Юлия Алешина из Алтайского края — первая в России трансгендерная женщина-политик. Мы с ней поговорили «У меня всегда при себе газовый баллончик. На всякий случай»

В конце октября алтайское отделение партии «Гражданская инициатива» возглавила Юлия Алешина — трансгендерная женщина, политик и электоральный юрист. Спустя несколько дней депутат Госдумы Виталий Милонов, известный своими гомофобными взглядами и эксцентричными инициативами, призвал партию исключить Алешину либо полностью самораспуститься. Ни того ни другого не произошло (как это обычно и бывает с инициативами и предложениями Милонова). «Медуза» поговорила с Юлией Алешиной о том, как складывалась ее карьера, каково быть первым публичным трансгендерным политиком в России — и почему она считает, что стране не нужна «ЛГБТ-пропаганда».

— Когда вы совершили трансгендерный переход?

— Я получила новый паспорт 2 июня 2020 года. Но политикой начала заниматься намного раньше. Еще во время учебы на юридическом факультете [в Барнауле] я работала в избирательных кампаниях партий либерального толка, которые я не хочу называть, и самовыдвиженцев: была рядовым агитатором, раздавала газеты, собирала подписи, приобретала опыт.

Окончив университет, я стала работать электоральным юристом. В 2012 году [до трансгендерного перехода] попробовала баллотироваться самовыдвиженцем в депутаты Барнаульской городской думы, но не была зарегистрирована из-за якобы брака в подписных листах.

— Что привело вас в политику?

— Политика была интересна мне с 13 лет (сейчас Юлии 31 год, — прим. «Медузы»). Но в 2011 и 2012 годах все особенно заинтересовались политикой — стали ходить на выборы и интересоваться партиями, кандидатами. Тогда же случились выборы в Госдуму в декабре 2011-го, после которых были массовые митинги за честные выборы в Москве. В Барнауле митинг тоже был — прямо напротив администрации края. Помню, как люди, взявшись за руки, водили хороводы и громко скандировали лозунги.

Те митинги были первыми, на которые я пошла одна. Но еще [когда я училась] в школе моя мама брала меня с собой на митинги 7 ноября (годовщина Октябрьской революции 1917 года, — прим. «Медузы»). 

— После трансгендерного перехода отношение к вам как к политику как-то изменилось?

— Когда я делала трансгендерный переход, не знала точно, останусь я в политике или нет. Думала, может, буду просто чьим-нибудь помощником или юристом. Я была убеждена, что трансгендерный человек не может быть политиком в России — потому что государство не защищает права трансгендерных людей. 

Потом совершенно случайно я наткнулась на статью о трансгендерных политиках, которые в Европе и Америке работают депутатами, членами сената и даже мэрами городов! Я вдохновилась этим и подумала: если это возможно во многих других странах, почему же это невозможно в России? Тогда я решила остаться в политике и попробовать себя. Тем более у меня есть высшее юридическое образование, государственно-правовая специализация и опыт.

Но я чувствую, что по-другому ко мне относятся в том числе и избиратели. Как будто у людей шок от непонимания: «Что такое политик-трансгендер?» Есть какое-то недоверие, а от некоторых людей идет даже ярый негатив — потому что они считают, что люди не должны менять пол.

Я сама с какими-то [неприятными] действиями не сталкивалась, но в комментариях про себя читала: «Встречу на улице — плюну этой женщине в лицо!» Еще после трансгендерного перехода называли «кырой» — это означает «мужеподобная женщина». Меня мисгендерили, то есть отказывались называть женщиной. Называли моим старым именем. 

Мои политические конкуренты тоже не упускают возможности хаять меня за то, что я трансгендерная женщина. Но вместе с тем, хочу вам сказать, есть немало людей, которые меня понимают, поддерживают и вдохновляют. Это радует, дает надежду и силы работать.

— Чего вам бы хотелось добиться, занимаясь политикой?

— У меня демократические, леволиберальные взгляды. Я баллотировалась в депутаты на муниципальном уровне, поэтому планировала заниматься городскими вопросами. Мне хотелось, чтобы город стал комфортным для проживания — я бы внедрила урбанистическую программу Максима Каца.

О федеральной политике еще рано задумываться — я только стартовала. Мне еще нужно много работать, поэтому загадывать и строить воздушные замки не хочу. 

— Чем вы занимаетесь на своем посту сейчас? Какие проблемы решаете?

— Скажу честно, похвастаться пока мне особо нечем, потому что мало времени прошло, и большая часть этого времени ушла на интервью. Но мы будем стараться и много работать, не судите нас строго.

— По вашему личному опыту, как государство и общество в России относятся к ЛГБТ-людям?

— Очень хорошо, что вы разграничиваете государство и людей. Ведь общество у нас сильно изменилось за последние годы. Мне кажется, оно в принципе готово понять и принять ЛГБТ-сообщество, а вот государство не готово это сделать. О готовности принять ЛГБТ-людей мне говорит опыт других стран, плюс выросло новое поколение — и оно многочисленно!

На мой взгляд, общественные институты развиваются очень быстро, а государство за ними где-то не успевает, тормозит. Например, после моего вступления в должность канал «Россия 24» выпустил ролик, где меня почти все время называли старым именем и использовали в отношении меня глаголы мужского рода — несмотря на то, что в паспорте я давно уже Юлия и пол там у меня женский.   

Но я свою политическую деятельность не строю на образе ЛГБТ-человека. Я иду в политику, чтобы помогать всем людям и защищать их права, а не только права ЛГБТ+.

— Какие еще проблемы вас волнуют? 

— Это зависит от того, в какой орган власти меня изберут (если это произойдет), ведь у каждого органа власти своя компетенция. На региональном уровне у меня есть один важный закон, который хотелось бы принять, — о детях войны. В Алтайском крае есть дети войны — их немного, это бабушки и дедушки, которым тяжело, они получают маленькую пенсию и не получают никаких доплат. Думаю, что от денежной помощи им краевой бюджет не сильно пострадает. 

В целом, безотносительно какого-то органа власти, я хочу работать над созданием новых рабочих мест: в Алтайском крае очень остро стоит проблема безработицы. Я бы занялась поддержкой предприятий или помощью малому бизнесу, молодежи, чтобы люди не уезжали из Алтайского края.

Еще я бы боролась за повышение пенсий. Также хочу улучшать медицину: я много общаюсь с простыми людьми и они боятся попадать в больницу, потому что считают, что их там не вылечат. Думаю, что тут проблема в государственной политике: львиная доля денег тратится на вооружение, а на социальную сферу из бюджета выделяются крохи. Если изменить государственную политику, то деньги получится найти. 

— Какие проблемы в сфере прав человека планируете решать?

— Как профессионального юриста сфера прав человека меня особо интересует. Больше всего беспокоит свобода слова в интернете: это просто ужасно, когда людей привлекают к ответственности за лайки или репосты. Нужно этот вопрос как-то решать. Но я была очень рада, когда «Мужское государство» запретили, ведь они высказывали явно экстремистские идеи. За гомофобные и трансфобные высказывания в интернете нужно наказывать, потому что они дискриминируют целую социальную группу.

В целом права человека в нашей стране вообще никому не гарантированы. Россия правовое государство только де-юре, а де-факто во всех сферах общественной жизни права человека вечно нарушаются. Поэтому партия, в которой я состою, принципиально выступает за равенство всех перед законом и судом, независимо от вероисповедания, расы, национальности, религии, гендерной идентичности, материального и служебного положения.

С нарушением прав нужно бороться: строить правовое государство. Иначе мы будем отставать от всего мира. Но все должно делаться по закону. Вот если у нас законом запрещен нацизм или экстремизм, то такие призывы и лозунги государство должно пресекать. Свобода должна быть, но если человек, пользуясь этой свободой, переходит рамки закона, высказывает экстремистские идеи, пишет их в интернете, то он должен уже нести за это ответственность. Ведь свобода — это не воля, она всегда сопряжена с ответственностью.

— Считаете ли вы законным, например, дело против Владислава Синицы? Можно ли назвать российские «экстремистские» статьи репрессивными?

— Давайте мы с вами опустим этот вопрос. Мне нужно время [чтобы] подумать — сейчас я не могу на него ответить.

— Чувствуете ли вы давление, занимаясь политикой в России и при этом будучи трансгендерным человеком?  

— Конечно, ведь я первопроходец, поэтому приходится сталкиваться со множеством трудностей. Но, знаете, я не из робкого десятка, так что еще поборемся. Я уже работала на выборах, ходила по квартирам — тогда многие люди даже не хотели брать в руки агитационные листовки, отказывались общаться и даже оскорбляли. Но фактически я вступила в полномочия [главы отделения] только в октябре, работаю всего около месяца, пока особенно трудных случаев не было.

— Вы не боитесь агрессии или насилия со стороны обычных людей, например, на улице?

— Я сразу понимала, что политика, как и предпринимательская деятельность, имеет свои риски. Поэтому все же я, как разумный человек, опасаюсь насилия в свою сторону и соблюдаю меры безопасности. У меня всегда есть при себе газовый баллончик на всякий случай. Но я уверена, что в Алтайском крае и в Барнауле люди очень добрые и понимающие.

— Что думаете о высказывании Виталия Милонова, который потребовал разогнать партию из-за вас?

— Знаете, где ЛГБТ-тема всплывает, там сразу и Милонов. Ему можно только посочувствовать, что он не знает действующего законодательства: у нас в партии все легально.

— Что бы вы попытались поменять в российском обществе или законодательстве, чтобы изменить отношение именно к трансгендерным людям?

— Я бы запретила федеральным каналам разжигать ненависть к ЛГБТ-сообществу — вот с чего надо начать. Несколько лет назад я услышала по «России 1», как пропагандист [Дмитрий] Киселев сказал, что сердца геев надо вырезать и закапывать в землю, а еще лучше сжигать их. Тогда у меня, честно говоря, был просто шок, это ведь настоящий призыв к насилию.

Конечно, не надо вести и «ЛГБТ-пропаганду» — надо пропагандировать толерантность и доброту друг к другу. «ЛГБТ-пропаганда» для меня — это навязывание, агитация с целью показать, что представители ЛГБТ+ — это [исключительно] что-то яркое и положительное.

Вместо пропаганды должно быть информирование. В каждой школе обязательно должен быть психолог, и у него должна быть полная ставка, чтобы дети и школьники, у которых есть какие-то проблемы, в том числе и связанные с ЛГБТ+, могли к нему обратиться. Это кажется небольшим шагом, но это действительно пошло бы на пользу людям и обществу. 

— В законодательстве бы изменили что-то?

— Мне кажется важным заниматься именно социальной политикой, потому что у нас в обществе возрастает агрессия. Надо снижать градус общественного напряжения. По поводу законопроектов надо хорошо подумать, ведь я профессиональный юрист и для меня закон — это не три предложения. 

— 12 ноября «иноагентом» признали члена партии «Яблоко» и правозащитника Игоря Кочеткова из «Российской ЛГБТ-сети», а неделей раньше и саму «ЛГБТ-сеть». Что вы об этом думаете?

— Я знаю, что этот статус есть не только в России, но и в других странах, но надо ведь смотреть на «мясо» закона, а не просто на его название. У нас «иностранным агентом» могут признать организацию или человека, если они получили финансирование из-за границы и распространяли какую-то информацию. Но между финансированием и деятельностью часто нет причинно-следственной связи. Поэтому этот статус, это клеймо «иностранного агента» — абсурдно. Потому что под эти критерии попадает любой. Этот статус — клеймо, которым штампуют неугодных. Видимо, Кочетков и «ЛГБТ-сеть» тоже были неугодными. 

— Вы сами когда-нибудь сотрудничали с «ЛГБТ-сетью»?

— Нет, но я обращалась за помощью к другой организации, которая оказывает консультативную помощь трансгендерным людям. Они мне помогли, я очень благодарна. Но не хочу называть эту организацию: не знаю, будет им это в плюс или минус. А навредить им я не хочу. 

— Игорь Кочетков и «Российская ЛГБТ-сеть» помогали преследуемым в Чечне ЛГБТ-людям. Что вы думаете о том, что там происходит?

— Я знаю, что в Чечне такие люди подвергаются большему остракизму, большим гонениям, чем в других регионах. Но в Чечне даже далеко не все российские законы соблюдаются, а уж права ЛГБТ+ тем более. Это возмутительная ситуация, и этот вопрос надо решать. Думаю, отчасти причина этого — в руководстве региона, свою роль играет и менталитет.

Честно говоря, я побаиваюсь делать какие-то резкие заявления из-за того, что только начинаю заниматься политикой, так что сейчас стараюсь говорить осторожно и дипломатично. Вы, наверное, понимаете почему.

— Почему?

— Так как я первый трансгендерный политик в России, я еще не знаю, как будет ко мне относиться действующая власть.

— Вы когда-нибудь задумывались об эмиграции?

— Да, мысли об эмиграции меня посещали. Точнее, они даже не ко мне приходили: уехать предлагали мои знакомые. Они обосновывали это тем, что там защищены права людей — не то что в России. Причем права всех — как ЛГБТ+, так и цисгендерных людей. 

Но я русская, родилась в России. Я люблю свою страну и хочу здесь работать на ее благо и на благо своего общества — чтобы Россия развивалась, стала прогрессивной страной. Чтобы Россию во всем мире не боялись, а уважали. Даже если судьба сложится так, что мне придется эмигрировать, я продолжу заниматься политикой в России, но уже из-за рубежа.

— Близкие люди поддерживают ваши политические амбиции?

— Да, меня поддерживают близкие друзья и мое ближайшее окружение. Они верят в меня, я не одна.

— Нужен ли ЛГБТ-людям свой представитель в Госдуме? 

— Я считаю, что все социальные группы должны быть представлены в органах власти, в том числе и ЛГБТ+. В этом случае при принятии законов будут учитываться интересы всех групп, а значит, и всего общества в целом. Благодаря этому удастся уменьшить напряжение, недоверие людей друг к другу.

Есть такое хорошее выражение, что если столкновения не происходят в парламенте, то они происходят на улицах. Чтобы этого не допустить, в парламенте должны быть представлены партии различных идеологий и убеждений. Они не будут послушно и быстро принимать законы, будут споры, но в итоге все договорятся и примут закон в интересах всего общества.

— Когда, на ваш взгляд, в России это произойдет?

— Есть такое выражение «рыба гниет с головы». И это действительно так. В 2026 году у нас будут выборы депутатов Государственной думы, и если в результате этих выборов парламент у нас станет принципиально новым, то и жизнь в стране тоже поменяется.