«Нас освобождают только от наших домов» Россия две недели бомбит Харьков — второй по численности город Украины. Оттуда бежали 600 тысяч человек. Вот что рассказывают местные журналисты

24 февраля российские войска вторглись в Украину. Харьков — второй по численности населения город страны — начали бомбить практически сразу; по данным украинских СМИ, в первый же день войны. По словам главы Харьковской областной военной администрации Олега Синегубова, к 8 марта из Харькова бежали 600 тысяч мирных жителей; до войны население города составляло почти полтора миллиона человек. «Медуза» поговорила с главными редакторами украинских изданий из Харькова и Изюма (город в Харьковской области) — о том, что там происходило в последние две недели. Оба редактора уже покинули свои города, но продолжают получать оттуда новости.

Константин Григоренко

«Обрії Ізюмщини», Изюм, Харьковская область

Изюм — второй город в области после Харькова. Здесь нет и никогда не было никаких воинских частей. Бомбят исключительно мирное население. Город весь в руинах: с 3 марта Изюм фактически в осаде, а с 4-го нет электричества, газа, тепла, воды и интернета. Ни один абонент не отвечает. Разворачивается широкая гуманитарная катастрофа. Люди держатся на запасах в погребах. Моя 86-летняя мама, которая пережила [Вторую мировую] войну, говорит, что в Киевской области так не поступали даже немцы. Они бомбили и стреляли, но не держали [города] в осаде. Российские солдаты же фактически установили блокаду города.

3 марта по Изюму били практически без остановки. Самолеты прилетают из Воронежа. «Градами» накрывают жилые кварталы. Разрушены здания полиции, суда, детской спортивной школы. Рядом с моим домом был детский сад. Его теперь нет. Недавно взорвали больницу, лежачим пациентам приходилось чуть ли не самостоятельно выбираться из-под завалов.

Изюм омывает река Северский Донец. Три моста через нее разбиты. Сообщения между частями города нет. Центр отрезан от левого берега. Перебраться можно только на лодках. Вся инфраструктура разбита. Я сам три дня сидел в подвале. Я служил в армии, поэтому различаю, чем по нам били: стреляли из танков, сбрасывали бомбы с самолетов и запускали «Грады». С семьей мы прятались в погребе глубиной два метра. 

Сейчас вокруг Изюма идут бои между Российской армией и территориальной обороной. Налеты на город происходят ночью. Летят очень низко над домами, что тоже придает определенный эффект. Это самое страшное, что я в жизни испытывал. В квартиры в многоэтажках залетают снаряды, а от частных домов остаются только воронки. Мы покинули Изюм 5 марта, потому что моей супруге пришло СМС с неизвестного номера с угрозами о том, что меня разыскивают. 

В данный момент [в Изюме] работают три журналиста [«Обрії Ізюмщини»], я работаю дистанционно. Связи с коллегами у меня пока нет, но я знаю, что они снимают видео и фото и, когда появится электричество, начнут выкладывать [материалы] на наш сайт и соцсети.

Как журналист я хотел бы обратиться к своим российским так называемым «коллегам». Если вы продолжаете пропаганду и подыгрываете власти, то вы соучастники убийств мирных жителей. В Украине ведутся масштабные военные действия именно против мирного населения. Они [российские власти] хотят запугать остальную Украину, но у них этого не выйдет. Наш дух не сломить. Шок был первые несколько дней, но потом мы приспособились к условиям войны.

Лариса Гнатченко

«Слобідський край», Харьков

Харьковская область граничит с Россией, поэтому до войны Харьков был одним из самых русскоязычных городов в Украине. У большинства из нас есть российские родственники, в том числе и у меня. Какие в Харькове националисты? Никто не понимает, почему РФ решила напасть. В Харькове было много людей, которые в 2014 году бежали от войны из Донбасса. Они переживают этот ужас во второй раз.

Постоянно бомбят мирные части города. Сейчас особенно страдает спальный район Салтовка — это жилой массив, где никогда не было никаких военных объектов. Там творится ад. Мне кажется, что они разделили территорию города на квадраты и методично их обстреливают. Непонятно, чем вызвано это решение. Здравого смысла тут нет.  

Мой дом сильно пострадал из-за бомбежки, поэтому нам пришлось уехать четыре дня назад, 5 марта. До этого, как и половина Харькова, мы с моей 22-летней дочерью провели несколько ночей в убежище, но решили вернуться домой. Мы постелили в коридоре и устроились [на ночь] там. Во время обстрела начали дрожать стены. Появилось ощущение, что они сейчас сложатся, как карточный домик. Стоял страшный свист и грохот. Вылетели все стекла. У меня до сих пор легкая контузия: я стала плохо слышать на одно ухо. Я никогда не прощу Путина за то, что я лежала в коридоре под снарядами, обняв своего ребенка и закрывая ее своим телом. Особенно меня накрыло, когда я об этом рассказала российским родственникам, а они ответили: «Медитируй. Это помогает. И не придумывай». 

За что бомбили наш дом? За что бомбили нашу площадь Свободы, одну из самых больших в Европе? За что бомбили экопарк с животными? Разве это военные объекты? В Украине погибают дети. У нас идет не война армий, а уничтожение населения. Это называется «геноцид». 

В Харькове коммунальные службы делают невозможное. Они максимально быстро восстанавливают объекты инфраструктуры, если это возможно: ремонтируют свет, возвращают воду. Они настоящие герои. Сложнее приходится в небольших населенных пунктах в округе. Там разворачивается настоящая гуманитарная катастрофа. В некоторых громадах люди сидят без света, медикаментов и еды. Помощь передать нельзя, потому что российские войска препятствуют открытию гуманитарного коридора. В самом Харькове очень развито волонтерское движение. Такое ощущение, что нет харьковчанина, который бы не помогал другим. Из других частей Украины и [стран] Запада привозят помощь, ребята грузят ее по своим машинам и развозят по нуждающимся.

Намного хуже в селах [Харьковской области]. Там [российские войска] принуждают [местное население] к показухе: россияне привозят с собой камеру и хотят, чтобы жители встречали их с цветами как освободителей. Насколько я знаю, в Харьковской области им так и не удалось снять что-то подобное. Люди на это не пошли. Нас освобождают только от наших домов.

У меня есть много информации, которую передают люди из оккупированных Россией районов. Однако в целях безопасности могу только в общих чертах сказать: депутатов и местную власть под автоматами приводят под камеры, чтобы они присягнули РФ. Такое впечатление, что [российским] солдатам нужна картинка. Более того, они иногда забредают в дома и просят «солярочки» или «покушать». Кажется, они были убеждены, что их здесь ждут, будут обнимать, целовать и класть на самую мягкую подушку. При этом многие занимаются мародерством. Например, в Изюме из какого-то офисного помещения они «демилитаризировали» обогреватель. 

Выехать из Харькова иногда удается — и поездом, и автобусом. Но зеленых коридоров нет, люди везут [беженцев] на свой страх и риск. Я уверена, что Харьков выстоит. У нас нет людей, которые бы хотели перейти на сторону России. В 2013 году это был весьма лояльный к РФ город — сейчас это уже не так. Наша мечта — установление бесполетной зоны [над Украиной]. На земле же будут сражаться все, от мала до велика. На запись в территориальную оборону стоят очереди.

С начала войны наше издание работало только в соцсетях, потому что мои сотрудники оказались в самых горячих точках области и без доступа к сайту — в Харькове, Балаклее, Чугуеве. Наш коллектив дружит с журналистами районных газет, и они постоянно делятся со мной информацией. У нас многолетние связи с большинством населенных пунктов области, откуда жители по возможности звонят мне и пишут в мессенджерах. Другие медиа Харькова примерно в том же положении. 8 марта мы наконец-то смогли перезапустить сайт, так что редакция работает. Пусть звучит пафосно, но мы нужны людям.