К чему привели протесты в Казахстане? Как там живут русские? И чем старший жуз отличается от младшего? Отвечаем на стыдные вопросы о стране, которую в начале 2022 года обсуждал весь мир

Протесты в Казахстане закончились, из страны даже успели выйти войска ОДКБ, но вопросы остались. И не только о последствиях, но и причинах беспорядков в стране, которая казалась самой стабильной во всей Центральной Азии. «Медуза» попыталась ответить на самые очевидные из них: кто все-таки громил города страны? Какую роль в местной политике в последние годы играл Нурсултан Назарбаев? От кого страна зависит больше — от России или все-таки от Китая? И переименуют ли теперь Нур-Султан обратно в Астану?

До последних событий казалось, что в Казахстане вообще все сравнительно неплохо. А правда, что это самая богатая из постсоветских стран после России?

Правда. Возьмем такой экономический показатель, как ВВП на душу населения. Лидеры тут из постсоветских государств — три балтийские страны, потом идут Россия и Казахстан, только потом, с большим отрывом, Беларусь. То же касается средних зарплат в долларовом эквиваленте — Казахстан наступает России на пятки.

По уровню жизни Казахстан и Россия вполне сопоставимы, да и структура экономики у них похожа. Казахстан обладает огромными запасами нефти, угля, газа (нефти на постсоветском пространстве больше только у России, по запасам угля и газа Казахстан входит в тройку лидеров среди стран бывшего СССР), все это активно добывает и экспортирует. Тут еще можно обратить внимание на редкие элементы — например, у Казахстана первое место в мире по добыче урана.

А почему тогда протесты начались с выступлений нефтяников? Они ведь должны неплохо получать

Действительно, протесты начались 2 января в городе нефтяников Жанаозен на западе страны, на полуострове Мангистау (Мангышлак). Про Жанаозен нужно знать три вещи. Во-первых, здесь в 2011 году уже были жестоко и даже кроваво подавлены выступления нефтяников, которые требовали повышения зарплат и улучшений условий труда. Точное число жертв до сих пор неизвестно — но речь идет о десятках убитых и сотнях раненых (по официальным данным, их было 14 человек).

Во-вторых, Жанаозен находится в очень специфическом и суровом добывающем регионе на западе страны: пустыни здесь доходят до побережья Каспийского моря, практически нет своей питьевой воды — воду по водопроводу гонят из Астрахани, а еще фактически отсутствует сельское хозяйство — то есть продукты привозные и дорогие. В таком регионе даже небольшое нарушение баланса может привести к социальному взрыву. В этот раз триггером стало резкое повышение цен на сжиженный газ, который местное население использует в качестве автомобильного топлива. Но поводом вполне могло стать и что-то другое.

В-третьих, по сырьевой отрасли Казахстана серьезно ударила пандемия. «Из-за пандемии продлевали рабочие вахты: вместо привычных 15 или 21 дня люди непрерывно работали по 2–3 месяца. Им нормально платили, но психологически люди очень устали, стали более эмоциональны и агрессивны. Возникло то, что называется психологическими качелями», — рассказывает «Медузе» хорошо знакомый с регионом казахстанский конфликтолог и эксперт в области социально-трудовых отношений Ербол Исмаилов.

Опрошенные «Медузой» эксперты подтверждают, что в добывающих отраслях Казахстана неплохие по местным меркам зарплаты. Но для понимания этих «мерок» нужно знать, что, по некоторым сведениям, летом работники части предприятий в Жанаозене требовали повысить им зарплату до 150 тысяч тенге — это около 25 тысяч рублей. Однако не все живущие в регионе люди получают даже те деньги, что сейчас нефтяники.

«Те, кто работает в нефтяной сфере, получает достаточную зарплату, просто проблема в том, что Жанаозен — это регион, где добыча идет на спад. Там не так много новых месторождений, новых инвестиций и вакансий. А людям тяжело уехать с насиженных мест, они остаются и после увольнения. Возникает дисбаланс: те, кто работают в „нефтянке“, получают достаточно, остальные — жалуются», — говорит российский эксперт по Казахстану Станислав Притчин, старший научный сотрудник Центра постсоветских исследований ИМЭМО РАН. Еще одна местная особенность в том, что работающие мужчины тут зачастую содержат несколько поколений своих семей. 

В итоге весь регион, где происходили протесты, напоминает пороховую бочку: перспектив нет (изматывающая пандемия и риск безработицы), чрезвычайно сложные условия труда, социальная нестабильность и незалеченная травма расстрелов 2011 года. Социальный взрыв был, по сути, запрограммирован — вопрос оставался только в поводе. За несколько недель до протестов, в декабре 2021 года, об этом говорили казахстанские политологи, отмечавшие, что в 2011 году экономические требования переросли в политические только через несколько месяцев, и прогнозировавшие, что в нынешней ситуации это может произойти мгновенно. Так и вышло в начале января, когда локальные протесты стремительно распространились по всей стране.

Стоит добавить, что митинги казахстанских нефтяников далеко не всегда подавлялись силой, как в 2011 году, — гораздо чаще руководство компаний шло навстречу и, например, повышало зарплаты. Но в этот раз реакция, в том числе властей страны, явно опаздывала, и вовремя потушить пожар не удалось. По тем же самым причинам совершенно неочевидно, что власти надолго решили проблему: источники недовольства никуда не делись даже после возвращения старых цен.

Как правильно: Алма-Ата или Алматы?

Это сложный вопрос. В средневековые времена здесь располагалось поселение Алматы («яблоневый»), на месте которого в середине XIX века российские военные основали укрепление, которому дали название Верное (позже, став городом, оно получило название Верный). При этом слово «Алматы» также использовалось в переписке, как правило, в качестве названия окружающей местности. В 1921 году, взяв Верный, большевики переименовали его в Алма-Ату. Такое название город носил в русскоязычных документах все советское время, при этом в казахской версии столица республики называлась Алматы. После распада СССР наименование было унифицировано и в русскоязычных документах нового Казахстана (в частности, в Конституции страны) столица называется Алматы.

Тем не менее сайт «Грамота.ру» настаивает, что единственный корректный вариант на русском языке (фиксируемый в словарях и употребляемый в речи) по-прежнему Алма-Ата. Однако как минимум некоторые жители Казахстана считают, что от подобного словоупотребления следует отказаться, поскольку «Алма-Ата» — это не русифицированный вариант названия «Алматы», а отдельное казахское слово, а точнее, бессмысленный набор слов, который в переводе значит «яблоко-дед» и звучит глуповато. Впрочем, несколько лет назад звучало и обратное предложение — вернуть в официальные документы название «Алма-Ата» (автор идеи, экс-глава Союза журналистов страны Сейтказы Матаев, впоследствии получил шесть лет колонии за хищения в особо крупных размерах, своей вины не признал).

Алматы — крупнейший город Казахстана. Он лежит на самом юге страны, всего лишь в паре десятков километров от границы с Киргизией и совсем рядом с ее столицей Бишкеком, а также недалеко от границы с Китаем. Помимо Алматы, в последние годы планку в миллион жителей преодолели еще два города — Шымкент и новая столица Нур-Султан.

Важно, что самые кровавые события в Казахстане в начале января — с захватом аэропорта и мэрии (акимата) — происходили именно в Алматы, а не в Нур-Султане.

Казахи и казаки как-то связаны между собой?

Слова «казаки» и «казахи», по-видимому, происходят от общего тюркского корня, который в переводе значит «свободный, независимый человек, искатель приключений, бродяга» (по другой теории — от названия колесницы, на которой центральноазиатские кочевники перевозили свои юрты).

Современные историки объясняют, что здесь произошла лингвистическая и историческая путаница. Когда в конце XIV века Золотая Орда была разгромлена Тамерланом и распалась на несколько ханств, многие тюркские роды перешли к бродячему образу жизни; такие «бродяги», жившие грабежом и наемничеством, назывались у тюрков казаками. На Руси их именовали «татаровя ордынские казаки». Потом это название для «бродяг» было заимствовано соседними народами, в том числе славянского происхождения.

Поправка. В первоначальной версии статьи говорилось, что «бродяг» называли казахами, это неверно — в статье, на которую дана ссылка выше, говорится, что их именовали казаками. Мы приносим свои извинения читателям.

Современный Казахстан ведет свою историю от Казахского ханства, образованного в XV веке: тогда несколько родов Узбекского улуса, возникшего после распада Золотой Орды, «ушли в свободное плавание» на юго-восток нынешнего Казахстана. В то же время казахстанские власти неформально экспериментируют и с другими историческими интерпретациями, намекающими на более древнее происхождение казахов. Например, правительство страны поддерживало съемки фильма «Монгол» 2007 года о юности Чингисхана, а казахский фильм «Томирис» 2019 года фактически отождествляет массагетов — ираноязычный народ VI века до нашей эры, который упоминает Геродот, — с современными тюркоязычными казахами.

После того, как Центральная Азия вошла в состав Российской империи, русские чиновники стали называть местных жителей киргизами или киргиз-кайсаками, не особо беспокоясь о том, что сами казахи себя киргизами не называют, о чем было хорошо известно ученым. Так, в XIX веке российский этнограф и географ Егор Мейендорф писал о среднеазиатских кочевниках: «Я закончу отступление о киргизах одним замечанием; они не называют себя киргизами, а именуют казаками». С приходом к власти большевиков современный Казахстан сначала получил название Киргизской республики, а Кыргызстан — Кара-Киргизской автономной области (кара-киргизами в Российской империи называли кочевников, живших южнее киргиз-кайсаков), а позже обе республики получили нынешние наименования.

Одна из причин, почему имперские чиновники называли казахов другим словом, состояла в желании отделить их от живших неподалеку уральских и сибирских казаков. Собственно, как уже говорилось выше, русскоязычные казаки переняли свое наименование именно у центральноазиатских кочевников, с которыми соседствовали. После распада СССР многие русскоязычные жители Казахстана стали идентифицировать себя именно с казаками. Именно в этой среде было особенно популярны сепаратистские и ирредентистские идеи.

Каково сейчас положение русских в Казахстане? 

В почти 19-миллионном Казахстане, согласно статистике, живет около 3,5 миллиона русских — это с большим отрывом вторая по численности этническая группа (третья — узбеки). В стране по-прежнему высокий статус русского языка (равноправие его с казахским прописано в Конституции): президент Касым-Жомарт Токаев обращается к нации на обоих языках, устраивает правительственные совещания, даже традиционные новогодние обращения по установленной Назарбаевым традиции записываются сначала на казахском, затем на русском. На русском (после казахского) обратился к народу и сам Назарбаев во время первого публичного выступления с начала протестов.

При этом казахский язык постепенно избавляется от русского наследия — так, в 2017 году было решено перевести его на латиницу. Ученые подготовили несколько вариантов казахского алфавита, сложности тут возникают с передачей распространенных звуков «ж», «ш», «ы», сам переход должен начаться в 2023 году. В российских СМИ летом 2021 года много писали о «языковых патрулях», проверявших знание казахского у местных русских. В этом, однако, трудно увидеть выражение государственной политики: их организатор Куат Ахметов был оштрафован и вынужден уехать в Украину — скорее, это свидетельство латентных межнациональных трений, о которых говорят многие ученые. Росту казахского национализма мешает не только противодействие со стороны властей, претендующих на полный контроль над национальной идеей, но и внутренние сложности. Среди националистов нет согласия по вопросу о будущем Казахстана (кого считать главным врагом — Китай или Россию, на кого ориентироваться — на тот же Китай, Турцию или Запад), а главное, у националистически настроенных городских интеллектуалов почти нет связи с их потенциальной аудиторией — казахоязычным населением сельских районов.

В свою очередь, русское национальное движение было относительно популярно в середине девяностых, когда в парламент страны вошли представители Республиканского славянского движения «Лад». А в 1999 году в Усть-Каменогорске на северо-востоке Казахстана были задержаны 22 человека (12 из них — граждане России), которых обвинили в подготовке «вооруженного захвата местной администрации и восстания среди русского населения». Они якобы пытались создать здесь собственное государство под названием «Русская земля» (обвиняемые утверждали, что это была инсценировка местных спецслужб).

Сейчас перспективы русского сепаратизма на севере Казахстана по ряду географических и исторических причин кажутся почти нереальными. Проблема в том, что у него стремительно тает демографическая база: учитывая разницу в десять лет между средним возрастом казахского и российского населения (русские в среднем на 10 лет старше), «через 20–30 лет северные регионы Казахстана будут заселены в основном пенсионерами», писала в 2015 году американская исследовательница Марлен Ларюэль.

Достаточно сказать, что в 1990 году казахов и русских в Казахстане было (.pdf) почти поровну: 40% и 37%, а уже в 2009 году казахов стало 63%, русских — меньше 24%. В абсолютных цифрах русское население страны уменьшилось почти на три миллиона человек, основная причина здесь бедность, социальная неустроенность, а также постепенная «казахизация» регионов, где раньше преобладали русские. В результате в последние годы в Казахстане всерьез не боятся русского сепаратизма, что видно по результатам опроса о причинах переноса столицы из Алматы в Астану (он проводился в 2010 году): подавляющее меньшинство опрошенных связали это решение с русской угрозой.

Активно покидают Казахстан молодые русские, которые используют в качестве способа эмиграции высшее образование. В российских вузах в 2019/2020 учебному году училось около 74 тысяч граждан Казахстана, больше всего — в Омской области (13 тысяч человек), которая граничит с Северным Казахстаном с его большой долей русского населения (в рекордной по этому показателю Северо-Казахстанской области около 50 процентов русских).

Причем, по словам проректора Омского государственного технического университета (ОмГТУ) Александра Мышлявцева, около половины студентов из Казахстана получают российское гражданство прямо в ходе обучения. «Основная проблема Казахстана заключается в том, что большая часть этих ребят не возвращается назад в Казахстан. И это отражает те сложности с поиском работы и продвижением по карьере в связи с социальными лифтами», — говорит Станислав Притчин.

Часто в этой связи говорят о «стеклянном потолке» для русских в Казахстане — им трудно сделать карьеру и достичь высоких позиций. Это может быть справедливо, если иметь в виду, что такой же «стеклянный потолок» действует для казахов, которые не встроены в то, что Притчин называет «внутренними раскладами и иерархиями казахстанского общества». Однако из 45,2 тысячи покинувших Казахстан в 2019 году 72% были русскими, 7% — немцами, 6% — украинцами и лишь 4,8% — казахами. 88% из этого числа уехали в Россию.

Тем не менее примеры успешной интеграции русских (немцев, украинцев и так далее) в казахстанскую элиту есть. Например, бизнесменом года казахстанский Forbes недавно признал финансиста Тимура Турлова — москвича, живущего в Казахстане около 10 лет.

А что за «внутренние расклады и иерархии»? Это про жузы? Что это вообще такое?

Надо сказать, что казахстанских исследователей заметно раздражает зацикленность российских комментаторов на жузах — племенных союзах казахских родов, образовавшихся примерно к XVII веку. Именно борьбой Среднего (центр и северо-восток страны), Малого (запад и юго-запад страны) и Старшего (юг и юго-восток) жузов некоторые объясняют все происходившее в Казахстане в январе.

«Жузы воспринимаются как исторически-культурное наследие, они не имеют политической повестки и не влияют на политическую практику. В текущих событиях жузы не сыграли никакой роли», — говорит социолог Ербол Исмаилов. Не видит влияния жузов и давно живущая в Казахстане немецкая журналистка Эдда Шлягер: «Обидно, когда казахов называют экзотическими кочевниками. Это современная страна, в некоторых аспектах даже более современная, чем Германия, — например, что касается использования цифровых технологий в быту».

Если во внимании к жузам и есть какой-то смысл, то он заключается в попытке дать простое объяснение тому факту, что Казахстан пронизан сложными неформальными связями между людьми и социальные лифты тут работают довольно неважно.

«Казахстанское общество все равно сильно сегрегировано. Как правило, хорошее образование получают ребята из хороших семей, новые люди в элите появляются редко. Поэтому здесь — хотелось бы этого или нет — есть свои внутренние законы отбора и рекрутирования элиты и формирования политического класса», — говорит Станислав Притчин.

Политика в Казахстане устроена как в России? Вся власть у президента? Никаких свободных СМИ и «иноагенты»?

Как и Россия, Казахстан — это «суперпрезидентская» республика, в которой глава государства фактически обладает всей полнотой власти. Причем если в России такая система власти окончательно оформилась только в 2020 году, после обновления Конституции, то в Казахстане она существует с середины девяностых годов. Согласно Конституции, там есть и двухпалатный парламент, и отдельная судебная власть, и политические партии. Среди них местные коммунисты — Народная партия Казахстана, которая стабильно получает на выборах около 10% поддержки, условно либеральная партия «Ак Жол» («Светлый путь»), но ни разу с 2007 года меньше 70% не получала партия «Нур Отан» («Свет отечества»). Это казахстанская «Единая Россия», которую до ноября 2021 года возглавлял Назарбаев, а теперь — Токаев.

В разговоре с «Медузой» немецкая журналистка Эдда Шлягер, уже 15 лет живущая в Алматы, подтверждает: «У Казахстана отлично получалось изображать демократию. При Назарбаеве и позднее при Токаеве в стране научились создавать псевдодемократические институции, которые, однако, не функционировали демократическим образом».

«Это авторитарное государство. Казахстан не является демократическим государством ни по каким базовым критериям — парламент тут не представляет людей, отсутствует эффективное и прозрачное местное самоуправление», — соглашается историк из Европейского университета в Санкт-Петербурге Нариман Шелекпаев.

Есть в Казахстане и те, кого международные правозащитные организации признают политзаключенными (по состоянию на декабрь 2021 года 28 человек) и свои «экстремистские» организации вроде «Демократического выбора Казахстана». И живущий в Париже лидер оппозиции Мухтар Аблязов, бывший министр энергетики, который в 2018 году снял фильм «Драгоценности Семьи Назарбаева». Сейчас казахстанские правозащитники собирают информацию о задержанных и погибших в ходе январских протестов: нет никаких сомнений, что среди жертв и заключенных есть те, кого можно отнести к мирным протестующим, так что список политзаключенных явно расширится. И да, закон об «иностранных агентах» там тоже есть.

При этом если в назарбаевское время тренд был очевиден — демократические институты, поначалу обладавшие определенной свободой, превращались в имитацию без особых протестов со стороны населения, — то приход нового президента принес с собой некоторую оттепель. Президент Токаев инициировал принятый в мае 2020 года закон о мирных собраниях граждан, который предусматривал уведомительный характер митингов и вообще выводил уличные протесты в легальное поле. Тот всплеск протестов в сырьевых регионах в последние два года, частью которого и стали январские события, был связан в том числе и с тем, что протестовать теперь стало возможно легально. Более того, в первые дни после начала конфликта Токаев анонсировал не только социальные, но и политические преобразования, в том числе досрочные парламентские выборы.

Однако после сожжения правительственных зданий в Алматы и изгнания оттуда на несколько дней силовиков следует скорее ожидать ужесточения политики. Президент Токаев в обращении к нации после январских событий уже прошелся по «так называемым правозащитникам и активистам», которые считают, что «вправе собираться где хотят и болтать что хотят», а заодно заявил о подстрекательской роли «так называемых свободных средств массовой информации» и «забугорных деятелей». К теме парламентских выборов президент больше не возвращается. Кажется, что если они и будут назначены, то не для того, чтобы добавить казахстанской политической системе плюрализма, а для того, чтобы продолжить избавление от наследия Назарбаева, которое уже началось.

Какую роль играл Назарбаев после отставки с поста президента? А Токаев — это такой взбунтовавшийся Медведев?

Транзит власти от Назарбаева, который перестал быть президентом в марте 2019 года, к Токаеву до январских событий происходил настолько постепенно и неторопливо, что даже спустя два года элитам, по-видимому, не было понятно, кто в стране настоящий лидер. Очевидно, что Назарбаев не был просто «пенсионером» после отставки, как он утверждал во время своего неожиданного возвращения во вторник, 18 января. И судя по всему, именно выбранный Назарбаевым тип транзита в итоге и сломал систему власти, заточенную на единоличное правление.

Для «пенсионера» он сохранил за собой слишком много постов: пост главы Совета безопасности страны и Ассамблеи народов Казахстана, а также председателя правящей партии «Нур Отан». Помимо этого, во власти остались родственники, назначенцы и приближенные Назарбаева — в том числе во главе силовых ведомств. А по оценке OCCRP, Назарбаев лично контролирует финансовые активы на общую сумму 8 миллиардов долларов. Казахстанские оппозиционеры (в основном изгнанные за рубеж) неоднократно обвиняли его в коррупции, а в СМИ просачивались скандальные подробности жизни семьи первого президента: в частности, с разоблачениями выступал внук Назарбаева Айсултан, который признавался в наркотической независимости, а в какой-то момент даже заявил, что он не внук, а сын экс-президента. Айсултан умер в августе 2020 года, а его официальный отец Рахат Алиев, который сбежал из Казахстана после обвинений в похищении людей и перехода в оппозицию, еще в 2014 году был найден повешенным в австрийской тюрьме.

Впрочем, в интервью «Медузе» казахстанская исследовательница из Кембриджа Диана Кудайбергенова отметила, что простых казахстанцев куда больше раздражает не элитная, а массовая коррупция на уровне местного руководства, которая и стала триггером протестов.

Так или иначе процесс отстранения приближенных Назарбаева от власти начался задолго до январских событий. Еще в 2020 году поста спикера верхней палаты парламента страны, сената, лишилась его дочь Дарига. Сам первый президент к январю 2022 года передал Токаеву практически все свои должности, оставшись только главой Совбеза. Очевидно, это было запрограммировано самой логикой транзита, и в этом смысле сравнение Токаева и Медведева точно не работает. Даже просто по возрасту участников политической игры: Назарбаев, возглавлявший Казахстан еще в советскую эпоху, не смог бы вернуться к управлению государством после Токаева. Грубо говоря, Токаеву нужно было просто подождать, пока власть, которую сохранял Назарбаев, сама упадет к нему в руки.

В начале января 2022 года второй президент фактически уволил первого и с поста главы Совбеза. «Непонятно даже, конституционно такое увольнение или нет, потому что глава Совбеза, по идее, пожизненная должность», — говорит Нариман Шелекпаев из Европейского университета. Эту проблему задним числом решили 19 января, когда нижняя палата парламента отменила пожизненное председательство Назарбаева в этом органе.

На этой схеме видно, как ближайшие родственники Назарбаева (в основном мужья дочерей) к середине января массово покидают посты глав государственных предприятий. А племянник Нурсултана Назарбаева Самат Абиш был 17 января освобожден от должности первого заместителя главы Комитета нацбезопасности Казахстана.

Так кем все же были агрессивные люди с палками, которые громили казахстанские города?

Людей, которые участвовали в январских протестах в Казахстане, опрошенные «Медузой» эксперты делят на три группы.

Первая — это мирные протестующие, будь то нефтяники в Жанаозене или городские казахи, привыкшие к западному образу жизни. Вторая — воспользовавшиеся ситуацией мародеры, то есть радикализировавшиеся на пару дней мирные обитатели пригородов крупнейших городов. «По лицам этих людей было видно, что это не криминал, а предприимчивые люди, которые решили телефончик из магазина взять», — описывает их Нариман Шелекпаев.

Больше всего вопросов у опрошенных «Медузой» экспертов вызывает третья группа — организованные вооруженные отряды, прицельно захватывавшие правительственные здания и аэропорт в Алматы. Токаев говорил о нападении зарубежных террористов, но каких-то убедительных доказательств иностранного вмешательства пока представлено не было. Однако, похоже, внутри самого Казахстана тоже есть кому выйти на улицы.

По словам социолога Ербола Исмаилова, исследователи отмечают существование «молодежного горба» на юге и юго-западе Казахстана, где рождаемость высока, детская смертность низка, а работы явно недостаточно. Эта невостребованная молодежь в погоне за лучшей жизнью едет в крупные города, в частности в Алматы, и требует «своего куска пирога».

Однако Нариман Шелекпаев с таким объяснением не согласен: «Помните, была „арабская весна“? Вот тут было понятно — молодежь с социальными проблемами выходит на площадь, там у протеста был четкий профиль. Такого четкого профиля в Казахстане не было. Это другое». Не назовешь происходящее и «голодными бунтами» доведенных до отчаяния людей. «В Казахстане нет голодающих людей. Нет людей, которые доведены до ручки и готовы пойти на все», — говорит Шелекпаев.

По его мнению, пока можно утверждать только, что в Казахстане есть вполне организованные и неподконтрольные государству теневые группы, которые могут быть очень эффективны в уличных конфликтах. Казахстанские политологи в этой связи говорят о «внутриэлитных группировках из окружения первого президента».

Может быть, это религиозные экстремисты? Насколько они там сильны?

Казахстан, согласно Конституции, светское государство, которое на протяжении всех лет независимости, с одной стороны, боролось с радикальным исламизмом (только с 2013 по 2017 год на эти цели государство потратило более 1 миллиарда долларов), с другой — поддерживало ислам в качестве фактора национальной идентичности.

«У нас же многовекторная политика: одной рукой Казахстан борется с радикальным исламом, другой — берет деньги Саудовской Аравии на строительство больших мечетей в Астане», — говорит историк Нариман Шелекпаев.

Ислам в Казахстане, действительно, скорее наглядный символ идентичности и дань традиции, нежели ежедневная религиозная практика (только каждый десятый мусульманин ежедневно совершает намаз [.pdf]). Мусульманская самоидентификация сочетается (.pdf) с рациональным мировоззрением, в частности, с верой в эволюцию. Религиозный радикализм не свойственен казахскому обществу: только 2% местных мусульман готовы оправдать (.pdf) атаки на людей в защиту ислама (в Киргизии — 10%) и только 10% поддерживают введение в стране шариата (в Киргизии это 39%, а, например, в Афганистане — 99%). Отсюда относительно небольшое число (.pdf) казахстанских джихадистов, воевавших за ИГИЛ: около 400 бойцов — почти в два раза меньше, чем уроженцев Германии (около 700).

В то же время многие эксперты говорят об усилении влияния радикального ислама — прежде всего в южных районах, в частности в Алматы, и, например, в Актюбинской области, граничащей с Россией, особенно начиная с 2011 года. Особенность Казахстана — тесная связь радикального ислама и криминальных субкультур; описывая биографии заключенных джихадистов, социолог Серик Бейсембаев отмечает одни и те же паттерны: внутренняя миграция из районов в крупные центры, социальное неблагополучие, ранняя связь с криминалом.

То есть радикальный ислам в Казахстане — феномен социальный, реакция казахстанского общества на те (растущие) проблемы, которые мы описываем в ответах на другие вопросы. Молодые казахи ищут в радикальном исламе спасение от общей несправедливости и отсутствия перспектив.

От кого зависит Казахстан больше — от России или от Китая?

Казахский политический стиль во всем — медленные, плавные изменения и отсутствие резких движений. Соответственно, и во внешней политике Казахстан провозглашает многовекторность и диверсификацию. Если взглянуть на экономику, то Россия и Китай — с большим отрывом от идущей на третьем месте Италии (она покупает очень много казахстанской нефти) — остаются главными торговыми партнерами страны. Россия чуть опережает Китай по последним цифрам, но различия там минимальные. Как Россия, так и Китай широко участвуют в разных сырьевых разработках — в последние годы большую активность демонстрирует компания «Лукойл».

В целом если тоже не спешить и мыслить десятилетиями, то путь казахстанского общества можно описать как путь от российского влияния к китайскому, но тут много оговорок. Во-первых, в самом казахстанском обществе довольно сильны антикитайские настроения: тут и боязнь зависимости от Китая, и общее недоверие к властям («навязывающим» китайских инвесторов), и тяжелые условия труда на казахстано-китайских предприятиях, и притеснение меньшинств (не только уйгуров, но и этнических казахов) в не такой уж далекой китайской провинции Синьцзян.

Во-вторых, самую протяженную непрерывную сухопутную границу в мире длиной 7,5 тысячи километров (у Канады и США граница длиннее, но там она разделена на две части) не спишешь со счетов — от взаимозависимости с Россией никуда не деться. «По оценкам Евразийского банка, 40% ВВП Казахстана формируется в приграничных с Россией областях. Россия является главным транзитным направлением для казахстанского экспорта в Европу, через Россию проходят главные нефтепроводы. Как бы Казахстан ни пытался диверсифицированно выстраивать свою внешнюю политику, наша судьба жить вместе предопределена», — говорит Станислав Притчин из Центра постсоветских исследований ИМЭМО РАН.

Ну и наконец, то, каким образом казахстанские власти разрешили нынешний кризис (ввод войск ОДКБ, а не китайского контингента), говорит о том, какая страна сейчас Казахстану ближе.

И долго еще Нур-Султан останется Нур-Султаном?

В первые дни после начала протестов появилась информация, что власти страны перестали называть столицу страны Нур-Султаном и именуют город просто — «столица Казахстана». Тем не менее официального переименования не произошло. На вопрос, долго ли ждать этого, историк из Европейского университета Санкт-Петербурга Нариман Шелекпаев отвечает «персонально»: «Надеюсь, что недолго. Если вы обратите внимание, то в официальной прессе никто сейчас не говорит „Нур-Султан“, все говорят „столица Казахстана“. Ветер перемен дует. В то же время Токаеву нужно решиться на этот шаг, он не может позволить себе слишком резких движений. Но люди точно не будут против, люди поддержат. За эти два года (после переименования) ничего не изменилось: никто не говорит „Нур-Султан“, все говорят „Астана“».

Возвращение имени Астана может стать окончательным знаком перехода власти в Казахстане к новому президенту, но сделать это наверняка было бы проще, если бы сам Токаев не был тем самым человеком, который в 2019 году, после прихода к власти, предложил переименовать город в Нур-Султан. Появление Назарбаева на публике может говорить о том, что какие-то договоренности о сохранении за тем определенного символического капитала все же останутся в силе. Во всяком случае, в государственных интернет-СМИ столица по-прежнему именуется Нур-Султаном.