10 лет назад протестующие заняли площадь Тахрир в Каире. Отвечаем на стыдные вопросы об «арабской весне» Революцию устроили США? Из-за нее Путин сменил Медведева? А демократия где-нибудь победила?

10 лет назад в Египте началась революция. Сначала египетские события выглядели как реакция части населения — в основном студентов — на события в Тунисе, где свергли диктатора Зин аль-Абидина Бен Али. Позиции египетской власти считались весьма прочными. Однако меньше чем через месяц протестов — 11 февраля 2011 года — президент Египта Хосни Мубарак, правивший страной 30 лет, тоже ушел в отставку. Переломный момент наступил двумя неделями ранее, 25 января, когда более 15 тысяч протестующих заняли каирскую площадь Тахрир, после чего она стала основным местом их сбора и символом революции. Одновременно протесты вспыхнули по всему арабскому миру. Стало понятно, что волнения в Тунисе — не единичный эпизод «тираноборчества» в маленькой стране, а часть мощной революционной волны, которая изменила весь регион, вышла за его пределы, а также породила экстремистские течения невиданных прежде масштабов. «Медуза» отвечает на главные вопросы о причинах и последствиях «арабской весны».

Почему вообще начались эти революции — причем сразу в нескольких странах? Что их объединяет, кроме того, что они арабские и находятся в одном регионе?

Исследователи еще по горячим следам выявили несколько причин революций в странах региона. Однако до сих пор нет непротиворечивой, согласованной и общепризнанной теории истоков «арабской весны». Ситуация в арабском мире не выглядела революционной (в марксистском понимании этого термина):

• Восстания начались на фоне бурного восстановительного роста экономик стран региона после глобального кризиса;
• За предшествующие десятилетия в регионе выросло благосостояние граждан;
• Цены на основной экспортный товар региона — нефть и прочее топливо — были на максимуме, что, по идее, должно было позволить властям «залить» недовольство деньгами.

Однако все эти позитивные факторы почти нигде не сработали. Даже власти тех стран, где революция не случилась, были вынуждены пойти на глубокие реформы, призванные снизить уровень недовольства населения. Напротив, «сыграли» причины, которые накануне «арабской весны» не выглядели фатальными. Вот примерный их список (не в порядке важности): 

• Коррупция власти и имущественное расслоение населения.
• Демографические изменения — прежде всего рост доли молодежи — в странах Ближнего Востока.
• Влияние радикальных исламистов в обществе, решительно выступающих против «светских» диктаторов, которые узурпировали то, что, согласно догмам ислама, принадлежит всей общине.
• Последствия глобального кризиса 2008-2009 годов. После кризиса, во время которого упали цены на нефть и снизились иностранные инвестиции, началось быстрое восстановление. Стоимость топлива вновь выросла до рекордных в истории значений, частично вернулись иностранные капиталы. Однако вместе с этим начался бурный рост цен на продовольствие, который вызвал в странах Ближнего Востока всплеск инфляции. Рост цен стал одним из главных факторов, вызвавших протест.
• Нарастающее несоответствие между стилистикой правления престарелых диктаторов и модернизацией общества вместе с экономикой.
• Широкое распространение социальных сетей во всех странах Ближнего Востока и Северной Африки; важно, что язык соцсетей — литературный арабский — одинаково хорошо понятен жителям разных стран, говорящих на разных диалектах. 

Сам по себе этот список плохо объясняет тот факт, что революции в разных странах случились синхронно. Если не считать очевидного трансграничного влияния соцсетей на умы и настроения, не вполне понятно, как случились столь похожие восстания в странах с разным уровнем развития, разными (и иногда, враждебными друг другу) политическими режимами.

Общепринятой теории, которая объясняет «синхронизацию» революций, нет. Один из вариантов был предложен профессором ВШЭ Андреем Коротаевым и его соавторами:

• В начале 1970-х страны Ближнего Востока и Северной Африки вместе участвовали в последней попытке уничтожить Израиль в войне Судного дня. Поражение арабской коалиции заставило их искать способы давления на страны Запада, поддерживавшие Израиль. Так родилась идея нефтяного эмбарго — ограничений поставок нефти из Персидского залива и Северной Африки. Эмбарго привело к первому в истории резкому росту цен на нефть. Выяснилось, что Запад готов покупать нефть и по немыслимо высоким до той поры ценам, то есть нефть оказалась недооцененным товаром. Мало того, ценами на топливо можно манипулировать.
• Рост цен на нефть привел к тому, что весь регион (а не только нефтедобывающие страны) получили огромные и бесплатные финансовые ресурсы. Это дало им возможность одновременно приступить к социальной и экономической модернизации.
• Прежде всего, были модернизированы сферы здравоохранения и образования; медицинская помощь и приличное образование стали почти общедоступными. Одновременно, в большинстве стран региона начался «демографический переход». На первом его этапе произошло снижение смертности, особенно младенческой. При этом второй стандартный этап перехода — снижение рождаемости — как всегда начался с запозданием. Это привело к демографическому взрыву — росту числа выживших детей в отдельно взятом поколении (родившиеся в 1980-1990 годах).
• Одновременно в большинстве стран началась урбанизация, выразившаяся прежде всего в массовом переезде молодежи в города. Во многих странах появились гигантские университеты, в которых обучались сотни тысяч студентов.
• Развитие экономики и социальных отношений, однако, отставало от демографических процессов и распространения образования. Многие из сотен тысяч выпускников новых вузов так и не смогли найти себе достойной работы. Не спасал даже бурный рост ВВП большинства стран: значительная часть богатства, появившегося в результате роста нефтяных цен, привлечения иностранных инвестиций и модернизации экономики, досталась элите, приближенной к власти. С начала нового тысячелетия власть почти повсеместно воспринималась как помеха в развитии.
• Социальные сети позволили еще точнее синхронизировать всплеск недовольства — информация об успехах революции у соседей подстегивала недовольных.

Не совсем понятно про соцсети. Революции организовали с их помощью?

Распространение соцсетей не было причиной революций. Однако в некоторых странах они были важным инструментом борьбы.

Сама система управления восстанием через децентрализованные социальные сети возникла не в арабских странах, а во время беспорядков в Иране в 2009 году. Однако уже тогда исследователи заметили, что роль соцсетей в организации восстания несколько преувеличена: большая часть сообщений по теме была сделана по-английски. Госдеп тогда хвалил Twitter и даже предлагал дать компании Нобелевскую премию мира, однако самоорганизация иранских студентов, участвовавших в беспорядках, в основном происходила по старинке в офлайн.

Твиттер и фейсбук сыграли важную роль в экспорте революции из Туниса в Египет (египетские СМИ замалчивали революцию в Тунисе). Однако более важную роль, как считает Андрей Коротаев из ВШЭ, сыграло панарабское спутниковое телевидение — каналы «Аль-Джазира» и «Аль-Арабия», доступ к которым имела большая часть населения Египта (соцсети были распространены намного меньше). Снова количество англоязычных твитов о событиях в Египте было больше, чем арабоязычных.

Резюмируя, можно сказать, что именно в Тегеране, а затем в Тунисе и в Каире, были опробованы принципиальные схемы «революции соцсетей» и методы борьбы с нею — отключение интернета, блокировка сайтов и т. д. Исследователи обратили внимание, что структура соцсетей отлично подходит для организации восстаний — она схожа с сетевой организацией протестов, которая использовалась в прошлом веке офлайн. Тогда же выяснилось, что полностью заблокировать распространение информации в соцсетях невозможно. А в качестве полноценного инструмента борьбы соцсети показали себя позже — на Украине в 2013-2014 годах.

Есть ощущение, что от «арабской весны» самим арабам в итоге стало только хуже. Это так?

В большинстве стран Ближнего Востока после революций экономическая ситуация ухудшилась. В большей части стран бодрый рост 2000-х сменился стагнацией. В нескольких странах — прежде всего в Ливии, Сирии, Йемене — в результате гражданских войн экономика и единая система управления были фактически уничтожены. В целом весь регион (как нефтедобывающие страны Персидского залива, так и страны-импортеры нефти) все десятилетие отставал от других развивающихся стран: разница в темпах роста составляла в среднем 1,5 пункта в год.

Отчасти стагнация связана с последствиями революций: возникшая в регионе нестабильность привела к падению прямых иностранных инвестиций. Пострадали прежде всего богатейшие нефтедобывающие страны — Саудовская Аравия, ОАЭ, Катар, Кувейт, Оман. Кроме того, они были вынуждены нарастить иностранные заимствования, чтобы залатать дыры в своих бюджетах, зависящих от цен на нефть. Стагнация в богатых странах (схожие тенденции наблюдаются в других нефтедобывающих регионах, например, в России) отразилась и на более бедных ресурсами. Раньше значительная часть населения стран-импортеров нефти работала в Персидском заливе, а часть своего дохода отправляла на родину; теперь этот источник валюты и инструмент снижения безработицы в значительной мере иссяк.

Страны региона, как и весь мир, пострадали от коронакризиса; в большинстве небольшой рост в 2020 году сменился глубоким падением. Только несколько стран выгодно отличаются от соседей: так, Египет, темпы роста экономики в котором росли все предшествующее десятилетие, пережил эпидемию относительно безболезненно. В отличие от большинства государств региона, его экономика в 2020 году даже немного выросла. Но для большинства стран вызванный эпидемией (и падение цен на нефть) экономический кризис стал катастрофическим завершением тяжелого десятилетия: например, в том же Тунисе к концу 2020 года ВВП на душу населения вернулось на уровень 2010 года — года, когда с протестов в этой стране началась «арабская весна».

С экономикой понятно. Но хотя бы демократия где-то установилась?

Можно сказать, что в той или иной степени большая часть стран региона стала свободнее. Но об установлении стабильной и работающей демократии речь не идет.

• На родине «арабской весны» в Тунисе десятилетие продолжалось нестабильное правление «революционного» премьера (а с 2014 года — президента) Беджи Каида Эс-Себси; значительную его часть в стране действовал режим чрезвычайного положения; в стране постоянно случались беспорядки и крупные теракты. В декабре 2019 года Эс-Себси умер, после чего в стране состоялись вполне конкурентные выборы со вторым туром, в котором победил независимый кандидат Саид Каис.
• Ливия, Сирия и Йемен в результате гражданских войн фактически распались на несколько частей. С одной стороны, курды в Сирии и шииты в Йемене, очевидно, получили намного больше свободы по сравнению с дореволюционными временами. Однако вряд ли такая «свобода» устраивает большую часть жителей этих стран и миллионы беженцев, их покинувших.
• В богатых странах Залива правительства после революций у соседей начали реформы. Больше всего изменения заметны в Саудовской Аравии, которая становится все более открытой для иностранцев и немусульман. Уже очевидно, что значительную — консервативно настроенную — часть населения эти реформы не устраивают.
• Меньше всего «свободы» получил Египет. В 2013 году в стране случился военный переворот, который завершил правление пришедших к власти после революции исламистов. Близкий к панисламистскому движению «Братья-мусульмане» президент Муххамед Мурси был свергнут офицерами во главе с Абдул-Фаттахом Ас-Сиси. Через год Ас-Сиси ушел из армии и выиграл выборы; о степени их «демократичности» говорит результат Ас-Сиси: он получил большее 99% голосов. С похожим результатом он победил и на выборах в 2018 году. В 2019 году в стране снова начались беспорядки под лозунгами, напоминающими 2011 год.

Наконец, в нескольких странах региона — в Ираке, Сирии и на северо-востоке Египта — был проведен кровавый эксперимент по созданию экстремистского «государства» во главе с «халифом» Аль-Багдади. Такое квазигосударственное образование вполне отвечало чаяниям части протестующих, начавших революции в своих странах в 2011 году. В итоге значительная часть активистов, собиравшихся строить на Ближнем Востоке новые общества, построенные на соблюдении законов «чистого» ислама, погибла в ходе войны с «Исламским государством».

Правда ли, что арабскую весну устроили американцы?

Нет. Начало волнений в Тунисе и Египте явно стало неожиданностью для американских дипломатов, ответственных за Ближний Восток. Перед революцией финансирование арабских активистов американскими неправительственными организациями снижалось несколько лет (хотя нельзя отрицать, что их обучение в разных странах — в том числе взаимодействию с помощью соцсетей — продолжалось вплоть до окончания революций).

Основной движущей силой революций в арабских странах стали не проамериканские активисты, а децентрализованные сети протестующих, в том числе из числа сторонников «Братьев мусульман». Именно они взяли власть в Египте, который при Мубараке был одним из главных центров, обеспечивающих американские интересы на Ближнем Востоке и в Северной Африке.

До февраля 2011 года — то есть до того, как были свергнуты власти в Тунисе и Египте — США официально не поддерживали революции. Потом президент США Барак Обама попытался «поймать волну», заявив, что право на смену коррумпированной и репрессивной власти есть у каждого народа, «невозможно сохранить власть с помощью принуждения, а весь регион «должен следовать примеру Египта».

После победы коалиции революционеров в Египте стало ясно, что цели новой власти противоречат интересам США в регионе — прежде всего, борьбе с исламским радикализмом и терроризмом. Неправительственные организации в Египте, которые финансировали США, подверглись гонениям, прекратившимся только после путча в 2013 году, который устроил Ас-Сиси.

США попробовали компенсировать потери влияния в Египте посредством свержения враждебных режимов в Ливии и Сирии; так началось прямое участие США и других стран Запада в арабских революциях. Однако это вмешательство было не очень успешным. Результат можно увидеть через 10 лет: влияние Вашингтона в регионе критически ослабло, Ливия и Сирия (и Ирак) поделены на сферы влияния соперников и врагов США — Турции, России и Ирана.

Путин решил вернуться к власти из-за «арабской весны»? Из-за нее они поссорились с Дмитрием Медведевым?

Ссора — из-за ситуации в Ливии, точнее из-за вмешательства в гражданскую войну в стране Запада — точно имела место. Медведев, будучи президентом, фактически весной 2011 года поддержал резолюцию Совета Безопасности ООН, создавшую бесполетную зону над Ливией (официально представитель России воздержался во время голосования, не воспользовавшись правом вето). Быстро выяснилось, что НАТО считает, что резолюция не просто дает организации право сбивать ливийские самолеты, но и позволяет провести полноценное воздушное наступление на войска Муаммара Каддафи. Премьер-министр России Владимир Путин назвал резолюцию документом, разрешающим «новый крестовый поход»; Медведев ответил, что внешнюю политику страны определяет президент, а слова премьера о крестовом походе «неприемлемы».

Не вполне ясно, как ссора повлияла на решение Путина вернуться в Кремль. В сентябре 2011 года Медведев на съезде «Единой России» предложил Путину баллотироваться в президенты, добавив, что это решение они «обсудили давно».

Если влияние «арабской весны» на планы Путина сомнительно, то на его отношение к США и Западу в целом — очевидно. Путина действительно поразила судьба Муаммара Каддафи; и он был уверен, что в его смерти виноват Запад. «На экранах всего мира показали, как его убивают, всего в крови. Это демократия? А кто это сделал? Беспилотники, в том числе и американские, нанесли удар по его колонне, потом по радио через спецназ, который не должен был быть там, <…> подогнали так называемых оппозиционеров, боевиков. И уничтожили без суда и следствия», — сказал Путин в декабре 2011 года. С тех пор внешняя политика России окончательно сфокусировалась на борьбе с «цветными революциями».