В Кемеровской области есть колония, которой пугают осужденных. Зэков в ней заставляют называть себя животными, пытают и насилуют

9 августа «Медуза» опубликовала сводную таблицу с сообщениями о пытках в тюрьмах и полиции — только в 2018 году зафиксировано больше 50 случаев. К таблице прилагалась форма обратной связи для новых сообщений. Одно из писем в редакцию прислала жительница Башкирии Оксана Хаттарова, которая рассказала, как ее мужа жестоко пытали в ИК-37 — колонии в населенном пункте Яя Кемеровской области. «Медуза» собрала все сведения об этой колонии и обнаружила, что в Кемеровской области ей пугают осужденных из других зон; сообщения об избиениях и пытках в ИК-37 поступают регулярно, но проверяющие органы никаких нарушений не находят.

Внимание. Текст содержит описание сцен жестокости и насилия.

Осужденного из ИК-1 Кемеровской области били и пытали несколько лет. Он ранил одного из нападавших, после чего его перевели в ИК-37

12 декабря 2012 года Верховный суд Башкортостана приговорил жителя республики Руслана Курмангалеева к 11 годам лишения свободы в колонии строгого режима за бандитизм и разбой. Курмангалеев был этапирован в ИК-1 города Мариинска в Кемеровской области. В августе 2018 года его жена Оксана Хаттарова рассказала «Медузе», что раз в четыре месяца приезжала к мужу на свидание и каждый раз он жаловался ей на избиения сотрудниками колонии. Она обращалась во ФСИН, Следственный комитет, прокуратуру Кемеровской области и кемеровскую ОНК, но они не находили в ИК-1 нарушений.

«У Руслана больная нога — он хромал и ходил с тростью, были постоянные боли. Мы два года просили перевести его в больницу, но начальник колонии [Игорь] Ледер отказывал. В этом году я узнала от Руслана, что сотрудник ИК-1 Терентьев избил его — душил, толкал с лестницы и сломал трость», — рассказала «Медузе» Хаттарова. Курмангалеев написал на Терентьева заявление в Следственный комитет.

Своему адвокату Максиму Фролову заключенный рассказал (копия адвокатского опроса есть в распоряжении «Медузы»), что после его жалоб в колонию приехали представители ОНК по Кемеровской области вместе с помощником начальника кемеровского управления ФСИН по соблюдению прав человека в уголовно-исправительной системе Ириной Хохловой. По словам заключенного, он повторил свои жалобы комиссии в присутствии начальника ИК-1 Игоря Ледера. В ответ Ледер предложил перевести его в другой отряд, «где ему будет спокойнее».

В январе 2018 года Курмангалеева перевели в отряд № 12, где содержались «активисты» — осужденные, которые сотрудничают с руководством колонии и выполняют ее поручения. Перед отбоем активисты позвали его поговорить в помещение воспитательной работы.

«Когда я вошел, то увидел на полу матрац. Меня схватили сзади за шею, руки связали и начали душить, натягивая целлофановый пакет на лицо. После чего [активист по фамилии] Вильман достал половой член и предложил мне его целовать, при отказе пытки продолжались. С меня спустили штаны и засовывали в анальное отверстие черенок от метлы… Меня развязали и посадили за стол, чтобы я написал отказ от ранее написанных заявлений и жалоб. В это время зашел замначальника [колонии по безопасности и оперативной работе Сергей] Селиванов и сказал активистам: „Только чтобы тихо“», — рассказал Курмангалеев адвокату. 

По словам заключенного, с тех пор он подвергался в колонии ежедневным избиениям и насилию. 28 марта 2018 года Вильман угрожал заключенному ножом — Курмангалеев, по его словам, вырвал его и ранил нападавшего. «Я убежал со страху в ту сторону, где имеется видеонаблюдение. Через несколько часов начальник колонии Ледер выписал мне 15 суток за якобы созданную конфликтную ситуацию. Через 5 суток меня вывезли в ИК-37 поселка Яя [Кемеровской области]», — рассказал Курмангалеев адвокату.

В ИК-37 пытали еще сильнее. Зэков заставляли называть себя животными

Курмангалеев рассказал адвокату, что 2 апреля 2018 года, сразу после этапа в ИК-37, его избили несколько сотрудников — в их числе начальник колонии Евгений Овчаров, замначальника по безопасности и оперативной работе Сергей Толканов, сотрудники по фамилии Скорип и Бекетов (или Бекренев — мужчина не готов утверждать точно). По словам Курмангалеева, его заставили полностью раздеться для обыска, забрали личные вещи и под угрозой изнасилования приказали мыть туалет. После этого мужчину отправили досиживать 10 суток в штрафном изоляторе.

24 мая 2018 года Оксана Хаттарова вместе с пятилетним сыном приехала из Башкирии на трехдневное свидание к мужу. Она рассказала «Медузе», что сотрудники колонии ИК-37 настойчиво предлагали ей уехать обратно — якобы все комнаты для свиданий были заняты. Хаттарова требовала встречи с мужем, и через четыре часа ее вместе с ребенком все-таки пустили в колонию — там девушка увидела шесть свободных комнат для свиданий. Позже муж рассказал ей, что, пока она ждала снаружи, сотрудники колонии предлагали ему отказаться от встречи с женой взамен на благодарность в личном деле и дополнительное свидание в будущем.

«Я поняла, почему меня не хотели пускать — чтобы я не узнала, как его избивали. На второй день свидания я сама услышала, как сотрудники ИК-37 обращаются с этапированными заключенными — матерятся на них, заставляют бежать, приседать, вставать и опять бежать. Среди них инвалид был один, он не мог бегать. Слышно было, как они кричали, оскорбляли ужасно просто», — рассказывает «Медузе» Хаттарова.

Курмангалеев рассказал ей, что заключенные в колонии представляются не по имени. По ее словам, мужу засунули в нагрудный карман формы фотографию страуса — при передвижении по колонии он должен был представляться не по фамилии и имени, как это везде принято, а по имени этого животного: «Я страус такой-то». По ее словам, такие картинки с разными животными там у всех осужденных.

Все три дня длительного свидания Курмангалеев писал жалобы, которые Хаттарова планировала передать в Кемерово. Но на выходе из колонии ее обыскали. «Я не ожидала, что со мной будут так обращаться. Меня обыскивала женщина, стала по карманам заглядывать, раздевать. Я взяла бумагу в руки, не хотела отдавать. Мне начали угрожать, сказали, что вызовут оперативников и заберут жалобу насильно. Я все отдала, я ничего не могла сделать — испугалась очень сильно за ребенка, за себя и за мужа, который остался в колонии», — рассказала Хаттарова «Медузе».

Она написала жалобы заново, от своего имени, и повезла их в прокуратуру, Следственный комитет и ФСИН по Кемеровской области. Сотрудники СК опросили Курмангалеева, он подтвердил рассказ супруги. Региональные прокуратура и ФСИН провели в ИК-37 проверки и нарушений не нашли.

Жители поселка Яя рассказали Хаттаровой, что все обращения бесполезны — вместо проверок некоторым родственникам заключенных начинают угрожать, а тех, кто пишет жалобы из колонии, пытают еще больше.

«Заключенные боятся говорить, если приезжают проверки из Кемеровской области, в основном все молчат. Муж сказал, что заключенные готовы рассказать обо всем, что с ними происходит, только проверяющим из Москвы, которых здесь почти не бывает», — сказала Хаттарова «Медузе».

29 мая 2018 года, через два дня после встречи с супругой, Руслана Курмангалеева снова посадили в штрафной изолятор ИК-37 на 15 суток «по причине безадресной нецензурной брани». В июне 2018 года Курмангалеева вывезли в СИЗО-3 в Мариинск — ему добавили новое обвинение в умышленном причинении вреда здоровья осужденному Вильману. Тот летом 2018 года уже вышел на свободу.

Пытки в ИК-37 — обычное дело. Осужденные в ответ массово резали себе вены

В сентябре 2017 года правозащитник из проекта «Гулагу.нет» Владимир Осечкин сообщил о массовом избиении заключенных в ИК-1. Он писал, что пострадали не меньше пяти человек, им угрожали отправкой в ИК-37, где их изнасилуют. В июне 2018 года правозащитник Борис Ушаков сообщил о преступлении в СИЗО-1 Кемеровской области — сотрудники пообещали заключенному отправить его «в самую худшую командировку», если он не будет доносить на своих сокамерников. Под «самой худшей командировкой» подразумевалось этапирование в ИК-37, где, по словам сотрудников СИЗО-1, осужденному могут «создать ад».

Ушаков рассказал «Медузе», что в Кемеровской области 17 колоний и четыре СИЗО — ИК-37 считается самой жестокой. «Обычно туда помещают заключенных с целью отомстить и заставить отказаться от жалоб, которые они писали до этого. В ИК-37 многие мои заявители были не только избиты, но и изнасилованы», — сказал правозащитник.

О систематических избиениях в ИК-37 правозащитники «Гулагу.нет» писали в июле 2016 года. Тогда им стало известно, что заключенных в колонии обыскивал и избивал ОМОН. По словам осужденного по фамилии Дубровин, в избиении принимали участие и сотрудники колонии, в частности заместитель начальника по безопасности и оперативной работе Евгений Овчаров, который сейчас стал начальником ИК-37. По словам Дубровина, заключенных держали на улице на 35-градусной жаре и не давали воды, а тех, кого уводили в ШИЗО, избивали и окунали головой в унитаз.

12 сентября 2017 года, из-за очередного избиения ОМОНом, 12 заключенных ИК-37 вскрыли вены, один попытался повеситься. Осужденный Михаил Красильников рассказал адвокату Екатерине Селивановой, что сотрудники колонии Овчаров, Толканов и Марков изнасиловали его дубинкой, заставляя подписать заявление о сотрудничестве с руководством колонии.

Адвокат Селиванова записала показания второго своего подзащитного Ильи Паникоровского. На видеозаписи мужчина с перебинтованными до локтей руками рассказал, что после избиения сотрудниками колонии (он тоже говорит, что среди них был будущий начальник ИК-37 Овчаров) он вскрыл себе вены и потерял сознание. Когда очнулся, от него стали требовать подписать заявление о сотрудничестве. «Овчаров набрал емкость с какой-то жидкостью, сказал, что это моча, и облил меня. Потом с меня сняли штаны и пытались засунуть ершик в анальное отверстие, после таких действий во избежание изнасилования я все-таки подписал заявление», — рассказывал Паникоровский.

Показания Красильникова и Паникоровского позже подтвердил бывший заключенный ИК-37 Даниил Круглов, который вышел на свободу 28 сентября 2017 года. Он рассказал правозащитникам из «Гулагу.нет», что 12 сентября на территорию колонии вошли около 150 человек, некоторые — в масках. В ШИЗО, где находился в этот день Круглов, около 30 человек в форме (он не смог определить, из какого они силового ведомства) стали избивать заключенных в каждой камере. «На них орали, заставляли делать доклад, обзывали, били в область сердца, по рукам, по ногам. Я начал кричать, чтобы они перестали избивать осужденных. Они открыли глазок, сказали: вам то же самое сейчас предстоит. Я не стал ждать, чтобы меня начали избивать, вскрыл себе руку, начал биться головой об шконарь», — рассказал правозащитникам Круглов.

Через неделю после инцидента «Интерфакс» сообщил, что Следственный комитет по Кемеровской области начал проверку действий сотрудников колонии. Проверка не нашла нарушений, и 25 октября 2017 года в отношении Паникоровского и Красильникова возбудили уголовные дела по статье 206 — заведомо ложный донос. Рассмотрение дела продолжается. 26 октября 2017 года адвокат обоих осужденных Екатерина Селиванова погибла на трассе в Кемеровской области — ее машина столкнулась с бензовозом. Через девять дней неизвестные осквернили ее могилу.

В марте 2018 года московский правозащитник Сергей Охотин сообщил, что в ИК-37 был найден мертвым заключенный Юрий Кулешов. По его словам, руководство колонии и региональное следствие считают, что мужчина повесился, но правозащитник указывает, что на видео, сделанном в день похорон, видна гематома на голове. По данным «Гулагу.нет», погибший был братом Даниила Круглова, бывшего заключенного ИК-37, который рассказал об избиении в колонии.

Освободившийся из ИК-37 Илья Паникоровский сообщил «Медузе»: «Я находился в этой колонии шесть лет, [и был свидетелем того, как] осужденных избивают, унижают, заставляют подписывать бумаги разные. Жалобы писать бесполезно — ответы никогда не приходят. У руководства колонии всегда все хорошо, но там ужас что творится. Кроме картинок с животными всех заставляют песни петь о том, как они любят ИК-37. Стоят, орут хором. И сделать ничего нельзя — к нам приезжала ОНК, мы им рассказали про избиения в сентябре, теперь нас же и судят».

Контролирующие органы и кемеровская ОНК не находят в колонии нарушений. Да никто и не жалуется

По телефону, указанному на сайте кемеровской ОНК, корреспонденту «Медузы» ответила женщина, отказавшаяся называть свое имя. Она рассказала, что последняя жалоба из ИК-37 поступила в комиссию около полугода назад — один из заключенных жаловался на условия содержания. «Мы выезжаем во все колонии Кемеровской области регулярно, вне зависимости от жалоб. Есть выезды по межконфессиональному взаимодействию, по линии „Красного Креста“, дни открытых дверей — мы работаем еще и в профилактических целях. В ИК-37, насколько я помню, мы выезжали весной, был день открытых дверей вместе с родственниками осужденных. За этот период нарушений мы не находили», — сказала женщина.

Она вспомнила о случае, который произошел в ИК-37 больше года назад, когда заключенные пожаловались на применение спецсредств сотрудниками колонии. Женщина рассказала, что комиссия вместе с медиками выехала в учреждение сразу же, но жалобы не нашли подтверждения. «Человек, который написал жалобу, был чистый, без побоев — от жалобы он отказался», — сказала она.

Про события сентября 2017 года собеседница «Медузы» сказала: «Там были какие-то побои, я не хотела бы говорить об этом по телефону».

В пресс-службе Следственного комитета по Кемеровской области корреспонденту «Медузы» ответили, что не могут дать комментарий по телефону, и попросили отправить письменный запрос. Ответа на него пока не поступило.

В пресс-службе прокуратуры Кемеровской области, как и в самой ИК-37, в течение трех дней на телефонные звонки не отвечали. Во ФСИН России для комментариев попросили прислать официальный запрос на электронную почту. В Генпрокуратуре РФ также сказали отправить вопросы письменно — «Почтой России».

Если вам известно о случаях пыток в 2018 году — напишите нам вот здесь.