«Надеялись доползти до избирательных участков живыми» Что о переизбрании Путина думают в Белгороде? Накануне «выборов» ВСУ постоянно обстреливали город, а отряды ГУР пытались прорвать границу

На неделе перед «выборами» (Путин на них, конечно же, побил все рекорды) ВСУ ежедневно обстреливали Белгород. Ракеты попадали в жилые дома, согласно данным губернатора Вячеслава Гладкова, три местных жителя и два участника теробороны погибли. Одновременно в приграничных районах Белгородской области шли бои с отрядами украинской разведки (по легенде, они сформированы исключительно из россиян). Кооператив независимых журналистов «Берег» поговорил с белгородцами о том, как все это повлияло на их отношение к Путину и его политике. С разрешения издания «Медуза» публикует этот текст целиком. Имена героев изменены.

В этом тексте есть мат. Если для вас это неприемлемо, не читайте его.

«Мы шли на выборы под сирену, а потом избирком отчитался об огромной явке»

Марина, 23 года

В последние месяцы обстановка в городе стала опаснее. Это случилось после обстрела 30 декабря. Но перед выборами стало еще опаснее, люди погибают каждый день. Мы с парнем уехали в гости к родственникам [в другой город] — это было запланировано. Но когда обстрелы усилились, решили переждать в другом городе. Надолго возвращаться домой я не могу.

Я вернулась в Белгород на пару дней из-за выборов. Пошла на УИК в полдень воскресенья: после 30 декабря мы редко гуляем. Я ни разу не заставала обстрел или сирену на улице. Когда шли на выборы, это случилось впервые. Хоть тревога и оказалась ложной, мне было страшно. Я побежала в [ближайшее] здание, туда же забежали другие прохожие. А некоторые продолжали спокойно идти. Мы шли на выборы под сирену, а потом избирком отчитался об огромной явке. Это цирк уже потому, что люди буквально не выходят на улицу.

Теперь, когда приходят эрэсчеэски (СМС-оповещения о ракетной опасности, — прим. «Берега»), мы идем в ванную, хотя раньше так не делали. Конечно, страшно, когда над городом что-то грохочет и ты не понимаешь, к чему оно приведет. Сложно не испугаться этого. Может, на твой дом упадет, а может, на соседний.

У меня есть стремная эмоция: когда что-то взрывается, есть желание услышать взрыв еще раз — чтобы понять, реальность это или сон. Когда Белгород обстреливают и люди просят мести [по отношению к Украине], это ужасно бесит. Будто они не понимают, кто в этом виноват. Люди бесят — вот моя главная эмоция. Читала белгородских блогеров, которые до серьезных обстрелов Белгорода жили в своем розовом пузыре, а теперь проснулись, пишут в своих тупых блогах: «Не понимаю, за что нам это все».

Хочу, чтобы Путин приехал и посмотрел, во что превратил наш город. Пока белгородцы пишут комменты федералам про обстрелы (после обстрелов во время выборов белгородцы заспамили соцсети Первого канала просьбами рассказать об атаках на город, — прим. «Берега»), Путин ехидно улыбается по телику и рассказывает что-то про победу. На улицах Белгорода есть баннеры со словами «Битва за Россию продолжается». А что угрожает России?

«Боюсь, что в Харьков наше поколение уже точно не попадет»

Денис, 33 года

Белгород под ударами с самого начала «СВО», как это принято называть. Хотя мы все понимаем, что это [на самом деле] такое. У нас были прямо серьезные недели [с сильными обстрелами] — в октябре 2022 года, в мае прошлого года, в Новый год. Но новогодние удары в основном были как ответка — когда идут ракетные удары по Украине, Украина в ответ бьет по нам. На той же неделе (11–17 марта, — прим. «Берега») массовых ударов по Украине от нас не было — [я это знаю, потому что] у нас же прекрасно слышно запуски. Где-то со вторника это началось. Раза три-четыре в день бьют — обычно с восьми часов, потом где-то в 12, в четыре и вечером. 

С одной стороны, уже не то чтобы страшно, скорее такое подавленное настроение. Но когда гибнут мирные жители, дети, это сильно бьет по психике — я сам отец. Но человек привыкает ко всему. 

Когда только начались бои в Донбассе, к нам [в область] приезжали люди из Луганска, Донецка, мы у них спрашивали: «Как вы [под обстрелами] жили?» А они говорили, типа, ну сидишь и ждешь. И вот теперь я так живу — в июле 2022-го в 200 метрах от меня упала «Точка У». Но и к этому привыкаешь: примерно знаешь, когда будет обстрел, — и в это время на улицу стараешься не высовываться. Сидим и ждем. Сейчас прилеты прямо каждый день, и непонятно, что будет дальше. 

Практически все жертвы и пострадавшие — это те, кто находились на улице. У наших соседей не «Искандеры», поэтому, если ты в помещении, это уже помогает обезопасить себя на 90%. Так что люди особо в укрытия не бегут — только если оказались на улице. Да и то тогда ищут не укрытия, а любое ближайшее помещение: магазин, подъезд. 

В Белгороде сейчас начали внедрять специальные домофоны, которые при звуках ракетных сирен автоматически открывают двери, чтобы люди туда забежали. Это действительно работает. Но если ты видишь сообщение [о тревоге], у тебя есть только одна-две минуты, чтобы спрятаться. Если ты где-то в поле, то никуда не успеешь. 

Я с самого начала был против так называемой СВО. Даже когда наши власти говорили, что ничего не будет, мы прекрасно понимали, что что-то да будет. 24 февраля 2022 года я даже пост об этом в инстаграме опубликовал, но потом удалил — [знакомые] надавили, сами знаете, какие законы у нас сейчас. Но неизбирательные обстрелы городов соседнего государства ни в коем случае не оправдывают такие же неизбирательные обстрелы в ответ. А РСЗО — это неизбирательное оружие, оно летит по городу: даже если направлять его на военные цели, оно накроет целый район. 

Харьковчане на это говорят, что Белгород якобы не мирный город, отсюда запускают ракеты. Но из самого города никто ракеты не запускает! Здесь военных объектов столько же, сколько в любом городе России и Украины. Когда бьют по храмам в Харьковской области, это плохо, но почему вы тоже убиваете гражданских? Но я понимаю, что сила действия равна силе противодействия: если летит туда, значит, будет лететь и оттуда. Большинство людей считают иначе — все-таки народ у нас в стране думает телевизором.

Для меня самого было важно проголосовать. Я ходил ставить подпись за кандидата, которого не допустили на выборы (Бориса Надеждина, — прим. «Берега»), сейчас голосовал за кандидата, которого меньше всего критикуют. Мне важно показать свою позицию: что люди, которые против всего этого, есть и с ними надо считаться. Мы не какая-то маргинальная группа, нас не 3% дерьма, как кто-то там говорит. Пусть большинство, может быть, все это и поддерживает, но есть весомая часть населения, которая против.

Отношения с соседями [украинцами], конечно, испортились, люди озлоблены. Мы еще долго будем все это дело расхлебывать. Боюсь, что в Харьков наше поколение уже точно не попадет — по крайней мере, без винтовок и автоматов. Но я по крайней мере с автоматом туда точно не собираюсь.

«Очень жаль, что Путин не попал под обстрел, под который попала я»

Анна, 24 года

Когда я увидела предварительные результаты выборов в Белгородской области, что у нас очень большой процент за Путина, я просто заплакала. За последние два года мы много всего пережили. Сегодня (17 марта, — прим. «Берега») я попала под обстрел, когда была в городе: пряталась в уголке подъезда какой-то многоэтажки. Было очень громко, страшно, казалось, что сейчас прилетит в тебя. Прилететь может куда угодно — ты нигде не спрячешься.

Я увидела, что город почти пустой. У нас погибло шесть человек за последние три дня (с 14 по 18 марта губернатор Вячеслав Гладков сообщил о девяти погибших, — прим. «Берега»). [Город] Грайворон на границе с Украиной просто разбомбили напрочь. Для нас эти выборы — это какая-то мука. В других регионах люди приходили на участки в костюмах Змея Горыныча, а я, например, выходила голосовать и думала: «Хоть бы вернуться живой».

Вообще, я не хотела голосовать — это очень опасно. Но потом решила пойти, чтобы посмотреть, что у меня будет на участке в «Полдень против Путина». Внутри было какое-то напряжение: небо хмурое, город пустой. С этой картиной перед глазами ты идешь выбирать человека, который мог бы что-то изменить, чтобы тучи над Белгородом рассеялись и был мир. Но ни хрена: ничего не будет. Бессмысленно, что ты голосуешь против, это ничего не даст. Ты идешь просто выразить свой протест, потому что больше никак не можешь. Очень цинично при этом, что Гладков сначала писал про раненых людей, а через полчаса рассказывал, как мы все должны сплотиться и пойти голосовать.

Я верю, что очень многие проголосовали за Путина. За человека, из-за которого это все началось, из-за которого мне пришлось укрываться от обстрелов, из-за которого погибли люди. Путин перед выборами объездил многие регионы, но не приехал в Белгородскую область. И мне очень жаль, что он не попал под обстрел, под который попала я. Он этого не видит, не переживает этого животного страха. То, что пережили белгородцы за последнюю неделю, — это ужас. Получили за все эти два года войны.

При этом последние два-три месяца были спокойными, если не считать новогодних праздников. Эта ситуация с выборами, кстати, мне напомнила Новый год: пока все отмечали, ели оливьешку и запускали салюты, мы тут сидели под обстрелами. И точно так же с выборами: пока люди чиллили, наряжались в какие-то костюмы, мы тут просто надеялись доползти живыми до участков.

Но та [новогодняя] ситуация стихла, люди начали возвращаться к мирной жизни. В общем, все забыли про этот треш, который был 30 декабря — когда погибли 24 человека. И вот с 11 марта область [опять] начали очень сильно обстреливать. 

Забавно, что обстреливали по расписанию. Обязательно в восемь утра — когда открываются [избирательные] участки. 16 марта я уже знала, что на завтра можно не ставить будильник: я проснусь от грохота взрывов. Так оно и было. Я, кстати, благодаря этому даже не проспала работу в первый день выборов: проснулась ровно в восемь и пошла работать. Затем были обстрелы в обед и вечером, часов в пять.

Мне еще повезло, потому что я живу в части города, куда, к счастью, прилетает очень редко. Самый треш был на Харгоре (Харьковская гора — район на юго-западе Белгорода, — прим. «Берега»). [Теперь] это зона для самоубийства, туда нельзя ни в коем случае ездить. Я не знаю, как там люди голосовали, потому что туда постоянно прилетает, там были убитые. Я, к счастью, пережидаю все это в коридоре, слушаю, как двери немножко дребезжат.

В начале войны я пыталась спорить с Z-патриотами, но потом поняла, что это бессмысленно. Нынешние выборы я не обсуждала со своими друзьями и родственниками — им не нужно было ничего доказывать или объяснять. Но я стала менее терпимой к людям, [которые поддерживают власть]. Они меня бесят. Они идут голосовать за Путина под обстрелами, несмотря на гибель людей. Они идут, потому что «надо поддержать президента». Я верю, что очень многие в Белгородской области голосовали за Путина, потому что здесь многие поддерживают военных и считают, что [война] — это правильно. Я не понимаю людей, которые поддерживают войну, живя в Белгородской области.

Сейчас у меня появилась усталость от этой обстановки. Усталость, наверное, возникает в том числе из-за других людей. Медиа что-то пишут про [нашу] область, власти других регионов говорят: «Белгород, мы с вами». Но на самом деле всем похуй на Белгородскую область. Мы тут одни сидим с этими обстрелами и смертями. Когда появляется очередной материал про то, как плохо в Белгородской области, ты понимаешь, что ничего от этого не поменяется. Какие-то военкоры приезжают уже второй год, пишут про укрытия, но это бесполезно, я не знаю, кто читает эти материалы. Что бы о нас ни рассказывали по Первому каналу и в независимых СМИ — ничего не помогает, ничего не меняется.

Я против войны и не поддерживаю действия российской армии, но во время выборов я была благодарна ПВО и радовалась, когда ракеты не долетали. В такие моменты невольно начинаешь поддерживать российских военных, потому что они защищают город и тебя от смерти. Это странно, но это правда: я им за это благодарна, жертв могло быть намного больше.

Ну и если честно, я не совсем понимаю, чего хотели добиться ВСУ и все эти легионы (речь о диверсантах из легиона «Свобода России» и «Русского добровольческого корпуса», — прим. «Берега»). Наверное, запугать россиян, чтобы у людей это вызвало напряжение накануне выборов. Но к чему это должно было привести? Чтобы люди меньше голосовали за Путина? Изменили свое мнение по поводу войны? Это странно, потому что у сторонников войны эта ярость только выросла, и они с бо́льшим желанием пошли голосовать. А из противников войны пойти решились не все — из-за опасности. У меня есть знакомая, которая хотела прийти на «Полдень против Путина», но не пошла, потому что ей было страшно. 

Если они хотели напугать власть — это тоже особо не повлияло на выборы. Белгородская область — один маленький регион, а голосует вся страна. За Путина проголосовали бы в куче других регионов. Ну да, белгородцев запугали — но это не изменило их настроений, ни антивоенных, ни пропутинских.

Белгородцы ждали понедельника в надежде, что обстрелы прекратятся. Может, стихнут. Но война не закончится, значит, подобное снова когда-то повторится.

«Никто не хочет внезапной смерти, но явка при этом у нас за 80%»

Илья, 20 лет

Бо́льшую часть жизни я прожил в городе Валуйки — это Белгородская область, порядка ста километров от Белгорода. Последние два года тут, пытаюсь заниматься правозащитной деятельностью, помогать тем, кто попал под антивоенные статьи. Когда все это (война России и Украины, — прим. «Берега») начиналось, у нас были какие-то протестные движения в городе. Я участвовал. И оставался, потому что должен быть человек, который получает за всех. Потом все это закончилось, мои друзья и коллеги уезжали из страны, нас становилось все меньше и меньше. Потом пошли административные дела, я защищал людей по делам о «дискредитации», тех, кто получил штраф за пикет. 

Я работал на предвыборной кампании Бориса Надеждина. Я все еще думаю, что могу быть каким-то образом полезным Белгороду. Хотя с каждым днем эта польза становится все меньше и меньше. Я очень сильно беспокоюсь за адекватную часть нашей страны, нашего города. Остаюсь, чтобы давать какую-то надежду для тех, кто тоже остался.

По-моему, очевидно, что сейчас у нас происходит кошмар. В Белгород прилетают ракеты, это происходит по три раза в день — то есть штук по 10–12 [за сутки]. Наше Минобороны судорожно пытается их сбивать. Иногда получается, иногда не получается. Страдает город, инфраструктура, страдают местные жители. У кого-то близкие умирают, кто-то ранен, таких много. Ну, в общем, все довольно удручающе выглядит.

Частота обстрелов [в марте] однозначно увеличилась. [Раньше] пускали по одной, две, три ракеты в неделю, и зачастую их сбивали. Иногда прилетало, где-то взрывалось, но все привыкли, потому что часто не было никаких последствий: инфраструктуру это не задевало, никто не погибал. А вот сейчас, с 11-го числа, начались массированные обстрелы. Могут стрелять по три-четыре раза за день, залпом, по много ракет — так ощущается. Бывают случаи как сегодня (17 марта, — прим. «Берега»), когда их не сбивают и они попадают во что-то инфраструктурное. То есть их как будто бы подбивают, но они все равно падают и детонируют на земле прямо в городе. В черте города, не на каких-нибудь военных объектах! Выбивает стекла — кто-то ранен, кто-то убит. 

Именно перед выборами у нас начались массированные обстрелы. [Городские власти] ограничили посещаемость общественных мест: позакрывали ТЦ, кафе, магазины. Всех, кого могли, перевели на дистанционку. Кого не смогли, часто просто отпускали с работы. Суды у нас тоже не работают, лично у меня переносили два дела, [в которых я участвую как юрист]. 

Очень заметно, что сейчас белгородцы психологически подавлены: просто по атмосфере в городе, по тому, как опустели улицы, как все вокруг напряжены. Последние четыре дня все пытаются сидеть дома, лишний раз не высовывая нос на улицу. Белгородцы активно жалуются в соцсетях. Винят Запад в том, что тот увеличивает поставки оружия в Украину, и злятся на Минобороны за то, что те не могут защитить регион. [Пишут], что недостаточно ПВО, что не могут отодвинуть ВСУ от границы подальше — как говорят у нас в простонародье, «не могут оккупировать Харьков». 

Кто-то все-таки винит войну, потому что она не заканчивается, но таких меньшинство. Кто-то винит Минобороны, которое обстреливает Харьков, поэтому мы получаем «обратку». Кто-то думает, что РДК решил подсуетиться под выборы и испортить малину [Путину]. 

[По моим прикидкам на основе официальной статистики, в Белгородской области] 400 тысяч человек каким-то чудом умудрились проголосовать за первый день выборов. Притом что у нас трижды или четырежды объявляли ракетную опасность. А когда ее объявляют, избирательные участки перестают работать. Автобусы перестают ходить, все дружненько спускаются в подвалы, чтобы на голову ничего не прилетело. С учетом того, что люди не выходили в этот день на улицы, это была самая загадочная цифра, которую я видел за всю свою жизнь. 

То же самое могу сказать про второй и третий дни: люди не спешили выходить на улицы. Сегодня, когда я ехал на избирательный участок к полудню, посчитал, что на протяжении всего пути в мой автобус вошли человек семь. А обычно он заполнен даже в выходные дни. Пустынные улицы, как будто попал в «Сайлент Хилл».

На избирательном участке в двенадцать часов, к сожалению или к счастью, практически никого. Я, моя девушка, мой друг и несколько бабушек. Никаких очередей не было. Увидев нас, члены избирательной комиссии так обрадовались, будто мы единственные люди за день, которые смогли до них дойти. Все логично — никто не хочет внезапной смерти. Но явка при этом у нас за 80% по итогам третьего дня. 

Белгород будет страдать и дальше, так как война в ближайшее время не закончится. Здесь продолжат умирать люди. Продолжат становиться злобнее, людоеднее. Ну, в общем, ментально и физически мы будем сильно изнасилованы. 

С каждым месяцем, годом отношение [россиян к украинцам] становилось только хуже, в том числе отношение белгородцев к украинцам. Люди не прозревают. Наоборот, происходит какое-то повсеместное подавление критического мышления. У меня складывается такое ощущение, что чем им хуже, тем сильнее они держатся за эту сгнившую деревянную ложку. Некоторые изначально думали: «Ой, ну зачем же он это делает? Там же живут наши родственники. Мы в Харьков ездили покупать дешевые вещи, колбасу, чтоб потом, условно, их на нашем рынке можно было подороже продать. Там же нормальные люди». За два года эта мысль сменилась на «давайте мочить их всех, переезжать танками, закапывать живьем».

«Как только надежды не станет — сразу соберем вещи и уедем»

Ольга, 34 года

Обстрелы — это всегда разрушения и боль. Теперь они стали чаще. Но мы собранны и внутренне мобилизованы: дети четко знают, что делать, как себя вести, мы с мужем тоже. Внутри — состояние стального кулака. За это время я ни разу не плакала, хотя мы не раз были в опасности: однажды нас с дочкой обстрел застал на парковке. Мы выскочили из машины и побежали к подъезду. Я прижала ее к стене и закрыла собой. Все обошлось, но гремело жутко.

Было ожидаемо, что начнутся прилеты, — мы же приграничье. Ничего удивительного. Думали уехать куда-то, но пока остаемся, потому что дом цел. И есть надежда на лучшее! Как только надежды не станет — сразу соберем вещи и уедем. У Украины было желание помешать выборам в России: и проплачивали выходки с зеленкой, и массированный обстрел Белгорода — лупили по мирным жителям. Но выборы пройдут, и пыл у них поубавится. Да и оружия [у них уже] столько нет нас кошмарить. 

Сомнений, идти ли на выборы, не было. Наоборот! Это жест того, что мы не сломлены. Я могла проголосовать дистанционно, но не стала. Раньше не всегда ходила на выборы, но в этот раз не могла пропустить. Пора решать самим, а не плыть по течению. В своей стране мы сами должны проявлять голос и нести ответственность, а не сваливать на кого-то и ждать «волшебника в голубом вертолете». 

«Большие политические дядьки решают свои вопросы, а страдают мирно спящие граждане»

Михаил, 28 лет

Обстановка в городе в последние месяцы, конечно, изменилась. Я заметил что половина людей будто бы не знает, что происходит в черте их же города. Другая половина — здравая. [Эти] люди мыслят рационально, большинство стало пристальнее следить за своей жизнью. 

На улице стало меньше людей, особенно это заметно вечером. За последнюю неделю я начал думать о том, что могу погибнуть в любой момент. Раньше таких мыслей не было: всегда переживал за других людей, если куда-то прилетало, а сейчас реально думаешь о том, что этим человеком [погибшим во время обстрела] в любой момент можешь стать ты сам. 

Когда начинается обстрел, у тебя есть вот это екающее состояние, внутренний страх неизвестности. В армии я слышал выстрелы артиллерии и танков, но когда это все происходит в городе — так себе ощущение. Самый страшный случай произошел со мной два года назад, весной. Я шел по парку, и надо мной взорвалась ракета. Тогда я по-настоящему испытал этот страх. Но все равно, к сожалению, человек такая тварь, которая привыкает ко всему. И со временем уже перестаешь реагировать на выстрелы, вылеты, прилеты. Тем не менее [остается ощущение, что] все это, наверное сон. Или мы в компьютерной игре, а не в реальной жизни.

Что касается работы (Михаил работает администратором, — прим. «Берега»), я почувствовал нужность и то, что я отвечаю за жизни людей, которые работают вокруг меня. От этого ты чувствуешь себя нужным, скажем так. Мне далеко добираться до работы, и я начал думать не о том, что приеду [оттуда] домой и буду отдыхать. Мысли такие: успею я доехать до тревоги, чтобы автобусы не остановились? Или вдруг будут какие-нибудь прилеты, пока я пути? Каждая моя поездка на работу теперь сопровождается такими мыслями: главное успеть.

Чем дольше живешь в такой обстановке, тем чаще ловишь себя на мысли что твоя жизнь может просто оборваться в любой момент и это ничего не будет стоить. Некоторых людей это, наоборот, мотивирует что-то делать. А некоторых, как меня, это вгоняет в стагнацию. На фоне этого возникает депрессия. Ты будто бы не живешь той жизнью, которую хотел. Приходится гасить свои желания, чтобы сохранить здравый рассудок и оставаться хладнокровным. Наверное, большинство людей, находящихся в такой обстановке, со временем начинают думать так же. Все мрачнеют, стресс съедает, люди начинают черстветь. Как, собственно, и я.

О выборах на самом деле сказать и нечего. Единственное, считаю, что это, наверное, было неуместно — [проводить их] в черте города. Да и в целом, наверное, все это не имеет смысла, потому что все уже давно решено. А создавать фикцию, жертвуя жизнями людей в такой обстановке… Это очень паршивый поступок.

Гибнут гражданские люди — это самое страшное. Большие политические дядьки решают свои вопросы, а страдают мирно спящие граждане разных стран. К сожалению, человеческая сущность без таких вещей не может обойтись — люди всегда воевали. Сейчас очень страшно.