Как российское государство помогает солдатам, вернувшимся с фронта с наркозависимостью и психическими расстройствами. Спойлер: зачастую никак «Новая вкладка» рассказывает на примере Кемеровской области
Мы говорим как есть не только про политику. Скачайте приложение.
Кемерово — один из двух крупнейших городов Кузбасса. При этом больницы областного центра не справляются с количеством пациентов, так как в город возвращаются российских солдаты, воевавшие с Украиной. Среди них немало бывших заключенных. У большинства военных, по словам местных врачей, наркотическая зависимость, полученная на фронте, и психические расстройства. А специалистов, которые могли бы помочь таким пациентам, в регионе не хватает. Издание «Новая вкладка» поговорило с сотрудником Минздрава Кемеровской области и доктором одной из местных больниц о том, какими участники войны пытаются вернуться в мирную жизнь.
Плачущий пациент
— Здоровенный мужик, молодой, сильный. Лежит на больничной койке и рыдает. То успокоится, то снова начинает. Кажется, просто так, без видимой причины. В данный момент у него ничего не болит. Ему ничего не угрожает. Это один из наших пациентов, вернувшихся с российской войны в Украине. Мобилизовался из Кузбасса, пробыл несколько недель на фронте, получил травму. В результате лишился зрения на один глаз, — рассказывает сотрудник Минздрава Кемеровской области Дмитрий Котлов (имя изменено по просьбе собеседника).
Дмитрий работает в системе здравоохранения Кемеровской области более 25 лет. Сначала врачом, а последние несколько лет — чиновником в системе здравоохранения. В настоящее время входит в число медиков, курирующих лечение участников военных действий. И если не лично видит каждого пациента, то хорошо знаком с системой помощи им в регионе. Он продолжает говорить о плачущем пациенте:
Понимаете, на самом деле это достаточно легкий случай. Мужчина даже глаза не лишился. То есть косметический эффект сохранен. Но глаз не видит полностью. И для нашего пациента это огромная психологическая проблема. И его можно понять: только что был здоров, вся жизнь, как говорится, впереди. А тут р-раз — и надо все начинать с нуля, делать что-то другое. Плюс практически неизбежное для «возвращенцев» ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство, — прим. «Новой вкладки»). Поэтому его недавние слова о самоубийстве лечащий врач воспринял крайне серьезно. Мужчине нужна специализированная помощь психологов или психиатров.
По словам Котлова, поток пациентов, вернувшихся с СВО, начался примерно через два-три месяца после начала войны. Сейчас он с каждым месяцем только увеличивается. При этом кузбасские больницы не справляются с этой нагрузкой с самого начала.
По приблизительным оценкам, только в Кемерове «на койках» в стационаре каждый день находится 60–70 участников боевых действий в Украине.
Раненые, ампутанты, наркозависимые, алкоголики, люди с психическими и психологическими проблемами… У меня доступа к точным цифрам по всему Кузбассу нет. Но скажу одно: есть специальный реестр таких пациентов с СВО. И судить о реальном размере этого реестра можно, например, по тому, что только один кемеровский врач должен в месяц обследовать 200–250 и более именно пациентов, вернувшихся с войны. И раньше, до февраля 2022 года, очереди на лечение были огромные: операций ждали месяц, два, три, полгода. А сейчас к гражданским добавились еще и участники СВО. Разумеется, им помощь должна оказываться в приоритетном порядке, так что сами понимаете: для простых бабушек-дедушек и прочих мирных жителей все стало еще хуже.
В Кемерове, одном из двух крупнейших городов Кузбасса, СВО-пациентов лечат в трех городских клиниках. Одна из них — госпиталь ветеранов войн. Изначально эта больница предназначалась для лечения пожилых пациентов, участвовавших во Второй мировой войне. Но с прошлого года местные обитатели значительно помолодели.
«Большинство больны наркоманией»
В приемном отделении госпиталя стоит мужчина лет 35–40. Среднего роста, болезненно худой. Он не может спокойно ждать своей очереди. То и дело нервно вскакивает с места, быстро ходит по коридору, снова садится. Негромко, но так, чтобы слышали окружающие, матерится. Когда заходит в кабинет к врачу, почти сразу выпаливает: «Я на „спидах“, не могу бросить, что делать?» Такую картину наблюдал один из кемеровских врачей Алексей Свиридов (имя изменено по его просьбе) во время одного из ежедневных приемов.
— Увечья, которых хватает у наших пациентов, ПТСР — это все, конечно, проблема. Этим всем нужно заниматься. Но главная, на мой взгляд, проблема по распространенности и потенциальной опасности — это зависимости. Проще говоря, очень много среди тех, кто вернулся, либо алкоголиков, либо (чаще) наркоманов. Их главная зависимость — амфетамины. И вот тут все гораздо сложнее и печальнее в плане перспективы лечения и последующей социализации, — рассказывает Дмитрий Котлов.
По его словам, в приеме психостимуляторов на войне признаются «чуть ли не через одного». Амфетамин, «спиды», «скорость» — психостимуляторы, которые позволяют бойцам на фронте не спать сутками, быть сконцентрированными, активными, в хорошем настроении.
Разумеется, наши врачи спрашивают, где и когда начали употреблять. Многие говорят, что «таблетки» на фронте доступны. Как следствие, в стрессовой ситуации военных действий обычный человек находится под огромным психологическим прессом. Возможно, только с такими «таблетками» многие могут идти в бой, подолгу не уставать, не хотеть спать, в конце концов — исполнять приказы.
Но последствия приема психостимуляторов фатальны, замечает чиновник. Поэтому в систему помощи участникам СВО включился кемеровский наркодиспансер. Впрочем, по словам Котлова, вряд ли это может быть эффективно, учитывая огромное число зависимых.
Назвать точные цифры сложно. Во-первых, потому что многие пациенты не сознаются в приеме запрещенных препаратов, во-вторых, по тем, кто проходит в реестре пациентов, вернувшихся с СВО, эта информация не указывается целенаправленно. То есть диагноз, если сам человек сообщил о нем, может быть указан, но это носит эпизодический характер. Но могу сказать уверенно: судя и по опросам во время первичного приема у врачей, и по наличию симптоматики, пациентов с зависимостями среди вернувшихся с СВО — чуть ли не через одного.
В свою очередь, кемеровский врач Свиридов, к которому как раз и пришел упоминавшийся в начале главы «нервный» пациент, уверен, что в Кемерове медпомощь таким людям оказывается чисто формально.
Не буду про себя, скажу про коллег. Вот, например, невропатологи. У моего знакомого есть план от начальства — 300 эсвэошников в месяц принять. Это плюсом к общему потоку пациентов. Это нормально? 300! Это примерно 12–15 человек в день. Это Минздрав нам спустил. Устное распоряжение. Довел его до нас главврач. Оформляется как премия за повышенные нагрузки. Не выполнишь положенную норму — не получишь премию. Но что можно сделать с пациентом за 5–10 минут? Правильно: ничего.
Свиридов обращает внимание, что тех же невропатологов в принципе не хватает, а еще постоянно кто-то увольняется, «потому что так работать невозможно». Врачи уходят в частные клиники, многие уезжают из Кемерова. Поэтому невропатологу, чтобы набрать 300 пациентов с СВО в месяц и не получить нагоняй от главврача, приходится просто заполнять медкарты и «писать-писать».
Что же касается моего пациента с зависимостью, о котором я рассказал, так это один из сотен. И с ним все, как говорится, плохо. У него серьезная зависимость от психостимуляторов. Как следствие — серьезные поведенческие проблемы. Он конфликтный, не может себя контролировать. Совсем недавно вернулся с фронта, но уже дважды с кем-то подрался. Учитывая, что у него уже был срок в колонии, ждать следующего недолго. Либо убьет кого-нибудь в драке, либо ограбит, чтобы наркотики купить. Человек не просто наркозависим, но и серьезно травмирован психологически на войне. Что с ним делать мне как врачу? Ну, положить в стационар, провести медикаментозное лечение.
По-хорошему, замечает Свиридов, его пациенту нужна помощь клинического психолога, но получить ее почти нереально. В психиатрическую больницу, где есть такие врачи, отправляют только в крайнем случае — самых тяжелых. Потому что клинических психологов еще меньше, чем многих других «узких» специалистов, тех же неврологов или травматологов.
Котлов подтверждает слова коллеги о нехватке специалистов. Так, количество незаполненных вакансий тех же невропатологов в Кемеровской области — более 50%. Каждая больница старается хотя бы формально прикрыть эту проблему: берут врачей, совмещающих несколько ставок, временных дежурных и так далее. Но реальной ситуации это не решает. Лечить некому.
Вы не поверите, но 50% укомплектованности — это еще терпимо. Есть специальности, по которым дефицит кадров составляет 94–95%. Не хочу говорить больше деталей, не хочу, чтобы мои начальники поняли, с кем вы общаетесь, и чтобы у меня были проблемы на работе. Но ситуация, поверьте, безнадежная.
В качестве подтверждения кризисного состояния в региональной медицине наш собеседник приводит только один пример: тотальная «оптимизация» здравоохранения, которая сводится к сокращению всего, что возможно «порезать». Так, вместо еще недавно трех независимых кемеровских больниц осталась, по сути, одна — объединенная. Формальное обоснование — сокращение ненужных расходов, в том числе на управленцев. По факту — вынужденная мера. В том числе потому, что в Кемерове нет не только достаточного количества врачей — узких специалистов, но даже грамотных управленцев в области медицины. А подобное объединение, говорит Котлов, это возможность хоть как-то уберечь больницу от коллапса.
Эта СВО — это как еще одно надгробие на могиле. Врачей и без того почти не осталось, а сейчас и последние уходят. Нереальные требования к ним, это понятно. Я лично на себе этого не испытываю, потому что на приеме не сижу, но вижу очень хорошо — и во время проверок, и друзей среди простых врачей много. Теперь вот «эсвэошники» пошли.
Плюс недавно, говорит чиновник, в регионы из Москвы пришла новая разнарядка: теперь врачей-специалистов нужно отправлять в долгосрочные командировки на занятые Россией территории Украины.
Сами понимаете отношение людей к этому. Во-первых, далеко не все поддерживают СВО. Во-вторых, ехать туда — это опасно. А ведь врач — не военный. Ему зачем своей жизнью рисковать? А в-третьих, надо бросать семью, ехать неизвестно куда и жить в непонятных условиях. А если отказаться, руководство говорит только одно: не нравится — увольняйся. Вот люди и увольняются, кто посамостоятельнее и что-то представляет из себя в профессиональном плане.
«Пациентов — тысячи, врачей — единицы»
Врачи вспоминают еще одного кемеровчанина, которого мобилизовали на войну, а потом он вернулся домой после ранения. Оно было не тяжелым, но потребовало лечения в условиях «мирного» здравоохранения.
Мужчина, пока был дома, ушел в запой и успел избить жену. Как говорит Свиридов, женщина пришла вместе с мужем к нему на прием. Так что врач пообщался с ней, пока ее супруг проходил назначенные обследования. Алексей пересказывает ее слова: несмотря на то, что у мужчины было две судимости, прежде он руки никогда не распускал. С войны «вернулся другим человеком». Женщина подала на развод.
Этот пациент действительно крайне агрессивен, не может себя контролировать в обществе других людей, постоянно ищет конфликта. О себе говорит неохотно. Известно, что воевал в ЧВК Вагнера штурмовиком. Но где именно, в каких боях участвовал — не говорит. Мол, секрет. Еще из проблем — пациент не спит по несколько ночей подряд.
Рассказывает, что был эпизод, когда шел по одной из центральных улиц Кемерова, и в тот момент «выстрелил» глушитель проезжавшего автомобиля. Парень упал на асфальт — думал, что кто-то на самом деле стрелял. Ну и еще признался мне «не для записи, а как мужику», что сидит на психостимуляторах — так называемые «спиды», относительно дешевый синтетический наркотик. Впрочем, это и так было понятно — по выраженным симптомам.
Прогноз в лечении этого пациента неблагоприятный, учитывая степень зависимости от наркотиков на фоне только начинающегося ПТСР. Через два-три месяца, говорит врач, по мере отдаления от того, что принято называть психотравмирующими событиями, ситуация будет только усугубляться.
Что мы можем сделать? Только снять острое состояние седативными лекарствами. Опять же нужна длительная работа клинического психолога. Но этого, уверен почти на 100%, не случится. Пациентов — тысячи, врачей и психологов — единицы. А результат, простите за цинизм, — либо в петлю или под нож по пьяни, либо кого-то ограбит, изнасилует, убьет и отправится в тюрьму. Лично меня первый вариант больше устраивает. Так он хотя бы только себе навредит.
С ним согласен и Котлов. С одной стороны, напоминает он, профессиональная этика обязывает врача помогать всем пациентам, кто в этом нуждается. Даже таким, кому не очень хочется. С другой стороны, он отлично понимает, что скоро на улицах городов Кузбасса станет опасно ходить.
Этих людей тысячи, кто вернулся с войны. Они научились убивать. У них изменена психика, в том числе и наркотиками. Более того, многие из них пошли на войну не «родину защищать», а чтобы из СИЗО или исправительной колонии выйти пораньше на свободу. Так что ангелами их и раньше трудно было назвать. А теперь это в большинстве своем — звери. Извините за резкость. Но вы только представьте, что такое Кузбасс. Это много небольших городков, в том числе угольных. Здесь сейчас нет толком ни образования, ни медицины, ни работы — только если в шахту пойти. Все, кто может, стараются поскорее уехать из региона и своих детей увезти. Народ злой, половина отсидели — половина отсидит, как говорится. А теперь еще и вернувшиеся с СВО. Получается как в каком-то дешевом фильме про зомби-апокалипсис, где нормальному человеку страшно оказаться.
Правда, сам он уезжать из Кузбасса пока не собирается. Хоть и понимает, что еще можно продать квартиру по относительно высокой цене и найти работу в Москве или Санкт-Петербурге.
Собственно, ради своих детей. Здесь [в Кемерове] точно ничего не светит. С другой стороны — вроде работа у меня нормальная, зарплата более или менее, жена тоже работает в медицине. Но не исключаю и вовсе выезд из России. Это, конечно, сложное решение, но возможно, что и его придется принять.
Константин Эйшин («Новая вкладка»)
(1) А второй?
Новокузнецк.
(2) ПТСР правда неизбежно?
(3) СВО
«Специальная военная операция» — так власти РФ называют вторжение российских войск в Украину. Эту же формулировку из-за угрозы уголовного преследования используют многие российские издания.
(4) Ампутанты
Разговорное (и не очень корректное) слово для описания людей, которым ампутировали одну или обе руки либо одну или обе ноги.
(5) «Спиды» и «скорость»
На сленге — психостимулятор на основе амфетамина с примесями.
(6) Примечание
Корректнее говорить «человек с наркотической зависимостью».
(7) Клинический психолог — врач?
Нет. Медицинский (клинический) психолог не обязан иметь высшее медицинское образование.