«Бабушка сказала: „Ты далеко. А телевизор — вот он“» Noize MC и Монеточка дают концерты в поддержку украинских беженцев. Мы с ними поговорили

7 апреля в Риге и 10 апреля в Вильнюсе пройдут благотворительные концерты Noize MC и Монеточки «Голоса мира». Все вырученные деньги будут перечислены фонду Fundacja Siepomaga, который помогает украинским беженцам. Иван Алексеев (Noize MC) и Елизавета Гырдымова (Монеточка) с первых дней вторжения России в Украину высказываются против войны. Редактор издания «Холод» Александр Горбачев поговорил с музыкантами о том, как изменились их жизнь и работа после 24 февраля.

Примечание. Это интервью состоялось вечером 1 апреля — за сутки до того, как стало известно о массовых убийствах мирных жителей в Буче и других городах Киевской области.

— Ваня в первый день войны написал: «Россияне, мы все ******** [упустили]». Я вижу в этих словах то же чувство, которое сейчас часто возникает и у меня, и у многих моих друзей: все, чем я занимался последние много лет, было бессмысленно, раз не удалось донести до людей даже такое базовое сообщение, что война — это плохо, что ее не должно быть. У вас действительно есть это чувство? Как вы с ним работаете?

Монеточка: Меня лично все время мечет из стороны в сторону. Я очень ценю дни, когда чувствую уверенность в том, что мне нужно делать, в том, что я могу на что-то повлиять. А потом происходит какое-нибудь очередное событие и… В общем, я действительно чувствую ответственность, но я стараюсь отделить это чувство от вины и стыда.

Вина и стыд — это полный деструктив. А вот ответственность — это важная вещь, которую полезно принять каждому человеку в той сфере, где он хочет стать профессионалом. Например: я музыкант, я работаю с менеджером, он от моего имени ведет переговоры. Но это не снимает с меня ответственности. Ответственность делает меня хозяйкой собственной жизни. И я думаю, что даже в таких сложных моментах важно от ответственности не открещиваться, чтобы стать однажды хозяевами в собственном доме.

Noize MC: Я согласен. То, что творится от твоего имени, имеет к тебе отношение, даже если ты этих действий не хотел и их не поддерживал. И с этим приходится иметь дело.

О своих ощущениях я могу сказать следующее. У меня долго — наверное, с 2012 года — развивалось отношение ко всему, что я делаю, как к некой миссии медленной педагогики. Я все более отчетливо осознавал, что быстро преодолеть недостатки существующего строя не получится, что узурпированы абсолютно все социальные лифты и способы передачи власти, что никто это просто так не отдаст и что, видимо, наше поколение какие-то существенные изменения произвести уже не сможет. Да, мы проиграли этим людям, потому что для нас вооруженное насилие — табу, а для них — монополизированный повседневный инструмент.

Пока мы задавались сложными вопросами, они оперировали простыми и циничными ответами. Казалось, все, что нам остается, — воспитывать следующие поколения на других ценностях, которые мы разделяем сами, ценности эти продвигать, аргументировать, почему они, на наш взгляд, важные и здоровые. 

Но нам не дали на это времени, оборвав все наши попытки таким вот грубым образом. Естественно, первая эмоция — это смятение. Я с первого же дня задавал себе вопрос: что безусловно хорошего я могу сделать? И пришел к решению: играть благотворительные концерты и собирать деньги для беженцев. Я, честно говоря, держусь сейчас за эту затею. За эти концерты, за ту потенциальную помощь, которую мы сможем оказать людям, оказавшимся в чужой стране с неясными абсолютно перспективами, не понимая, смогут ли они когда-либо вообще вернуться к нормальной жизни и увидеть родные места.

Монеточка: Каждого мальчика в детстве мама ругала за драку во дворе, и она никогда не принимала как оправдание то, что какой-то другой хулиган из соседнего двора тоже с кем-то подрался на прошлой неделе. Для нее не была аргументом ни твоя убежденность в гадких намерениях противника, ни камень у него в заднем кармане шорт — если узнает, что ты первым полез драться, то уже не отвертеться. Потому что скоро 14 лет, уголовная ответственность, и если угробишь человека, то в суде не будут разбираться у кого острее был ножик в кухонном ящике, и чьи-либо провокации существенно снизить срок вряд ли помогут. Единственное, что облегчит жизнь, — признание невменяемости. «Сын, ты психом у меня заделался?» — вздыхала она. 

Потому что по-настоящему неизбежной драку делает первый удар. Потому что идиотские поступки других не оправдают собственный идиотизм. Потому что разбираться надо на словах, а не на кулаках. 

А еще аргумент «это не я бил, я просто рядом стоял» для мамы тоже никогда не работал!

— Лиза, вы писали: «Сейчас быть хорошей — это преступно мало. И непонятно, как быть хорошей». Вы как-то ответили себе на этот вопрос, как сейчас быть хорошей?

Монеточка: Я всегда чувствую себя очень подавленно, когда захожу в комментарии и читаю о том, что все мои поступки ничтожны. Там можно выстроить целую цепочку. Герой не тот, кто запостил черный квадрат, а тот, кто выложил песню с подтекстом. Герой не тот, кто выложил песню, а тот, кто сыграл концерт. Потом: герой не тот, кто сыграл концерт… И это бесконечная деструктивная лестница.

Noize MC: Она демотивирует, конечно. Что бы ты ни сделал, это будто бы бесполезно.

Монеточка: Да. Даже если ты с автоматом пойдешь на поле боя, этого для кого-то будет «недостаточно». В этом смысле мне очень нравится цитата Бориса Немцова: «Вы хотите что-то изменить? Боритесь за это. Боитесь выходить на улицу? Пишите в интернете. Боитесь писать в интернете? На ухо своей жене рассказывайте, или любовнице, о том, как надо жить. Только чего-то делайте каждый. Каждый — кто что может и кто чего не боится». 

Не надо замахиваться сразу на что-то гигантское — даже самые огромные вещи складываются из каких-то маленьких поступков. Не надо сравнивать уровень своей поддержки с поддержкой кого-то еще, свой вклад с чьим-то вкладом. Все добрые поступки и слова — это хорошо. Понимание этого дает очень много сил.  

В отличие от Вани, я всегда была очень стеснительна и боязлива в каких-то политических вопросах. Если посмотреть интервью с Юрой Дудем, видно там, как я вся перепотела, когда эти темы начались. Сейчас для меня — точка невозврата. Произошли события, после которых мне уже не так важно держаться за какую-то карьеру, пожитки, контакты. Я уже готова чем-то рисковать и не боюсь казаться нелепой. Люди с громкой позицией всегда так выглядят — но я перешагнула этот [свой внутренний] порог. Я готова брызгать слюной, быть смешной, быть глупой, но любыми способами об этом говорить в любой обстановке. Для меня в этом есть сила. Конечно, нас хотят убедить в том, что все это бессмысленный движ. Но мы знаем, что это не так. 

— Война как-то изменила ваши отношения с музыкой? Я несколько недель не мог ничего слушать, кроме Баха и пары альбомов.  

Noize MC: Я не написал ни строчки за это время. Но я достаточно быстро переключился на подготовку к грядущим благотворительным концертам. Она началась через неделю после начала войны, и именно в этот момент у жизни появился хоть какой-то таймлайн. До этого было просто какое-то бесконечное месиво, время и пространство замерли и не двигались. Я помню это ощущение: война идет четыре дня, а кажется, что прошел год.

Что касается музыки, я за это время только один раз послушал «Глубину резкости» Дельфина и что-то из «Металлики». Музыка вообще не лезет — ни чужая, ни своя. Единственный формат, в котором я с ней взаимодействую, — репетиции.

Монеточка: Я ничего не слушаю уже давно, несколько лет назад ушла эта привычка — слушать музыку. Но я пишу, мне хочется писать очень много, какие-то наброски я даже выкладывала. Конечно, я пока эти песни не могу оценить — они написаны под огромным влиянием эмоций. Потом нужно будет десять раз это проанализировать и понять, нужны ли они вообще. Я пока не знаю.

— Сочинение работает как терапия?

Монеточка: Да. И еще, кстати, ведение дневника помогает — я очень советую. Две странички в день, три — чаще всего это гарантия того, что в течение дня тебе будет легче справляться с эмоциями.

Вообще, мне лично нужно писать песни и стихи для того, чтобы сложное чувство, которое не вмещается в твою голову, как-то сформулировать для себя собой. Посмотреть на него не в формате тревоги, которая мечется у тебя по голове, как птичка по клетке из угла в угол, а вот так: глаза в глаза. Это помогает не бояться чувства, анализировать его, что-то с ним делать.

Noize MC: Хорошо сказано. Я недавно в какой-то книжке наткнулся на такое выражение «You canʼt fight thoughts with thoughts». С мыслями нельзя бороться мыслями. Это было сказано не про песни. Но вообще это и про них тоже. Когда ты формулируешь свои ощущения в песню, ты как бы дробишь эту синкретичную эмоцию, поглотившую твое сознание, на конкретные фразы. И так проще ее пережить. 

Монеточка: Это как детям предлагают нарисовать рисунок — и уже потом в этом рисунке разбираются с психологами. 

— Война сейчас разрушает семьи, дружбы. Люди рвут связи с самыми близкими, потому что не могут общаться с теми, кто поддерживает войну. Вас это коснулось как-то?

Noize MC: Мой круг общения оказался достаточно монолитным, к счастью. Исключение разве что дедушка с бабушкой, которые меня, в общем-то вырастили. С бабушкой особенно трудно обсуждать происходящее. Она пока не может принять тот факт, что телевизор ей врет. Я вижу, что она не воспринимает никакую мою аргументацию, прячется от эмоций, которые иначе придется впустить в себя и пережить. Это очень сложно, но мы умудряемся сохранять взаимоотношения. 

Я действую мягко, потому что, если я надавлю, мы просто разругаемся и все. А ей уже за 80, ругаться бессмысленно, да и просто это жестоко по отношению к ней. Моей мамы не стало много лет назад, папа ушел из семьи, когда мне было девять, так что это мои самые близкие старшие родственники. Дедушка уже плохо слышит и почти потерял зрение — они очень пожилые люди, и самая чудовищная война прошлого века уже поломала им детство. Ну вот достучусь я до них, раскрою, так сказать, глаза и объясню наконец, что происходит на самом деле, — а дальше что? Боюсь, это их просто разрушит. Я все равно не могу об этом с ними не говорить совсем. Но стараюсь не причинять боль, не перегибать. 

Монеточка: У меня тоже есть несколько родственников разного возраста, с которыми у нас кардинально расходятся позиции. Они одновременно и переживают за меня, и не согласны. Я трачу на разговоры с ними несколько часов в неделю и прошу их от меня не закрываться. То есть сначала я хотела закрыться сама — мол, эту тему не обсуждаем. А потом я поняла, что это неправильно. Я написала им: «Пожалуйста, давайте не закрываться до последнего, пока у вас есть хоть какой-то шанс поверить, что я не окончательно сошла с ума. Давайте держать эту связь. Каждый свой поступок и каждое слово — я все это буду объяснять». И я объясняю.

Это огромные сообщения, очень долгие разговоры по телефону. Сложно говорить о таких вещах спокойно, потому что для нас всех это личная история: мы все были в Украине, выступали там, у нас есть много знакомых оттуда. Очень тяжело спокойно выслушивать, что, мол, «нам приходится» [вести войну]. Очень сложно — но в этом тоже вижу важную часть своей деятельности. 

Noize MC: Это очень важная мысль для меня. Для нас Украина — это не картинка по телевизору. Это наши друзья, это страна, где мы часто бывали. Я вырос в Белгороде, на границе с Украиной. Множество людей в Белгороде и в Харькове жили как бы на два города, ездили друг к другу на выходные. Харьков был ближайшим нашим мегаполисом — не Питер, не Москва, именно Харьков. Я как активный участник белгородского хип-хоп-сообщества грезил выступлениями на харьковских рэп-фестивалях. По дороге из Белгорода в Харьков на украинской стороне был построен торговый центр, рассчитанный на посещение белгородцами. 

После 2014 года, когда люди перестали ездить друг к другу, этот торговый центр потерял свой смысл. Таких примеров масса. И я считаю, что современная российская пропаганда была бы невозможна восемь лет назад. Когда люди перестали общаться, они превратились друг для друга в картинки по телевизору с понятно каким закадровым текстом.

Мы очень долго друг друга не видели. И теперь убедить телезрителей «России 24» или RT, что фотки разбомбленного Мариуполя — это так нужно и это все делается во благо, да и вообще это все сделали не мы, а какие-то нацисты, которых мы вот-вот победим, — теперь убедить их в этом стало очень просто. Но для этого требовалась подготовка, и она шла восемь лет. Вся задача этой пропагандистской машины, на мой взгляд, заключалась как раз в превращении реальных людей в какую-то картинку, с которой теперь можно делать все что угодно. 

В первые дни войны я невольно подслушал разговор трех дальнобойщиков в придорожном кафе. Один сыпал «классикой»: нацисты, бандеровцы, «москаляку на гиляку», «хто не скаче, той москаль», давно было пора, если не мы, то нас, и прочее. Второй говорил, что в целом, конечно, все правильно, но вот надо было конкретно с ЛДНР разбираться, а не по всем фронтам наступать. А третий пытался их переубедить: мол, мужики, да вы там не были, а я туда постоянно езжу — там такие же люди, как мы, со мной по-русски всегда все говорили и никаких проблем не возникало. Так те двое ему не верили! Ни в какую. Как однажды моя бабушка сказала по видеосвязи: «Ты далеко. А телевизор — вот он».    

— Российское государство как-то показало, что услышало вашу позицию? Были ли какие-то сигналы, звонки, угрозы, отмены?

Noize MC: Мне в огромном количестве городов не дали выступить уже в прошлом году. Следственный комитет инициировал проверку моих текстов на экстремизм в начале декабря. Я все эти списки [нежелательных музыкантов] не покидал с 2014 года, и то, что очередной список с меня начинается, меня никак не удивило. Я живу в этом положении давно.

Новое — это ужас от того, что прямо сейчас люди погибают в невероятных количествах от действий российской армии. А какого-то дополнительного давления от государства я не испытал.

Да, по государственным каналам и прочим пропагандистским СМИ прокатилась волна уничижительных сюжетов и статей о наших с Лизой концертах, но лично меня эти беспомощные наезды даже, скорее, как-то позабавили: «Посмотрите-ка на них — помогают якобы украинцам, а фонд-то польский! А поляки, как известно, украинок похищают и делают секс-рабынями — вот такая благотворительность!» Короче, в огороде бузина, а в Киеве — не война. 

Монеточка: Я не получала угроз. И я пытаюсь сохранить связь со слушателями из России. Для меня важно сохранить это клеймо на своей щеке: я — девочка из России. Для всего мира это выразительное клеймо сейчас, но я его стирать не буду. Я готова на тысячу часов разговоров, чтобы доказать, что это не означает, что я воинственный и злой человек и против либеральных ценностей.

Но свое клеймо диссидента с другой щеки я стирать тоже не собираюсь. Диссидент в переводе — это просто несогласный. И вообще-то наша конституция позволяет мне быть таким человеком. Я стараюсь на это опираться, а не на какие-то эмоциональные высказывания, которые должны меня запугать.

— А уже приходилось вести такие разговоры и доказывать, что из России — не значит, что за войну? 

Монеточка: Нет. Меня спрашивают знакомые: «Ну [за границей], наверное, вас ненавидят?» Ни с чем таким я не сталкивалась. Ни одного раза в жизни. Весь хейт, как всегда, только в интернете.  

Noize MC: Пока что ни разу. 

— Из ваших коллег, кто высказался за или против войны, были те, чья позиция вас особенно зацепила? 

Монеточка: Я сейчас испытываю очень много единения с артистами, которые высказываются и ведут себя смело. Раньше ко многим были какие-то творческие вопросы. А сейчас это все как будто отходит на второй план. Ты действительно видишь в этих людях своих соплеменников.

Noize MC: Меня сначала удивил своей прямотой, например, Валерий Меладзе. Но потом я вспомнил, что они с братом из Николаева. То есть у человека личная история за этим стоит. Опять же: те, для кого украинцы — это не картинка по телевизору с гавкающим закадровым текстом, физически не могут не реагировать. Еще меня вдохновил поступок Марины Овсянниковой, она большая молодец.

— Вы как-то пытаетесь контролировать свое медиапотребление, чтобы не сойти с ума?

Noize MC: Пытаюсь, да. Старая фраза «Не читайте до обеда советских газет» обретает новое дыхание. Да, нужно понимать, что происходит. Никто из нас сегодня не имеет права на эскапизм. Все новости меня неизбежно настигают, я не отворачиваюсь от происходящего. Но получать их как из круглосуточной капельницы — это самоубийство. Нужно выстраивать график, иначе невозможно просто нормально функционировать.

Надо заниматься семьей, работой, помощью нуждающимся, следить, чтобы чердак не протек. Мой вой из угла и битье башкой об стену никого не спасут и никому не помогут. Хотя иногда я так и делаю. Просыпаюсь часов в пять утра и уже не могу заснуть — перед глазами все эти ужасы. Потом беру себя в руки и начинаю новый день. По-моему, уныние в этой ситуации так же бесчестно, как и отсутствие сострадания. 

— А не возникает того же стыда — вот я чувствую себя нормально, а там война идет?

Noize MC: Такие ощущения приходят, но нужно беречь себя, иначе ты не сделаешь ничего полезного. Растворяться в плохих мыслях нельзя.

Монеточка: Конечно же, моя первая реакция — донести [информацию о войне], передать, убедить. Но я решила проверить, насколько это необходимо, и сделала простой опрос: «Кто начал [войну]?» — и [в вариантах ответов предложила] три флага. Посмотрела на результаты и поняла, что моих подписчиков не нужно пугать [новостями об Украине], конкретно эти люди уже читают и видят. Им нужно другое — поддержка, чтобы они почувствовали себя смелыми, нашли хоть какой-то способ выразить себя, да и просто не сходили с ума. Чтобы они жили и функционировали вместе со мной, делая что-то хорошее.

— Какой у вас сейчас горизонт планирования? 

Монеточка: Никакого. Мне сложно было перестроить свой мозг на такую волну, где ты не планируешь ничего вперед. 

Noize MC: Я живу в логике постапокалипсиса. На днях друг поделился со мной очень крутым выражением: «Хаос-менеджмент». Вот я живу в логике постапокалипсиса и к постапокалипсису применяю хаос-менеджмент. 

Вот она — эпоха настоящего no future. Ничего не понятно. Через два дня мира может не стать. Я помню ночь, когда горела Запорожская АЭС. Я обновлял новости каждые 20 секунд на протяжении нескольких часов и пребывал в ощущении, что, возможно, ядерная катастрофа настанет прямо сейчас. Ну как в такой ситуации можно заводить какие-то творческие планы? Единственное, что можно успеть, — это зачитать фристайл.