают бумажку. Я понимаю, что это может раздражать, но я принимаю эти правила игры. Еще в Сербии полностью отсутствует социальная дистанция между людьми, на улице или в магазине с тобой в любой момент может заговорить человек, дать тебе совет, особенно если ты говоришь по-сербски» (Мульменко язык уже выучила).

«У меня личный культ Сербии. Я считаю, что это удивительные люди, которые радуются жизни, несмотря ни на что. Есть всякие знаменитые кадры, когда во время бомбежек сербы все равно продолжали петь, плясать и играть в футбол», — рассказывает Мульменко. 

Сразу приглянулся Белград и Михаилу Левину, переехавшему в Белград в феврале, когда война еще не началась. Бывший журналист в последние годы ставил моноспектакли и давал уличные представления. «Я с людьми общаюсь долго и очень тесно, и мне не понравилось, какой стала коллективная психика. Такой тяжелой, что мне становилось плохо, плюс новости стали не очень», — рассказывает он.  

Левин быстро встроился в белградский социум. Как настоящий местный он к пиву заказывает айвовую настойку дуню. Чокаясь, говорит: «Живели!» — и рассказывает, что во время этого тоста нужно каждому собутыльнику посмотреть прямо в глаза. 

«Я сразу обратил внимание, что здесь очень много граффити на стенах и поверх не рисуется ничего ни городом, ни другими граффитчиками. Люди общаются на улице, чувствуют уличное пространство своим», — рассказывает Левин. Он хочет открыть в Белграде детский театр и ищет здание с большой витриной на оживленной улице, чтобы окна были одновременно и сценой.

«Москвичи очень избалованы, и когда на улице выступаешь, то люди на тебя взглянут, а через секунду что-то другое уже захватит их внимание — или смотрят так, что понимаешь: у тебя должен быть в шляпе кролик, в перчатке туз, девчонки рядом и прожектор. А в Белграде люди любопытные и открытые, поэтому я рассчитываю, что мое искусство переживет трансграничный переход», — рассказывает Левин.

По словам Мульменко, сербы действительно «радуются как дети», когда узнают, что она из России — но ее тоже очень удивляет, что они совсем не сочувствуют украинцам. Сценаристка думает, что это связано с тем, что всю информацию местные жители черпают из СМИ, а друзей-украинцев у них мало. «Они считают, что если Россия так поступила, значит, у нее не было выбора. Эту версию можно услышать и от ностальгирующего по временам Югославии пенсионера, и от молодого образованного человека. Сербы при этом не против Украины, они считают, что на самом деле и украинцы, и русские — жертвы заговора США и НАТО. Потому что по градусу сербская нелюбовь к НАТО превосходит даже любовь сербов к России», — говорит Мульменко.

Свой первый полнометражный фильм Мульменко сняла в Сербии. Это кино — «Дунай» — про девушку из Москвы, которая приехала в Белград на пару дней перезагрузиться, но влюбилась в местного раздолбая, сдала обратный билет и осталась с ним жить. «Дунаю» очень не повезло с прокатом в России — из-за очередной волны коронавируса в кино его показывали всего несколько дней. 

В дальнейшую судьбу фильма вмешалась война. Весной 2022 года «Дунай» должны были показать на одном европейском кинофестивале (Мульменко просила не указывать его название), но оргкомитет передумал. «Украинские режиссеры заявили, что если в конкурсе будут фильмы русских режиссеров, то они отзовут свои. Организаторы фестиваля очень извинялись, но сказали, что украинские голоса сейчас важнее», — рассказывает Мульменко. Более того, организаторы фестиваля предлагали ей самой отозвать заявку, но она так и не смогла понять, как исчезновение «Дуная» — фильма на сербском языке с актерами-сербами режиссера с украинской фамилией — поможет наступлению мира. 

В этом году она должна снимать свой второй фильм в России, но энтузиазма работать над ним у нее после начала войны явно поубавилось. «Я не знаю, как мне сейчас снимать кино, герои которого живут в мире условного 23 февраля 2022-го. Они в безопасности, у них все нормально, а беспокоят их ничтожные по современным меркам проблемы: мамы-дочки, мальчики-девочки. Ведь мне самой вдруг резко стало ***** [плевать] на эти проблемы. Люди перестали копаться в своих маленьких смешных психологических трудностях, они озабочены не отношениями, а тем, как вообще теперь жить», — говорит Мульменко.

Беспокоит ее и то, что будет происходить с российской киноиндустрией к августу 2022 года, когда нужно начинать съемки:

— Я знаю, что некоторые мои коллеги теперь опасаются брать деньги у государства. Кто-то из этических соображений, кто-то из прагматических. Никто не знает, что будет дальше: вдруг фильм, в бюджете которого есть русские госденьги, автоматически лишится международной судьбы? Вдруг инфляция съест весь этот бюджет и снимать будет невозможно, а обязательства при этом останутся? Отдельный вопрос: на какие проекты будут давать деньги и в каком количестве? Когда начинается экономическая жопа, то культурный бюджет режется в первую очередь, потому что без кино можно прожить, а без хлеба — нет.

— Пропагандистское кино будет финансироваться все равно.

— Думаю, нейтральная зона все-таки тоже сохранится. Камерные вневременные истории, детское кино, жанровое. В конце концов, бюджеты военно-патриотических фильмов слишком большие, чтобы целая индустрия сосредоточилась исключительно на них. 

В Сербии снимать фильмы у Мульменко вряд ли получится: «Здесь есть гранты сербского кинофонда, но денег очень мало, а очередь из местных огромная, частного финансирования нет. В Сербии в принципе сложно продолжать свою устоявшуюся карьеру, не обязательно киношную. Хорошей работы мало, и даже при прочих равных работодатель по закону обязан предпочесть серба иностранцу. То есть Сербия — это скорее вариант для дауншифтеров, фрилансеров и айтишников, которых и раньше тут много жило». 

Сейчас Мульменко приехала в Белград на несколько недель, хотя раньше задумывалась о переезде. «У меня как будто был тут заповедник, который превратился в общежитие. Честно говоря, я всегда по-детски ревновала Сербию к новым русским людям. Но сейчас я себя бью по рукам, потому что какая ревность, когда у людей нет выбора? — говорит она. — Некоторые мои друзья считают, что мне нужно оставаться и строить свою новую жизнь здесь, потому что в России опасно. Но несмотря на то, что Сербия для меня почти родная, сейчас я не готова туда переехать. Я хочу быть рядом со своими близкими в Москве и Перми».