«Путин уже захватил русских и белорусов. Надеюсь, не захватит украинцев» После протестов 2020 года в Украину переехали тысячи белорусов. Теперь война заставляет их снова бежать

После протестов 2020 года Беларусь покинули сотни тысяч человек. Кто-то из них переехал в Европу, но для многих местом, свободным от авторитаризма, стала Украина. В надежде на новую жизнь сюда переселялись белорусские журналисты, активисты, предприниматели, общественные деятели. Теперь в их новом доме — война, и им приходится выбирать: прятаться, воевать с россиянами — или бежать дальше в Европу. «Медуза» публикует их истории.

Александра Герасименя

председатель Фонда спортивной солидарности, двукратная вице-чемпионка по плаванию на Олимпийских играх 2012 года 

Раньше я выступала в сборной Беларуси по плаванию, но более трех лет назад закончила со спортом. Когда начались протесты в Беларуси, многие спортсмены выступили против режима. Тогда меня критиковали за то, что я [своими спортивными достижениями] поддерживала Лукашенко, а сейчас против. Но я всегда выступала не для Лукашенко, а для своего народа, для болельщиков, которые за меня переживали.

Выступая за сборную, я пересекалась с Лукашенко, но он никогда не вызывал у меня чувства восторга. Я понимала, что это очень страшный человек, и неоднократно высказывала это мнение. Из-за этого меня часто не приглашали на официальные праздники и старались исключить из [списка участников] государственных приемов, потому что я «неблагонадежная».

Во время протестов в августе 2020-го и все следующие полтора года я занималась защитой прав спортсменов, которые пострадали от режима. Это спортсмены, которые имели смелость высказать свою позицию по отношению к ситуации, которая была в Беларуси, и которые потеряли возможность выступать, потому что их уволили, лишили стипендий или вообще посадили. Наш фонд добивался того, чтобы они могли продолжить карьеру. Мы организовывали международные сборы и соревнования, договаривались с международными федерациями о допуске таких спортсменов под нейтральным флагом. Переносили спортивные турниры из Беларуси в другие страны.

Из Беларуси — в Украину

[Когда протест подавили] нам с семьей пришлось уехать. Сначала в Литву, а оттуда в Украину. Больше года мы с мужем и ребенком жили и работали в Киеве.

Несмотря на то, что мы выехали из страны, многие наши друзья остались в Беларуси. Люди, которые оказывались в тюрьмах, так или иначе связаны с [нашими] близкими. Ты переживаешь за них как за родных людей. Я помню смерть Романа Бондаренко. Я всю ночь не спала, плакала: для меня это было близко, это был не чужой человек, который погиб во имя своей идеи. Поэтому все те страдания, которые до сих пор переносит белорусский народ, все равно лежат и на наших плечах. Мы остаемся хотя бы мысленно рядом с белорусами. И боремся от имени всего белорусского народа.

Полгода назад в Беларуси на меня завели уголовное дело. Мы в фонде отнеслись к этому с улыбкой: наконец-то заметили нашу работу, наконец отметили и таким образом показали, что на самом деле наш вклад очень большой. Как у нас говорили [во время протестов]: «Если ты не сидел, значит, ты не белорус». Ну или, по крайней мере, если на тебя не заведено уголовное дело.

Как любым людям, которые уезжают из страны не по своей воле, поначалу нам было непросто. Мы решали бытовые, медицинские и другие вопросы, оформляли документы. Но нам повезло, были друзья, которые готовы были включаться, которые нас поддерживали и не давали уйти в депрессию.

Мне очень нравятся украинцы. Это очень свободолюбивый народ. Они не похожи ни на белорусов, ни на россиян, вообще ни на какую нацию. Как у нас [белорусов] раньше принято было говорить: «Вы хотите как на Украине?» Да, я хочу как на Украине, потому что на Украине создано много возможностей для бизнеса, для развития. Там не пропадешь. Есть моменты с коррупцией и всем остальным, но где же этого нет? 

Война

Наш фонд продолжал свою работу последние полтора года до момента, пока российские войска не вошли на территорию Украины.

В эту сложную минуту, по крайней мере из моих знакомых [украинцев], никто не уехал из дома, все остались в Украине. Основной посыл: «Это наш дом. Почему мы должны уходить?»

А мы с семьей решили уехать. Не очень хорошо спится, когда сирены [воздушной тревоги] срабатывают несколько раз в день, потому что у тебя над головой летают бомбы и ракеты. Когда мы посмотрели, что российские войска были уже в 30 километрах от нас, мы поняли, что больше ждать просто нечего. Поэтому мы схватили сумки, все, что было возможно, запихнули в машину и поехали на границу.

Сейчас мы в Польше. На время войны фонд переформатировался. Мы помогаем Украине и украинским беженцам. Мы теперь и сами как беженцы — меняем страны и до сих пор пытаемся сражаться за свои права и свободу.

В Беларусь вернуться не можем из-за уголовного дела, при возвращении меня сразу же должны посадить, или, по крайней мере, начать какой-то судебный процесс. В Украину сейчас тоже не вернуться. Мой ребенок, муж, фонд — все со мной, все идут за мной, поэтому обо всем нужно думать. Мы же не готовились к тому, что нам придется уехать, просто убегали, потому что понимали, что жизнь бесценна, и в тех условиях, где мы оказались, мы бы не смогли работать.

То, что сейчас началось, было предсказуемо. Еще полтора года назад мы с фондом кричали, что Россия активно вмешивается в дела Беларуси и ничем хорошим это не обернется. Очень печально, что нас не услышали. Два диктатора в Европе — слишком много. Поэтому это все и должно было случиться. 

Россия всегда вмешивается в дела других людей. У страны богатые земли и много ресурсов, но как живет народ, кроме тех, кто в Москве? Они на грани бедности. О чем может говорить эта ситуация? Понятное дело, что ресурсы распределяются, наверное, как-то неправильно. Я бы уже задумалась, почему так происходит. Хотя у многих людей в России, как, в принципе, и в Беларуси, мозги настолько промыты постоянным внушением о том, что мы великая нация, что мы за мир, что это все наше, что мы должны забрать свое. У Путина имперские замашки, это его единственное желание.

Я вижу, сколько людей гибнет просто ни за что. Из-за глупой, дурацкой пропаганды. Из-за амбиций одного человека происходит просто варварский захват чужих территорий.

Алесь Пилецкий

бывший фотожурналист Tut.by, сотрудник Free Belarus Center

В начале десятых я занимался торговлей. Потом начался кризис и все мои вложения пропали — как песок сквозь пальцы. Мы с супругой откладывали [рождение] детей, хотели сперва встать на ноги. А когда появились дети, случился кризис. По мне это сильно ударило, я погрузился в депрессию.

Фотография всегда была для меня хобби. И я взял в руки камеру, чтобы отвлечься. Тут меня и затянула журналистика. Начали приглашать в различные издания, и где-то с 2016 года я полностью погрузился в эту сферу.

Я всегда думал, что я вне политики, а потом столкнулся с тем, что, если ты не интересуешься политикой, она начинает интересоваться тобой. 

В первый раз это случилось в начале ковида в Беларуси. [Власти] говорили, что ковида в стране нет, как и экономического кризиса. А я оказался первым в Беларуси фотожурналистом, который сделал фоторепортаж из красной зоны. На второй день меня спросили, знаю ли я новости. Репортаж имел колоссальный резонанс, оказалось, что после него с должности сняли главного врача Витебской БСМП.

Протесты в Беларуси

На протестах я был аккредитованным журналистом Tut.by, у меня были документы. Я не высказывал позицию, работал максимально профессионально, но меня забирали с улицы. Поначалу у журналистов просто проверяли документы и провожали в отделение. Потом это превратилось в принципиальную охоту. «Нет журналиста — нет репортажа».

[Помню] как возвращался домой после одной из манифестаций в центре Витебска. Было еще светло. Сзади подъехал бус, и люди в масках украли меня прямо с улицы. Я кричал свою фамилию и что я журналист. Это у нас [в Беларуси во время протестов] техника была, если мы пропадаем — чтобы хотя бы где-то можно было найти концы в городе, [чтобы] слышал или видел кто-то из прохожих. Я начал кричать фамилию, меня придушили. Очнулся в автобусе придавленный коленом. Меня отвезли в милицию. Без каких-либо поводов, без предъявлений претензий, просто так. Много раз было, когда правоохранители в приказном тоне заставляли отдать фотооборудование, передать им фотографии. 

Мой чистый интерес — освещать события на улицах города. Все фоторепортажи я хранил на жестких дисках. Когда в апреле 2021 года пошли волны обысков у журналистов, стало понятно, что мне небезопасно работать дома и хранить материалы. На тот момент мне уже поступали звонки из Европы, чтобы я постарался спасти архив, ведь это вехи истории. Я решил, что это мой долг, и начал прятать жесткие диски по друзьям.

В мае 2021-го я поехал в Минск делать репортаж для Delfi про Парк высоких технологий. Когда я отработал, до поезда оставалось время, я решил прогуляться в офис Tut.by. Тут же получил звонок: «Не суйся на офис, офис хлопнули». Через полчаса позвонили соседи из Витебска со словами, что видели посторонних, которые звонили мне в двери. Я связался с правозащитниками, поинтересоваться, что делать, — они просто покрутили пальцем у виска: «Алесь, срочно прыгни в самолет и лети куда угодно».

Новая жизнь

Наземным путем я не мог покинуть Беларусь, а воздушное пространство со дня на день должно было закрыться. В Минске в тот момент посадили самолет Ryanair, а земля была перекрыта из-за ковида. Я рискнул, поехал домой в Витебск, приобрел билет в Киев, куда прилетел через несколько дней.

Я стоял на краю пропасти и просто прыгнул в неизвестность, оставив семью дома, потому что финансовое положение не позволяло мне их вывезти. В Украине у меня не было ни родственников, ни знакомых, ни друзей. Поначалу мне было негде ночевать и не с кем поговорить, но я познакомился с центром «Free Беларусь».

Они взяли меня в специальную программу, и я прошел трехмесячный курс — своего рода волонтерство. Они платили 500 долларов ежемесячно, а я мог заниматься фотографией. На второй месяц при помощи центра мы организовали выставку на центральной площади Киева: «Год протеста после выборов президента Республики Беларусь». Там были мои снимки и фотографии моих коллег с пояснительными записками. Например, что такое VPN. До этого даже молодежь [в Украине] не знала, что такое VPN, хотя в Беларуси к тому моменту даже старики уже выучили. 

В Беларуси я опасался доставать фотоаппарат и порой работал тайком. Забирался в магазины за стекло или снимал улицу из окна, постоянно прячась, под страхом, что технику отнимут или разобьют.

В Киеве надо мной смеялись, когда я спрашивал у знакомых: а снимать можно? Вот полиция стоит, вот армейцы стоят. Тут явно какие-то силовые машины ездят — всех можно фотографировать. Меня успокаивали, а я долго не мог привыкнуть. До сих пор, когда подъезжает обычная маршрутка, голова понимает, что нечего бояться, но тело будто выпускает шипы. Обливаешься холодным потом с мурашками и успокаиваешь себя, что все в порядке, все хорошо, ничего не угрожает.

«Папа, почему ты не уехал?»

Я не верил, что в XXI веке на центральном континенте, в Европе может быть война. Поэтому и не планировал уезжать из Украины. Хотел работать в Киеве. Free Belarus Center организует коливинги для беженцев-белорусов. Я там жил. Это обычная квартира, в которую заселяются беженцы, и им предоставляют месяц бесплатного жилья, чтобы они адаптировались. Меня поставили координатором такого жилья.

24 февраля, услышав взрывы, я созвонился с офисом организации. Было принято решение, что коливинг меняет направление и мы делаем хаб для сбора беженцев и подготовки эвакуационного автобуса. Моя задача была координировать сбор белорусов. Я отправился вместе с автобусом и координировал его уже по дороге в Польшу. Оставаться в Киеве смысла не было, надо было вывозить людей. Возвращаться в Беларусь тоже страшно.

Беларусь — это плацдарм, испытательный полигон для России. Все манифестации, система наказания, подавления при помощи штрафов — сейчас мы все это видим на улицах России.

Когда мне было 10 лет, я столкнулся с тем, что моего отчима и мать (они оба конструкторы-инженеры) сократили на работе. В магазинах были пустые полки, не было сигарет, с продовольствием проблемы. На тот момент я видел, как предприимчивые родственники ездили в Польшу, чем-то торговали, как-то пытались заработать. Мои родители сидели дома. Так как они инженеры, они придумали механизм — небольшой станок, который из махорки крутил сигареты. И вот они по вечерам постоянно сидели и крутили такие сигареты…

В десятилетнем возрасте я представил, что я взрослый, у меня семья, дети, мы сидим за столом, детям порядка 20 лет. Мы живем в Беларуси, это все [диктатура] продолжается. И дети поднимают вопрос: «Папа, а ты мог уехать? А что ты не уехал?» И этот вопрос звенит у меня постоянно в голове. 

Сам за себя я особо не беспокоюсь, и мне не принципиально: я в жизни всего перевидал. Но попытаться дать детям альтернативу — это для меня важно. Вывезти детей куда-либо, где они получат образование и дальше смогут распоряжаться своей жизнью. А я не имею права в их жизнь лезть. Пускай они возвращаются в Беларусь, в Россию, в Украину, куда пожелают. Моя идея — дать детям альтернативу, которой не было у меня. 

Анастасия Шпаковская

певица, актриса, участница белорусской музыкальной группы Naka

Я не занималась политикой, но всю жизнь выражала свою гражданскую позицию по отношению к тому, что происходит в моей стране. И позиция всегда была четкая и честная.

Сложно найти границу между гражданской позицией и политической деятельностью, когда постоянно видишь притеснение собственного народа. Если ты находишься в диктатуре всю свою сознательную жизнь, грань между политикой и человечностью очень тонкая. Музыкальная группа Naka, лидером которой я являюсь, с 2011 года была в черных списках.

На меня давили из-за того, что я приняла участие в работе команды [Виктора] Бабарико. В стране начались репрессии, мне звонили неприятные мужские голоса, которые интересовались, уверена ли я в безопасности своих детей. В телеграме появились провокационные группы под названием «Иуды», куда сливали личные данные.

24 августа 2020 года из-за угроз мы с мужем и двумя детьми решила уехать. У детей тогда не было виз, а выезжать нужно было срочно, чтобы не подвергать их риску. Поэтому я выбрала Украину.

Жизнь в Украине

В первые месяцы в Киеве у меня голова закружилась от свободы, это совсем другая страна. Понятно, там есть много экономических сложностей, что естественно для страны, которая восемь лет воюет. Но по уровню демократии и возможностей после Беларуси это был глоток свежего воздуха.

Я смогла организовать первую белорусскую школу для детей из Беларуси, которые так же, как и мы, вынуждены были покинуть Родину. Были и музыкальные и театральные проекты. Была отлажена жизнь. И случилась война. 

Слушая заявление руководителя России о признании ДНР и ЛНР, мы поняли, что она неизбежна. Что-то произойдет очень быстро. Мы выехали из Киева еще до разрыва ракет и домов, до всего это кошмара. Война застала нас во Львове.

Я смотрела фотографии с улиц, по которым ездила еще день назад. А там разрывы и ракеты. Нужно было бежать как можно скорее. Быстро собрались и в течение нескольких часов оказались на границе с Польшей. Мы были 190-е в очереди на выезд. Припарковались за пять минут, очередь была уже за горизонт, но мы и представить не могли насколько большой она будет. Люди, которые выехали из Львова на четыре часа позже нас, приехали в Польшу только через двое суток.

[Поток беженцев] продолжается и сейчас. То, что мы видим в Варшаве, — это гуманитарная катастрофа. Мы остановились у друзей в сжатых условиях, вчетвером в одной комнате. Снять жилье сейчас нереально. Много беженцев, женщины с детьми, люди боятся, что будет ядерная война.

Все наши планы зависят только от одного человека — Путина. Может, вообще придется искать жилье на другом континенте. Судьба половины мира зависит от того, что у этого человека в голове. От него давно никто не ждет чудес, но то, как он дерзко сейчас врет и что он делает с мирными людьми Украины, — это за гранью бесовщины. Все видят, как он сеет «русский мир» и что в этих странах потом происходит. Не надо иметь большие умственные способности, чтобы понять: везде, куда приходит Россия с «миротворческими спецоперациями», везде только кровь и уничтожение всего живого.

У русского народа есть один шанс войти в историю действительно великим народом — это доказать, что русские не Путин. Так же как мы пытаемся доказать, что Лукашенко — это не Беларусь. 

Алексей

сотрудник IT-компании

Из Беларуси мы с женой и ребенком уехали в августе прошлого года. У нас ребенок шел в школу, а Лукашенко заявил, что сейчас его приоритетом является образование. Закрылись многие частные школы, в общеобразовательных школах начался пресс на тему патриотизма, роли Запада, США. Мы активно участвовали в протестах и даже аккуратно ходили туда вместе с сыном. Было дико страшно, но хотелось показать ему, что происходит, кто есть кто. Было понятно, куда идет ситуация: протест произошел, но он не победил.

Вещи, которые были оппозиционными, стали считаться терроризмом. Люди садятся за комментарии в соцсети и получают реальные сроки. Так как переезжать посреди учебного года тяжело, мы решили пойти в школу в Украине и переехали в Киев.

Я подумал, что единственное, как я могу сопротивляться режиму, — это вывести свои налоги из Беларуси. Пускай и маленькое, но шило в бок всажу. Просто перестану его финансировать. А в Украине все-таки культурная близость. У жены здесь был офис и поддержка компании, которая перевела людей в Украину. 

КГБ держит руку на пульсе

Первые две недели после переезда было ощущение, что мы на курорте. В Беларуси постоянно есть ощущение, что ты под колпаком, что по тебе кто-то работает и что если ты на свободе — это не твое достижение, а их недоработка. А здесь было прям ощущение свободы. Ты выходишь из-под гнета, можешь говорить на улице все что угодно, не озираясь, что тебя кто-то услышит.

Но потом мне написали из белорусского КГБ. Незнакомые люди обратились ко мне по имени отчеству: «Алексей Сергеевич, мы знаем, что вы въехали в Украину 18 декабря последний раз. Может быть, хотите вернуться? Можем вам помочь». КГБ держит руку на пульсе. Я не стал с ними вступать в дискуссию. Это делается, очевидно, для того, чтобы создать у людей, которые уехали, ощущение, что они под колпаком, чтобы они не открывали рот лишний раз, не участвовали в антирежимных выступлениях. Типа: «Ребята, думаете, от нас убежали и можете быть там на свободе? Нет, не сможете быть на свободе».

Помню, когда люди в Беларуси стали выходить на протесты, сопротивление ширилось, были моменты «двоевластия». Кто-то не подчинялся: государство отдавало приказ, но у людей возникал приказ своей совести. Был момент воодушевления, что часть госструктуры не поддерживает ментов. Это начало работать. Я видел сам, когда стали вызывать МЧС для того, чтобы снимать флаги. Они приезжали с ментами. И командир машины МЧС ставил машину специально так, чтобы менты не видели, что творится. Они залезали, снимали флаг, спускались по лестнице в ту часть, где менты не видели, и просто отдавали флаг обратно жителям.

Но забастовка не получилась. Лукашенко пошел до конца, он был настроен либо победить, либо умереть. А лидера, который мог бы предложить такую же повестку для победы протеста, в Беларуси не оказалось. Люди протестовали, выходили, но плана «мы идем и не уходим» — не было. Поэтому, наверное, ничего и не случилось. 

Если бы президент России не вмешался и не поддерживал Лукашенко во время протестов, все было бы по-другому. Когда протесты только начались, был момент, когда с госканалов стали массово увольняться люди. Тогда высадили из России тех, кто был готов.

Сейчас экономически режим Лукашенко полностью зависит от Путина, потому что, если бы Россия не перекредитовала Лукашенко и не поддержала его, уже был бы дефолт. Для Кремля выгодно сохранять такую конфигурацию, иначе придется иметь политическую нестабильность в Беларуси, которую надо будет усмирять.

Путин уже захватил русских и белорусов. Надеюсь, не захватит украинцев.

Жизнь в Украине

До войны украинский режим имел некие элементы шоу. Националисты в Украине, несомненно, присутствуют. Много кто есть. Есть ветераны, есть цыгане. И по одной ситуации на разных телеканалах выходило четыре разных материала с разными точками зрения. Элемент базара, шоу, все друг друга в чем-то обвиняют, все продажные. При этом страна худо-бедно управляется, демократические институты работают, в стране гораздо больше автономии. У них есть автономия, и они ею пользуются.

В Беларуси такого нет, и в России тоже — только централизованная вертикаль. В Украине выборы — это выборы. Это тоже всегда шоу. Ответа на вопрос «А кто же следующий президент Украины?» никогда ни у кого нет — до теперешнего момента. Я понимаю, что если Зеленский останется жив, то, несомненно, он следующий президент Украины. Это сейчас всем очевидно. Но до войны ответа не было. Кто следующий президент Республики Беларусь, кто следующий президент РФ — ответ очевиден. Это одно из важных отличий.

Украина намного свободнее Беларуси и экономически. У нас возле дома есть парк, и мы видим, как чуваки просто открыли киоск, делают блины, кофе. В Беларуси мы жили возле Комсомольского озера, это тоже парк. И там на всю территорию одна шашлычная.

В Украине есть дыхание частной инициативы. Экономический хаос, некая анархия, но это культурно нормально. Украинцы привыкли в этом жить. Есть шум вокруг, что-то кто-то с кем-то не согласен. Но это часть процесса жизни страны, украинской культуры до войны.

Война

Я скептически относился к возможности начала войны, потому что ни один рациональный человек ее бы не начал. Но понял, что он [Путин] безумен. Он не совсем психически здоровый человек, раз считает, что Украина — это проект «антиРоссии». 

С начала войны мы покинули Ирпень. Думали ехать ближе к западной границе, в Ивано-Франковск, но семья одноклассницы нашего сына остановилась под Житомиром и предложила нам остаться с ними. Мы согласились. Сейчас передвигаться по Украине на белорусских номерах тяжело: есть предвзятое отношение, которое вполне оправданно. Ты просто проезжаешь, и тебя сразу начинают снимать как оккупантов. Это реальность, в которой белорусы сейчас находятся в Украине. 

Я в декабре сломал ногу и сейчас на костылях. Если бы не сломал, был бы сейчас в территориальной обороне как минимум. Очень не хочу уезжать из Украины, хотя жена боится и хочет.

Если это затянется, то буду воевать. Бежать никуда не хочу. Не хочу отдавать страну в лапы этим существам. У меня ненависти к русским нет, я буддист. В буддизме есть тема, что не надо гневаться. Мне очень не хочется ненавидеть русских. Когда показывают российских военных — там дети 20 лет, у них никакого жизненного опыта нет. Их запугали. Бросают в эту мясорубку и говорят: если откажешься — пойдешь под трибунал и сядешь на 20 лет. А ты прожил 19.

Я до сих пор советский человек. Люблю СССР, хотя было много глупого. Главная проблема, что там все замалчивали. Это страну и убило. Если ты не признаешь свои ошибки, ты не можешь их исправить.

То, что делает Путин, создается на каком-то великодержавном шовинизме. Советский Союз был национальным образованием. В нем была культура, разная, и вся культура уважалась. Поэтому то, что делает Путин, — это черная тень Советского Союза. Его нужно остановить. К сожалению, до Путина не дотянуться, но нужно остановить орудия, которые сейчас лезут к горлу Украины.