О ядерном конфликте России и Запада в последнее время говорят так часто, что становится по-настоящему тревожно. Мы и правда на пороге чего-то страшного? Разбираем эскалацию, в которой смешались шантаж, блеф и пугающая неизвестность

Второй раз за время войны в Украине руководители России и стран Запада — намеками, но всерьез — обсуждают вероятность применения Вооруженными силами (ВС) РФ ядерного оружия. Первый раз Вашингтон реально опасался эскалации со стороны Кремля — вплоть до немедленного ядерного удара — осенью 2022 года. В последующие месяцы такие угрозы (которые высказывались либо официально, но намеками, либо прямо, но на неофициальном уровне) были признаны многими политиками и экспертами на Западе шантажом с элементами блефа. Но спустя полтора года дискуссия об угрозе неконтролируемой эскалации в сторону ядерной войны вернулась в новом виде — и при других обстоятельствах. Теперь Запад должен решить, готов ли он ради спасения Украины пойти на обострение, которое — теоретически — грозит реальным ядерным конфликтом.

Как развивался нынешний виток напряжения между Россией и Западом? И что особенно важно о нем знать?

Руководители США, стран ЕС и России весь последний месяц обмениваются острыми заявлениями: политики Запада открыто обсуждают, следует ли предоставить Украине право использовать поставляемое ей оружие для ударов по территории РФ. Кремль (в том числе лично Владимир Путин) столь же открыто теоретизирует, как он может на такое разрешение ответить.

Итоги (промежуточные) дискуссии таковы: 

• США официально разрешили использовать поставленное Украине оружие против целей на территории России, но только в приграничных областях и только в случае, если эти цели, в свою очередь, наносят удары по Украине. При этом многие страны НАТО разрешили использовать свое оружие безо всяких ограничений.
• Путин в ответ описал теоретические варианты ответной эскалации: сказал, что не планирует использовать нестратегическое ядерное оружие, но напомнил, что Россия им обладает, его у нее много, мощность каждого заряда втрое превышает мощность бомб, сброшенных США на Японию в 1945 году; кроме того, Россия имеет доктрину, в которой прописаны условия для применения ядерного оружия.
• Также Путин предположил, что Россия может пойти по иным теоретическим линиям эскалации (промежуточным на пути к ядерному конфликту): например, передать «оружие такого же класса [что и поставленное США и другими странами НАТО Украине] государствам и организациям», которые состоят в конфликте с Западом, — чтобы те имели возможность нанести удары по западным «чувствительным объектам». Эта формула потенциального ответа явно не спонтанный экспромт: Путин дословно повторил ее дважды за последние несколько дней.

Понимание сути дискуссии запутывает тот факт, что Украина уже давно — с 2022 года — периодически использует западное оружие против целей на территории России.

• Так, на территории Белгородской области еще в 2022-м находили обломки противорадиолокационной ракеты AGM-88 HARM производства США (поставляется в Украину), которая предназначена для поражения радаров комплексов противовоздушной обороны (ПВО).
• В 2023 году Вооруженные силы Украины (ВСУ) сбили два самолета и два вертолета над Брянской областью. Как утверждает российская сторона, для этого использовались комплексы ПВО Patriot (поставляются Киеву США и Германией).
• В 2023 и 2024 годах отряды Главного управления разведки (ГУР) Украины во время рейдов через границу применяли американскую технику (бронемашины и даже вертолет).
• Для обстрелов Белгорода в последний год ВСУ, вероятно, используют чешские модификации реактивной системы залпового огня (РСЗО) «Град» — Vampire (но, возможно, бьют ракетами сербского производства повышенной дальности).

Все это говорит о том, что на нынешнем витке дискуссии стороны имеют в виду не западное оружие и не российскую территорию в целом, а какое-то определенное оружие и конкретные цели. При этом, судя по остроте полемики, они понимают, что его применение против этих целей может изменить характер войны.

Все эти дискуссии о возможной ядерной эскалации идут уже два года — и ничего не произошло. Может, их вообще не стоит воспринимать всерьез?

Многие эксперты и политики на Западе — например, президент Франции Эммануэль Макрон — пришли к такому же выводу: никаких «красных линий», которые не должны пересекать союзники Украины в процессе помощи Киеву, на самом деле не существует. В этой логике угрозы эскалации, вплоть до ядерной, со стороны Кремля — это не просто шантаж, но и блеф. Однако так думают не все: те же США по-прежнему рисуют самоограничительные линии (хотя и постоянно — по чуть-чуть — сдвигают их); Германия, как и Вашингтон, пока готова разрешить удары своим оружием только по целям у границы Украины и России. То есть они и на третий год войны все еще воспринимают угрозу эскалации со стороны Кремля всерьез.

Для понимания сути нового обострения полезно вспомнить, как развивалась ситуация с российскими угрозами применения ядерного оружия после полномасштабного вторжения армии РФ в Украину.

Впервые неявная угроза была использована российским руководством еще перед самым началом войны: прямо перед вторжением в РФ были демонстративно проведены учения стратегических сил. Считать сигнал было не сложно: Кремль напомнил Западу, что ему нельзя напрямую — с использованием своих вооруженных сил — вмешиваться в конфликт.

Естественно, между «прямым вмешательством» и поддержкой финансами, оружием и разведданными оставалась лакуна, которая начала быстро заполняться Западом. Поскольку Украина и после первых поражений, нанесенных российской армии, продолжала уступать ВС РФ по всем видам вооружений, США и другие союзники быстро перешли от поставок «исключительно оборонительного оружия» вроде переносных противотанковых и противовоздушных ракетных комплексов к снабжению ударными системами большой мощности. При этом президент США Джо Байден в мае 2022 года заявил, что не видит опасности ядерного удара со стороны России в ответ на такую форму поддержки Киева.

Уже летом 2022 года в Украину начали прибывать РСЗО HIMARS и M270 MLRS с высокоточными ракетами GMRLS дальностью до 90 километров. Это ожидаемо не привело к неконтролируемой эскалации со стороны России: Кремль продолжал рассчитывать на победу «обычным» оружием, при этом точно не был заинтересован в прямом столкновении с НАТО и в осуждении со стороны всего мирового сообщества в неспровоцированном нарушении «ядерного табу» (то есть одностороннем использовании ядерного оружия).

Однако в конце того же года Кремль оказался (в том числе благодаря использованию американских высокоточных ракет) на грани поражения в войне. Путин якобы был готов к самым отчаянным шагам: как утверждают теперь источники СМИ в разведке США, в Вашингтоне реально опасались, что перед лицом экзистенциальной угрозы для своего режима он решится применить радикальные инструменты.

Однако в итоге Кремль — за счет мобилизации рекрутов (сначала насильственной, а затем добровольной) и промышленности, а также сокращения линии фронта — смог избежать быстрого поражения в войне. На Западе, впрочем, существует и иное объяснение того, что российское руководство не решилось «нажать на кнопку»: якобы США удалось убедить Китай указать Путину на недопустимость применения ядерного оружия ни в каком виде — даже в виде удара по безлюдной местности для «демонстрации серьезности намерений». Подействовали, как считают в Вашингтоне, и угрозы ответных действий НАТО (каких именно — доподлинно неизвестно; публично, но неофициально, обсуждался удар по подразделению ВС РФ, нанесшему ядерный удар, или по всем позициям российской армии в Украине).

Не вполне ясно, насколько реальной была угроза осенью 2022-го, но именно тогда Кремль впервые прибег к намекам на возможность ядерной эскалации — и именно с использованием нестратегического оружия. Так родилась «формула Путина», которую он использует до сих пор: Россия не хочет и не собирается применять ядерное оружие, но такое применение возможно; а условия для этого прописаны в доктрине под названием «Основы государственной политики РФ в области ядерного сдерживания» (принята в 2020 году).

В этом документе порог применения ядерного оружия описан так:

• это либо ответный ядерный удар (в ответ на старт баллистических ракет, атакующих территорию РФ и/или союзников, на применение ядерного оружия на этих территориях и на любой, в том числе неядерный, удар, который может привести к срыву ответа российских ядерных сил);
• либо ядерный ответ на неядерную атаку, определенную как «агрессия против РФ с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства». Документ не дает никаких пояснений по поводу того, как определить, когда наступает такая угроза, — и потому оставляет простор для интерпретаций.

Эта широта трактовок — «не баг, а фича» российской концепции ядерного сдерживания: пусть противник сам пытается определить, что ему можно делать, а что повлечет необратимые последствия. Вероятно, такая «фича» хорошо бы работала в мирное время, однако в условиях региональной войны концепция все же проявилась как «баг». По мере того, как государства НАТО пересекали нарисованные ими самими «красные линии», создавалось ощущение, что второй пункт российской доктрины описывает только ситуацию с прямым нападением на страну более сильного противника. А все остальные его толкования — тем более в форме намеков — к реальности отношения не имеют. Что и привело Макрона и многих сторонников его позиции к мысли, что Путин просто блефует.

Кремль на подозрения в блефе реагировал вяло. Внутри России дискуссия о «красных линиях» приобрела философский характер (но с элементами хулиганства). В 2023 году известный прокремлевский политолог Сергей Караганов написал статью «Тяжкое, но необходимое решение», в которой призвал применить ядерное оружие против стран Европы, потому что они «страх потеряли», — с целью этот страх возродить. Тогда его осудили многие коллеги даже из числа лояльных экспертов. А власти продолжали придерживаться официальной позиции: Россия не планирует применять ядерное оружие. Это прямо, пусть и в мягкой форме, говорил Караганову на заседании Валдайского клуба в 2023 году и сам Путин. Косвенно поддержал политолога лишь заместитель председателя Совета безопасности Дмитрий Медведев — в серии обсценных телеграм-постов, посвященных ядерному возмездию для Запада.

В 2024 году в сложном положении находится уже Украина. Чтобы выстоять на новом этапе борьбы, стране реально требуется высокоточное и дальнобойное оружие. И она его получила (несмотря на то, что раньше это было одной из главных «красных линий», в середине 2023 года были поставлены крылатые британско-французские ракеты Storm Shadow / SCALP, а в конце года — квазибаллистические ATACMS для тех же РСЗО HIMARS, но с более мощными и разнообразными боеголовками, чем у GMLRS, и дальностью более чем в 300 километров.

Однако целей для такого оружия в Украине (включая Крым), которые оправдывали бы все риски, связанные с его активным использованием, не так много. Большая часть оккупированной территории находится в зоне досягаемости ракет GMLRS дальностью около 90 километров. К тому же для поражения почти всех целей не нужна мощная боеголовка весом в 450 килограммов (как у ATACMS).

Реально на ход войны могли бы повлиять удары по авиабазам, которые используют российские бомбардировщики, вооруженные дальнобойными бомбами с универсальными модулями планирования и коррекции. Почти все эти авиабазы (исключая не самые важные крымские) находятся на территории России.

Удары по другим целям — складам боеприпасов, штабам, транспортной инфраструктуре — могут принести лишь краткосрочную выгоду. Так, в 2022 году ВСУ с помощью ракет GMRLS провели успешную кампанию по уничтожению крупных российских складов на оккупированной территории. Но уже через несколько месяцев крупные склады были заменены на сеть мелких, что снизило эффективность ударов. Внутри России боеприпасы по-прежнему складируются (во всяком случае, складировались еще недавно) на крупных базах: так, все поставленные в 2023 году из Северной Кореи сотни тысяч артиллерийских снарядов свозили на одну базу в Краснодарском крае. Однако, очевидно, ВС РФ могут быстро исправить эту ситуацию,

Выгоды от ударов по аэродромам очевидны — других эффективных способов остановить бомбардировки, которые делают возможными успехи ВС РФ в наступлении на фронте, у Украины нет. Переместить большую часть самолетов тактической авиации с этих баз также невозможно: если они будут базироваться далеко от фронта, им не хватит дальности для эффективных бомбардировок.

Однако велики и риски: в отличие от других «красных линий», которые Запад сначала сам себе нарисовал, а потом успешно их преодолевал (поставки мощной реактивной артиллерии и других высокоточных систем, танков западного производства, дальнобойных ракет, боевых самолетов), разрешение на удары по аэродромам в глубине России действительно может привести к неконтролируемой эскалации. Именно поэтому США такого разрешения Украине пока не дали.

Однако Кремль явно обеспокоен, что это не окончательное решение. После того, как в мае и июне 2024 года Запад начал обсуждать разрешение на удары по территории России, Путин (перекрестившись) буквально повторил часть концепции Караганова о потерянном страхе: «Европейцы должны задуматься, перейдет ли [в случае российского удара нестратегическими ядерными боеприпасами по ЕС в ответ на использование европейского оружия по целям на территории России и переброски на ее территорию войск НАТО] США к обмену стратегическими ядерными ударами? Очень сомневаюсь».

Так что будет, если Запад полностью снимет ограничения на удары по российской территории? Ядерная война?

Во-первых, не факт, что такое разрешение Украиной будет получено. То, что многие страны уже его дали, большой роли не играет: можно позволить ВСУ использовать оружие на территории России — если это не несет угрозы резкой эскалации. Так, даже дальнобойные гаубицы Archer, поставляемые Швецией, могут без особого риска для НАТО применяться в контрбатарейной борьбе на границе Харьковской и Белгородской областей. А США уже формально разрешили использовать в этих целях и РСЗО HIMARS.

Что касается ударов по аэродромам, то тут риски эскалации должны быть учтены. Хотя российская доктрина сдерживания и описывает «угрозы существования государству» максимально расплывчато, разведки знают о реальном пороге применения Москвой ядерного оружия явно больше: так, в одном из «сливов» российских документов о ядерном военном планировании, попавших в руки журналистов Financial Times, численно описываются потери разных родов войск и сил, которые не может себе позволить РФ. В частности, в утекших учебных материалах для офицеров написано, что, кроме прочего, угроза боеспособности России возникнет в случае уничтожения всего трех авиабаз.

Не вполне ясно, имеются ли в виду аэродромы, на которых базируется стратегическая авиация, или же под этот потолок попадают и тактические бомбардировщики (именно они наносят удары на фронте бомбами с УМПК). Кроме того, документы датируются 2014 годом, поэтому нельзя с уверенностью сказать, что такие же правила действуют сейчас. Не ясно также, считаются ли подобные материалы руководством к действию, является ли таким руководством сама доктрина сдерживания, что на самом деле об этом пороге думает Путин — единственный, кто может принять решение об использовании нестратегического ядерного оружия, — и что будут делать в случае такого решения те офицеры, которым предстоит его исполнить. Наконец, мы не знаем, обладают ли разведки стран НАТО более свежей и достоверной информацией о российском планировании.

Пока действия Путина укладываются в рамки российской военной теории: «словесные интервенции», угрозы и объявление учений (таких, как репетиция применения нестратегического ядерного оружия, проведенная этой весной) много лет обсуждались российскими теоретиками в качестве ранних этапов контролируемого восхождения по «лестнице эскалации», цель которого — прекратить обострение со стороны противника и заставить его отступить.

При этом нельзя сказать, что военная наука не обладает инструментами для принятия судьбоносных решений в условиях, когда, кажется, для этого недостаточно информации. Рамка для подобного планирования — теория игр, а именно байесовские игры (игры с неполной информацией). Решения в таких моделях не абсолютно точны — они построены на распределении вероятностей — и опираются на субъективные метрики вроде представлений о «типе» противника, то есть на вероятностную оценку его целей и стратегий. Подобные инструменты позволяют лишь грубо оценить соотношение своих выгод («выигрышей») и рисков. Подробнее о выводах из такой модели применительно к войне в Украине можно узнать тут.

Судя по тому, что даже в условиях растущих «выигрышей» (в данном случае — потребности спасти Украину от поражения в условиях продолжающегося «ползучего» российского наступления) США не спешат с полноценным разрешением Киеву, вероятность эскалации они оценивают высоко.

Запад имеет альтернативу разрешению на удары, но она сулит меньшие «выигрыши»: можно существенно усилить противовоздушную оборону Украины и попробовать эффективно применить передаваемые Киеву самолеты F-16 в качестве «летающей ПВО». Альтернатива не гарантирует победу и может привести к потерям в технике, но риски обострения конфликта у нее ниже.

Наконец, вполне возможен вариант, в котором Кремль не блефует, но при этом не станет сразу перепрыгивать через много ступенек «лестницы эскалации». Он также имеет чуть менее рискованные варианты ответа. Так, Путин дважды намекнул, что Россия может дать симметричный ответ (почему-то назвав его при этом асимметричным): речь идет о той самой передаче не дружественным Западу «странам и организациям» оружия того же класса — то есть дальнобойных ракет.

Можно только гадать, какие именно организации и какие ракеты имеются в виду. Но варианты есть: так, США имеют «чувствительные объекты» в разных странах Ближнего Востока — например, авиабазы. В регионе есть «организации», с которыми Вашингтон ведет явную и необъявленную войну — хуситы в Йемене и подчиненные Ирану группировки в Сирии.

Они уже наносили удары в том числе по американским военным базам в регионе. В качестве помощи, которую Кремль может поставить этим группировкам, можно представить оружие, которое специально разработано для таких целей: комплекс «Калибр-К», созданный в России в 2010-е. В нем крылатые ракеты запускаются из пусковых установок, замаскированных под обычный транспортный контейнер. Наносить удары можно как с грузовиков и поездов, так и с судов-контейнеровозов.

Пример Ирана показывает, что нанесение неядерных ударов силами прокси (в отличие, вероятно, от любого ядерного удара) не приводит к глобальному остракизму. Но такие удары, конечно, имеют и недостатки по сравнению с ядерными в смысле сдерживания противника. Если атаки будут слишком болезненными, нельзя полностью исключить, что они приведут к обратному эффекту — к неконтролируемой эскалации, а не к деэскалации, то есть к отказу оппонента от враждебных действий. Также нельзя быть уверенным, что противник просто не проигнорирует такой удар, если он будет слишком слабым.

В любом случае, опыт трех лет войны показывает, что противники — Запад и Кремль — не желают прямого столкновения или полностью неконтролируемого развития конфликта. Поэтому риск ядерной войны между ними по-прежнему невелик.