«Путин полез на кокосовую пальму, и непонятно, как собирается спускаться» Французский аналитик Франсуа Эйсбур — о том, чем нынешний конфликт России и США отличается от времен холодной войны

Конфликт России с Западом в последние дни перешел в новую и довольно странную фазу: США и НАТО недвусмысленно дали понять, что не собираются выполнять ключевые требования России, российские власти выразили по этому поводу разочарование, но за этим пока не последовало никакой эскалации напряжения. Редактор рубрики «Идеи» Максим Трудолюбов поговорил с известным французским политологом Франсуа Эйсбуром о том, чем в принципе может закончиться нынешний конфликт, а что представить невозможно.

— С вашей точки зрения, есть ли у российских руководителей в принципе намерение ввязываться в вооруженный конфликт?

— Во-первых, сама идея нового цикла столкновений не выглядит абсурдной. В нынешней ситуации объяснить бездействие президента Путина будет труднее, чем объяснить его действия. Путин начинал войны раньше, он все еще президент, он может сделать это снова. У него большой «послужной список»: Грузия, впечатляющая сирийская кампания, Украина в 2014 году. Решаясь на военные действия, Путин в прошлом, скорее, выигрывал, чем проигрывал.

Во-вторых, в дипломатии, как и в войне, успех вам никогда не гарантирован. Всегда обнаруживаются какие-то неучтенные факторы. Поэтому никогда не стоит заходить слишком далеко, не подумав о возвращении. Передислокация войск вдоль украинских границ весной прошлого года, в отличие от нынешнего года, выглядела не слишком убедительно. Чтобы избежать впечатления неудачи, российская сторона добилась встречи Путина и Байдена в Женеве в июне 2021 года. Благодаря этому Москва эффектно, дипломатическим путем вышла из ситуации, созданной военными методами. Вопрос сейчас в том, насколько нынешний эпизод похож на предыдущий.

— Вы имеете в виду, не придется ли Москве наступать, чтобы не подорвать доверие к собственным угрозам? Что если Путин ничего не сделает, то его действия будут восприниматься как пустые угрозы?

— Если бы события шли только в дипломатической сфере, я бы не опасался войны. Я мог бы беспокоиться о возможных недоразумениях на переговорах и о том, как с ними справляться, но не о приготовлениях к войне. Проблема в том, что все развивается на двух уровнях одновременно — есть и крайне резкое поведение Москвы на дипломатическом уровне, есть и подготовка к полноценной войне с Украиной.

Когда мы во Франции обсуждаем обострение в политической или военной сферах, то используем выражение «забираться на кокосовую пальму». Кокосы растут высоко, до них нелегко добраться, но потом нужно еще и спуститься с дерева. И думать о том, как спускаться, необходимо заранее. И уж точно не стоит отбрасывать приставную лестницу. Нынешняя «пальма» гораздо выше той, на которую Москва забиралась весной прошлого года. При этом на дипломатическом уровне Путин заведомо обречен на то, чтобы практически ничего не получить.

— Почему вам кажется, что Москва ничего не получит?

Саммит в Женеве уже был. Конечно, можно договориться еще об одном, но это уже не будет выглядеть так эффектно. Впрочем, гораздо важнее то, что если в прошлый раз речь шла только об Украине, то теперь речь не только о ней. У большевиков была «программа минимум» и «программа максимум». И вот сегодня Украина — это программа минимум. Это не значит, что она не важна для Москвы, просто теперь это лишь «программа минимум». А программа максимум — это те самые проекты соглашений, которые россияне отправили в Вашингтон и Брюссель 17 декабря 2021 года.

Эти проекты договоров, в сущности, говорят, во-первых, что никакая европейская страна, не входящая сегодня в состав НАТО, присоединиться к альянсу уже не может. А к этому ряду принадлежит не только Украина, но и, например, Швеция и Финляндия.

Во-вторых, проекты говорят, что страны, вошедшие в альянс после окончания холодной войны, не должны иметь тех военных преимуществ, которые они получили как гарантии безопасности от НАТО. Фактически эти страны должны перестать быть членами НАТО, пусть не на бумаге, но по сути. То есть, если вдруг произойдет нападение на Черногорию или Эстонию, то НАТО, в соответствии с договором, предлагаемым Россией, не сможет ввести туда войска.

Есть и соображение более общего характера, о котором часто забывают. Оно состоит в том, что российские предложения сводятся к тому, что Россия будет вести дела с США напрямую или через посредство НАТО, а это ставит субъектность Европы под вопрос. В Европе при этом немало стран, которые были бы вполне довольны такой постановкой вопроса, поскольку не хотят заниматься вопросами безопасности, но есть и такие, как Франция, которая таким подходом крайне обеспокоена.

Итак, перед нами проекты договоров, которые по разным причинам неприемлемы для всех без исключения членов НАТО и Европейского Союза.

— Как вы считаете, были ли предложения задуманы как заведомо неприемлемые, то есть как повод бросить вызов? Или были сделаны вполне серьезно?

— Я менее категоричен, чем многие эксперты в США, которые утверждают, что эти предложения были ультиматумом, положительного ответа на который заведомо никто и не ждал. Я допускаю тут некоторые сомнения. У Путина свой взгляд на мир, и я не исключаю, что он действительно мог считать, что американцы готовы к сделке. Впрочем, с операционной, прагматической точки зрения большая часть акторов на Западе должны исходить из того, что провал договоренностей был запланирован заранее.

Эти предложения настолько неприемлемы, что даже американцы, которые по некоторым причинам могли бы согласиться с частью из них, в итоге отвергли их без колебаний. Но, кто знает, может быть, Путин действительно верил в то, что попытку сделать стоило. Возможно, он думал, что окно возможностей действительно существует. И тут возникает еще один вопрос: что именно произошло между июнем, когда была встреча в Женеве [16 июня] и июлем, когда Путин опубликовал[12 июля] длинную статью о том, что отдельного украинского народа и украинской нации не существует.

Что тогда случилось? Может быть, он увидел в Байдене человека, решившего отойти от европейской темы, или лидера, который настолько сконцентрировался на Китае, что готов был бы пойти на «грязную» сделку с Россией. Так или иначе, а Путин в результате той встречи мог заключить, что американцы настолько заняты собой или зациклены на Китае, что готовы заключить сделку сейчас. Потому что, возможно, должны будут пойти на что-то еще менее приемлемое через пять или десять лет.

Впрочем, как бы Путин ни рассуждал, его предложения были отвергнуты. 

— В чем тогда смысл переговоров и как вы оцениваете их ход?

— Американцы повели себя достаточно умно и сделали вид, что в предложениях россиян есть, что обсуждать. Но обсуждать они стали не это. В ответ россияне высказали предсказуемое недовольство, но американцы — вполне разумно — сделали вид, что российского недовольства не заметили и продолжали дискутировать. Переговоры продолжаются. Хотя я чувствую в них привкус событий сентября — ноября 1941 года, когда японцы и американцы вели между собой обстоятельные переговоры, при том, что японцы одновременно готовили нападение на Перл-Харбор и в конце концов решились на атаку. Как и в том случае, США и Россия сегодня говорят о разных вещах и эти переговоры вероятнее всего никуда не ведут.

— Но, чтобы провести операцию, нужна причина, casus belli. Как минимум в глазах российского населения операция не должна выглядеть как агрессия. Это должна быть «справедливая война», оборонительная, поскольку российские политики постоянно говорят, что не Россия нападает, а нападают — на нее.

— Действительно, причина или повод необходимы. В советской и российской истории вторжения обычно делались «по приглашению». Если вы — Сталин и хотите навязать свою волю Финляндии, то вы призываете одного из лидеров Коминтерна, живущего в СССР, уроженца Финляндии Отто Куусинена и «назначаете» его главой правительства «Финляндской Демократической Республики». С ним вы подписываете «Договор о взаимопомощи и дружбе» и объясняете советскому народу, что именно правительство Куусинена — легитимное, и поэтому вы хотите помочь ему победить нелегитимное буржуазное правительство, которое обстреливает расположения Красной Армии у границ Финляндии. Другими словами, даже Сталин считал необходимым заручиться марионеточным правительством, чтобы представить свою миссию в благородном свете.

Задача эта, впрочем, не такая простая, быстро ее не решить. Нужно следить за тем, чтобы марионеточный лидер не сбежал, нужно выстроить с ним отношения, иначе его ждет провал. Это несколько снижает риск войны.

— Как далеко может зайти ситуация? Что вообще можно считать в этой ситуации возможным и реалистичным, а что — нет? 

— Норма постоянно меняется. До недавнего времени существовало де-факто табу на масштабные западные поставки вооружений Украине. Россия постоянно выступала с жалобами на какие-то поставки и появление в стране западных инструкторов. Но в действительности все это было крайне малозначительно по сравнению с теми вооружениями, которая могла в любой момент предоставить Россия. В нынешней напряженной ситуации психологических причин сдерживать поставки стало меньше. Балтийские страны и Дания заручились разрешением Госдепартамента США на поставки Украине американского оружия из своих арсеналов. Теперь и Турция считает, что может увеличить поставки Украине своих беспилотных аппаратов и другого оборудования.

Есть, впрочем, и неизвестные, например, связанные с поведением Германии. В 2014 году военные операции на территории Украины прошли для Москвы успешно, но Москва не ожидала, что после аннексии Крыма Германия инициирует санкции Европейского Союза против России. Для Кремля это был крайне неприятный сюрприз. В Москве надеялись, что немецкие промышленники попросят свое правительство не создавать ажиотаж из-за украинских событий. Но Германия устроена не так, бизнесмены не управляют государством. Россияне выучили тот урок и стараются подходить к немецкому фактору максимально осторожно. Впрочем, именно сейчас — в отличие от 2014 года — во главе Германии стоит непроверенная, непоследовательная коалиция, которая далеко не факт, что сработает, как единая команда.

— Исторические параллели нас часто подводят, но все же на какие события из прошлого похоже, по-вашему?

— По-моему, это самая сложная ситуация с 1983 года. [Тогда] 1 сентября советские военные сбили пассажирский самолет Korean Air Lines, следовавший из Нью-Йорка с пересадкой в Анкоридже в Сеул и оказавшийся в воздушном пространстве СССР. И это вызвало волну напряженности в советско-американских отношениях. В конце сентября был известный эпизод с ложным срабатыванием советской системы предупреждения о ракетном ударе США против СССР. В ноябре страны НАТО во главе с США проводили учения Able Archer 83, частью которых была симуляция ядерного удара. У советских руководителей возникло опасение, что Запад готовит настоящий ядерный удар против Советского Союза, они привели в боевую готовность стратегические силы на западе СССР и в некоторых странах советского блока. Позже, после того как материалы об учениях были рассекречены, исследователи заключили, что мир в тот момент был гораздо ближе к ядерной войне, чем многим тогда казалось.

Особенность сегодняшней ситуации в том, что она, в отличие от кризисов холодной войны, полных недоразумений и технических сбоев, создана намеренно. Нынешние риски вызваны осознанными политическими решениями, а не техническими проблемами (ошибками пилотов, ложным срабатыванием систем, недостаточно развитой системой коммуникаций). Это создает некоторую психологическую проблему: сегодняшние политики исходят из того, что сбоев и неудачных совпадений быть не может, поскольку все решения — в том числе их противников — осознанные. А это значит, что у всех сторон конфликта будет меньше колебаний перед решением, запускать или не запускать ракеты в сложной ситуации.