Похоже на ад на земле. Просто ад Во время протестов силовики в Беларуси задержали почти семь тысяч человек. В изоляторах с ними обращаются так, будто они — не люди

После президентских выборов в Беларуси, которые состоялись 9 августа, по всей стране проходят протестные акции. Задержаны почти семь тысяч человек. Среди них не только участники митингов, но также иностранцы, журналисты и случайные прохожие. Местонахождение многих из них неизвестно. О нем не говорят ни родственникам, ни правозащитникам, ни адвокатам. Те, кому удалось освободиться, рассказывают о жестоких условиях содержания: переполненных камерах, отсутствии еды и пытках. Спецкор «Медузы» Кристина Сафонова рассказывает, что сейчас происходит в белорусских изоляторах.

«Система дала сбой и вышла из строя»

«Где находятся [задержанные] люди — это большой вопрос. Мы сами не знаем точно, куда их везут, — говорит правозащитник «Весны» Валентин Стефанович. — Система МВД оказалась абсолютно не готова к такому количеству задержанных». 

За четыре дня протестов, которые начались 9 августа после президентских выборов, в Беларуси задержали около семи тысяч человек. Большинство — в Минске. Стефанович из «Весны» в разговоре с «Медузой» утверждает, что незадолго до выборов в минских изоляторах освобождали места на случай демонстраций: одних арестованных по административным статьям просто отпускали, других перевозили в область. Аналогичные сведения в разговоре с «Медузой» привел Валдис Фугаш — представитель Human Constanta, еще одной правозащитной организации, работающей в Беларуси. Несмотря на это, по данным правозащитников, минские РУВД, изоляторы временного содержания и Центр изоляции правонарушителей все равно сейчас переполнены. 

«В [ЦИПе] на [улице] Окрестина, как мы знаем от людей, которых уже отпустили, в камерах, которые рассчитаны от четырех до восьми человек, находятся по 30, 40, 50 и даже 60 человек», — рассказывает Фугаш. Когда 10 августа протестные акции и задержания возобновились, продолжает он, людей стали вывозить из ЦИПа в ИВС в городе Жодино, который находится в часе езды от Минска. Но даже там места закончились — после этого начали размещать в местной тюрьме, говорит Фугаш.

Узнать, где держат конкретного задержанного, не могут даже его родственники — официально МВД не разглашает эту информацию. «Если вдруг кто-то из ваших близких, друзей, коллег пропал, найти его чрезвычайно сложно, — говорит Фугаш. — Многие до сих пор не могут найти тех, кто пропал вечером 9 августа. Представьте, уже четвертые сутки. Они приезжают в РУВД, задают вопросы. Некоторые пишут заявления о пропаже. Иногда [на эти заявления] реагируют — и отвечают, что человек находится в ИВС или в Жодино. Но это происходит крайне редко».

Информацию о судьбе задержанных в «Весне» и Human Constanta часто получают от родственников пропавших и волонтеров. Например, есть телеграм-чат, где люди ищут своих близких и делятся списками задержанных. Но все эти сведения обрывочные, а доступа к базам данных МВД у правозащитников нет. 

Поиски задержанных осложняет и то, что суды над ними проходят прямо в изоляторах в закрытом режиме. «Раньше людей задерживали вечером, а уже утром доставляли в суд, давали им штрафы или сутки. Мы могли это отследить, — рассказывает Валдис Фугаш. — [Теперь] судьи ездят в ИВС и ЦИП и проводят заседания там. По информации людей, которых судили, рассмотрение длилось максимум две-три минуты. Совершенно не слушают никаких объяснений».

Валентин Стефанович добавляет, что на таких процессах большинство задержанных получают административный арест: многим дают 15 суток, некоторым до 25.

Но даже в таком режиме суды не справляются, говорит правозащитник. Утром 13 августа в Минске и Жодино начали отпускать тех, у кого с момента задержания прошло 72 часа — за это время их не успели осудить. Но привлечь их к административной ответственности смогут позже; по белорусским законам это можно сделать в течение двух месяцев с момента правонарушения. 

Также на свободу выходят те, кому суд уже назначил административный арест, но отбыть его люди не могут — в изоляторе нет мест. Правозащитники объясняют, что это не освобождает от ответственности: закон предполагает, что отбыть административный арест следует в течение года.

Тех, кому повезло меньше, отправляют отбывать административный арест не в изолятор, а в колонию. Правозащитникам известно о таких случаях — например, в колонии строгого режима № 5 в городе Ивацевичи Брестской области. Все это, считает Валентин Стефанович из «Весны», свидетельствует, что «система дала сбой и вышла из строя».

«Будете знать, за кого голосовать»

Сообщения о том, что происходит в местах содержания задержанных, появились уже вечером в понедельник, 10 августа. Тогда на свободу вышло несколько российских журналистов. Один из них — корреспондент Daily Storm Антон Старков; его вместе с коллегой по изданию Дмитрием Ласенко задержали в первую ночь протестов в центре Минска. Перед этим журналисты видели, как омоновцы избили и отправили в автозак спецкора «Медузы» Максима Солопова (и даже сняли это на видео).

Старков и Ласенко провели сутки в Центре изоляции правонарушителей. Сразу после освобождения Старков рассказал «Медузе», что все это время у них не было питьевой воды и еды. Уже вернувшись в Россию, Старков также сообщил «Медузе», что ночь после задержания он провел во дворе для прогулок. Телефон и другие личные вещи у него забрали только утром, когда перевели в четырехместную камеру. В ней было 15 человек.

«Когда нас только привезли, было малость жестковато. Выгружают из автозака, прогоняют через коридор, где стоят силовики. Я умудрился пройти так, что мне даже ничего не прилетело, — говорит журналист. — Когда нас завели в первую камеру, я начал кричать, что я российский гражданин, требовал вызвать консула. Мне сказали: «Какой гражданин? Сейчас ******** [люлей] тебе дадим»». 

К белорусам относились еще хуже. «Всю ночь, что мы сидели в камере на открытом воздухе, мы слышали удары и издевательства. Местные фсиновцы проводили «воспитательную работу» с задержанными: «Вы больше не будете выходить на площадь» — и шлепок от удара. «Вы больше не будете подходить к сотрудникам» — хренак! — рассказывает Старков. — Очень долго их заставляли ползать на коленях по тюремному двору. Мы слышали, как [силовики] орали: «На колени!», «Ниже!» Судя по громкости ударов, никто особо не церемонился. Когда фсиновцы устали, сказали: «Если что, вас здесь никто не трогал»». 

Звуки избиений и крики слышал и другой журналист — Станислав Ивашкевич. Автор недавнего расследования о роли женщин в жизни Александра Лукашенко владеет белорусским гражданством. В разговоре с «Медузой» Ивашкевич пояснил, что силу к нему применили лишь раз. На вторые сутки задержания, 10 августа, его и сокамерников вывели на улицу и прогнали «через строй». «Это когда несколько десятков сотрудников стоят с обеих сторон и бьют проходящих палками», — объясняет журналист.

Во время задержания, говорит Ивашкевич, силовики вели себя с ним «тактично», но уже на следующий день было видно, что они «прошли идеологическую прокачку». «Они повторяли явно заученные фразы: «А как вы с нами вчера?», «Мы из-за вас вторую смену тут торчим, ничего не ев», — и били по людям во время прохода через строй, — рассказывает он. — Чем дальше, тем они становились злее». 

В ЦИПе Ивашкевич провел два дня. Все это время он вместе с еще 12 задержанными находился в трехместной камере. «Мы сначала сделали очередь, кто спит, и спали на койке по двое вальтами. Кто не дожидался смены, спал на полу. Кто немножко отдохнул, даже несмотря на то, что у него есть еще время, слазил и предлагал кому-нибудь еще отдохнуть. А потом уже бывало, вповалку спали, — описывает он условия содержания. — За двое суток, что мы там находились, нам один раз дали буханку хлеба. Там все были люди, можно сказать, интеллигентные: никто не взял последний кусок». 

Несмотря на то, что Ивашкевича задержали еще до начала протестов (в воскресенье, 9 августа) — во время интервью, которое он брал рядом с одним из пунктов голосования, суд признал журналиста виновным в участии в несанкционированной акции. И назначил штраф в 30 «базовых величин» — около 23 600 российских рублей. Журналист отмечает, что вместе с ним из ЦИПа отпустили только трех человек, остальные в тот день получили арест. «Я так понимаю, меня судья решила отпустить, потому что у меня на иждивении несовершеннолетний ребенок. То есть то, что я журналист, никак не повлияло», — говорит Ивашкевич. 

После освобождения ему не вернули вещи: телефон, паспорт, ключи и кошелек. «Меня отвезли за пару километров от ЦИПа и там высадили —добирайся как хочешь. Это делается специально, потому что перед ЦИПом находятся несколько сотен родственников и солидарных, от которых прячут тех, кого отпускают, чтобы не подбадривать», — рассказывает журналист. 

Получить свои вещи пока не удалось и жителю Минска Павлу — имя героя изменено по его просьбе. В ЦИПе он провел больше двух суток и вышел утром 12 августа. В разговоре с «Медузой» Павел поясняет, что его задержали поздно вечером 9 августа, когда он вместе с подругой ждал автобус на остановке.

Сначала Павла доставили в Октябрьское РУВД, где составили протокол о мелком хулиганстве. Затем привезли в ЦИП на улице Окрестина. «Когда мы приехали, сразу началось давление. Деморализация максимальная. Орут на тебя, всячески ругаются, физически пытаются тебя подчинить: руки на стену, руки за спину, могут ударить под колени: «Не вижу растяжки», — потому что, стоя у стены, нужно максимально развести ноги», — вспоминает он. 

Первую ночь он еще с семью задержанными провел в камере, где было четыре койки. Задержанных не кормили. На вторую ночь сокамерников выгнали в коридор для подписания протоколов, которые противоречили тем, что на них выписали в РУВД. Например, в протоколе Павла говорилось, что его задержали уже не за мелкое хулиганство, а за участие в протестах. «Они [силовики] не били, но очень хорошо стучали по плечу, толкали в шею: «Давай подписывай! Если я из-за тебя тут останусь на трое суток, тебе еще больше не поздоровится», — говорит Павел. — Кто подписал, кто нет. Я уже был согласен на все, лишь бы выйти».

После этого Павла перевели в другую камеру, где на шесть коек было примерно 40 человек. Спать приходилось в том числе под кроватями. «Мы распределили, что два человека ложатся на койку вальтом. Полтора — под кровать, потому что под кроватью сложно лежать вдвоем. Остальные — кто как ляжет. Все отдали покрывала, чтобы не просто на полу спать. Я отвоевал себе подушку, но тоже ею делился. Все ведь люди, все хотят какого-то отдыха», — объясняет он.

Павел вспоминает, как один из задержанных требовал, чтобы у него сняли побои. Сначала сотрудники игнорировали его просьбу, но затем дверь в камеру открылась и на кричавшего попытались вылить ведро воды; тот успел увернуться.

Суда по делу Павла так и не было. Рано утром 12 августа охранники вывели его и еще восемь человек из камеры и начали бить дубинками. «Больше не будешь ходить на акции! Я тебя запомню!» — кричали охранники.

«Это напоминало игральный автомат, когда крот высовывается из дырки и надо бить молотком, — описывает Павел. — Каждый сотрудник бьет кого видит, не выбирая жертву. Они умеют бить так, чтобы ничего не ломать, но чтобы потом было очень больно. Меня в основном били по бедрам. Тех, кто сильно орал, били больше. Они хотят еще больше страданий выбить из человека, максимально его унизить в этот момент. Я терпеливый, я молчал». 

После этого задержанных поставили к стене — ждать очереди на освобождение. Павел вспоминает, что силовики в этот момент стояли и хихикали: «Смотри, мы их как на расстрел ставим».

В ЦИПе на Окрестина, добавляет Павел, его больше всего удивило большое число задержанных женщин. Их содержали отдельно от мужчин, но Павел слышал их голоса через открытую «кормушку» в камере. По словам студентки Карины (ее имя изменено), которая дала интервью белорусскому изданию Tut.by, задержанным женщинам не давали даже туалетную бумагу, а когда те просили еду, им тоже отказывали: «Будете знать, за кого голосовать!» 

«Похоже на ад на земле»

«Очень много людей лежат штабелями, их бьют и издеваются», — слышен женский голос за кадром. На видео, снятом из дома рядом с Октябрьским РУВД в Минске, виден двор милиции — люди лежат на земле и буквально друг на друге, их руки заведены за спину. Рядом с ними стоят сотрудники силовых структур в черном, знаки различия на их одежде рассмотреть невозможно. В другом ролике, также снятом из дома напротив Октябрьского РУВД, видно, как силовики выводят из здания задержанных, ставят их на колени и бьют дубинками.

»[Нас] поставили к стене, ноги на ширине плеч, руки выше головы, подвозили еще людей — таким образом многие из нас простояли от двух [часов] ночи до двух дня. Нам давали на 40–60 человек две-три бутылки воды, люди их передавали друг другу», — рассказал изданию «ВотТак» один из задержанных о Советском РУВД. По его словам, с рассветом некоторым стало плохо: «Люди отключались, теряли сознание, одному даже скорую вызвали, увезли». «Похоже на ад на земле. Просто ад», — резюмировал задержанный.

О жестоком обращении с задержанными в еще одном столичном РУВД — Московском — рассказал российский корреспондент Znak.com Никита Телиженко. Его задержали вечером 10 августа, больше суток с ним не было связи.

«Люди там лежали прямо на полу живым ковром, и нам пришлось идти прямо по ним. Мне было очень неудобно, что я все-таки наступил кому-то на руку, но я совсем не видел, куда шел, потому что голова была наклонена сильно в пол. «Все на пол, лицом вниз!» — орали нам. А я понимаю, что лечь некуда, кругом в лужах крови лежат люди», — описал увиденное Телиженко.

В РУВД он провел 16 часов. Все это время задержанных били. Поводом мог стать отказ читать молитву «Отче наш» по требованию силовиков — или просто повернутая в сторону голова, рассказывает журналист. «Отовсюду были слышны удары, крики, вопли. Мне показалось, что у некоторых задержанных были сломаны — у кого руки, у кого ноги, у кого позвоночник, — потому что при малейшем движении они орали от боли. <…> Ощущение было такое, что людей практически втаптывали в бетон», — продолжает Телиженко. 

Из Московского РУВД журналиста повезли в изолятор, расположенный в Жодино. По его словам, в автозаке люди лежали штабелями в три слоя. Силовики били их за татуировки, длинные волосы или попытку чуть-чуть поменять положение тела без разрешения. В туалет задержанным приходилось ходить под себя — любые просьбы игнорировали.

«Когда нашим конвоирам становилось скучно, они заставляли петь песни, в основном гимн Белоруссии, и снимали это все на телефон. Когда им не нравилось исполнение, снова били. Когда один спел плохо, заставляли петь заново, ставили оценку, кто как спел, — говорит Телиженко. — «Если вы считаете, что вам больно, так вам еще не больно, больно сейчас будет в тюрьме, ваши близкие больше вас не увидят, — говорили нам охранники».

Вскоре после переезда в жодинскую тюрьму за Никитой Телиженко пришли сотрудники российского посольства. Его освободили.

«Если я попаду туда второй раз, я больше не выйду»

Насилие по отношению к задержанным применяется не только в Минске, но и в других городах Беларуси, говорит правозащитник Human Constanta Валдис Фугаш. РУВД и ИВС по всей стране тоже переполнены.

«Я могу сказать про Могилев. В списке, составленном нашими коллегами, около 250 человек. Такое количество административных задержанных в Могилеве невозможно представить. От коллег есть информация, что из-за того, что не хватало мест для задержанных, их развозили в маленькие города вокруг Могилева», — добавляет Фугаш.

Как и в случае с Минском, до сих пор не ясно, какая именно правоохранительная структура занимается задержанными, когда они попадают в изоляторы. Как правило, это люди в черной одежде, балаклавах и без знаков различия. Таких, говорит правозащитник, на улицах белорусских городов сейчас очень много.

«По информации людей, которые находились в РУВД, основная ударная сила— это сотрудники ОМОНа. Но при этом есть много сотрудников милиции, которые тоже одеты таким образом, в черную одежду, — объясняет Фугаш. — Кто конкретно находится в ИВС и применяет силу, сложно сейчас сказать. Люди пока все в шоке, кого-то госпитализировали. Я предполагаю, что у тех, кто применяет насилие, тоже нет опознавательных знаков». 

Валентин Стефанович из «Весны» также утверждает, что сотрудники МВД, постоянно работающие в изоляторах, уже «не играют никакой роли». По его информации, туда введены спецподразделения.

Не знает, кто задержал ее 14-летнего сына Алексея, и Екатерина из Бреста (их имена изменены). «Он очень напуган, даже не хочет ехать к врачу, потому что боится всего. Он по мере возможности рассказывает [о случившемся]. Я только слушаю», — говорит она о состоянии сына. 

Вечером 11 августа Алексей не пришел домой после занятия у репетитора. Екатерина забеспокоилась еще в восемь часов. С тех пор, как в городе начались протестные акции, они с Алексеем договорились, что он не будет гулять допоздна.

«В половине девятого муж поехал искать его. В центре акций не было, — говорит Екатерина. — Муж осмелился, подошел к этим ребятам [сотрудникам ОМОНа]. Спросил, как нам быть, сына нету. Они засмеялись, говорят: «Пусть дома сидит»».

В это время Екатерина звонила друзьям и знакомым подростка, но никто не мог сказать, где он. «В 12 мы начали звонить по больницам. Я не могла места себе найти. По больницам нету, по скорым нету, морг — нету. Это просто ужасно», — вспоминает она. 

Не оказалось Алексея и в городском РОВД. Екатерина с мужем написали заявление о его пропаже. В Московском РОВД, говорит она, в ту ночь было много родственников задержанных — «все плакали».

В три часа ночи Екатерине позвонили из милиции и сказали, что Алексей находится в Ленинском РОВД — хотя раньше им с мужем говорили, что его там нет. «Когда мы приехали, они [задержанные] стояли как какие-то рецидивисты, прижаты лицом к стенке, — вспоминает Екатерина. — Я зашла, он не поворачивается. Я ему: «Сынок», — он не поворачивается. Только когда женщина, которая его выводила, сказала «можно» — он повернулся и обнял меня, поцеловал. Говорит: «Мама, прости»». 

Уже дома Алексей рассказал матери, что по дороге домой его остановили силовики. «Им не понравилось его худи, которое ему подарила сестра, — Vans, там написано «антигерой», нарисована птичка и кроссовочка. Он его носил как нарядное», — говорит Екатерина.

Со слов сына она знает, что его попросили показать рюкзак. Посмотрев на учебники по английскому, силовики сказали Алексею: «Ты ******* [долбаный] нацист?» После чего повалили на землю, избили дубинками и увезли в неизвестном направлении. А потом завели в подвал.

«С ним обращались как со взрослым, — продолжает Екатерина. — Шесть часов его держали. Он лежал босой на полу, на грязном, в моче. Головой вниз. С ним были ребята 16 и 17 лет. У них руки должны были быть на затылке сцеплены. Ребята, которые руки убирали, им [силовики] на пальцы берцами прыгали. Это сопровождалось матом, криками».

Алексей рассказал матери, что в подвале его били дубинкой по почкам. Чтобы не оставалось следов, силовики били через журналы. Мальчик не кричал и молился. Екатерина поясняет: «У него под худи была майка «Погоня», и он молился, чтобы они не сняли с него худи. Это нормально? Я сейчас говорю и сама себе не верю». 

По словам Екатерины, сын неоднократно говорил сотрудникам, что ему 14 лет, и просил позвонить родителям. Но силовики разбили его телефон. Отказали Алексею и в вызове скорой, хотя, как говорит его мать, он «откашливался кровью».

«Им к виску приставляли оружие и перезаряжали. Психологическое давление было. Я даже не могу всего рассказать, потому что это такая жуть. Этого просто не может быть в природе, понимаете?» — говорит Екатерина «Медузе». 

Вместе с сыном из Ленинского РОВД Екатерина забрала еще одного молодого человека. Она говорит, что он был сильно избит и они с мужем решили подвезти его домой. В машине парень рассказал, что сотрудники отрезали ему волосы, смеялись и хотели засунуть их ему в рот, чтобы «пожевал». 

Екатерина говорит, что сейчас ее семья нуждается в реабилитации. «Мужу очень плохо, мне очень плохо по одной простой причине — мы не смогли его уберечь. Муж ездил по городу как загнанный зверь, искал своего сына среди обломков и крови, — объясняет она. — Мне очень важно, чтобы после случившегося у сына не развилось чувство мести. Я хочу, чтобы он понял, что есть зло, что такой опыт он прожил, мы достойно из него вышли, и он с расправленной спиной дальше созидал свое будущее». 

Екатерина еще не решила, будет ли обращаться с заявлением о применении насилия к сыну. Она объясняет, что если бы это решение касалось только нее, она бы подала заявление. Но Алексей очень напуган и просит ее этого не делать. «Он сказал мне: «Мама, никакое заявление не пиши, ничего не делай. Они записали мой адрес. Если я попаду туда второй раз, я больше не выйду». Я объясняю, что это все равно, что я его предам. А он говорит: «Лучше предай меня, но я больше туда не хочу»».

По словам белорусских правозащитников, задержанным будет крайне сложно обжаловать несправедливое задержание и добиться возбуждения уголовного дела против сотрудников органов. Валдис Фугаш говорит, что юридически обжаловать задержания и пожаловаться на решение можно, но результата, скорее всего, не будет. «Система выстроена таким образом, что любые доказательства, к сожалению, крайне маловероятно будут приняты во внимание, — объясняет он. — Если говорить про пытки, которые применяются, ситуация еще хуже, потому что в белорусском законодательстве до сих пор нет понятия «пыток» и крайне сложно найти справедливость по таким делам».

«Беларусь, к сожалению, не член Совета Европы, поэтому европейские механизмы — например, Европейский суд по правам человека в Страсбурге — для нас недоступны, — добавляет Валентин Стефанович из «Весны». — Единственное, что мы используем, — механизмы ООН, в частности, комитет против пыток». 

Валдис Фугаш беспокоится, что на таком фоне многие из задержанных в последние дни в Беларуси даже не станут фиксировать травмы. Из-за этого позднее доказать применение к ним насилия будет невозможно. «Люди могут не идти на экспертизу из-за шока, из-за незнания или неверия в то, что в этом есть смысл. Еще они могут опасаться, что если сделают экспертизу, это может сыграть против них, — говорит правозащитник. — Поэтому я опасаюсь, что объем насилия, которое произошло, будет невидим».