Канны-2025. «Два прокурора» Сергея Лозницы — трагифарс о походе за правдой в эпоху Большого террора В главных ролях — Кузнецов, Белый и Филиппенко, уехавшие из России из-за войны

На Каннском фестивале состоялась премьера нового фильма Сергея Лозницы. «Два прокурора» снят по одноименной повести репрессированного физика Георгия Демидова, который провел в лагерях 15 лет и книги которого стали доступны публике лишь в 1990-е, но так и не принесли ему широкой известности. Лозница рассказывает трагическую историю о молодом юристе в СССР конца 1930-х годов, продолжающем верить в право личности восстать против системы. Почему этот фильм о неотвратимом провале заряжает верой в то, что рано или поздно зло будет повержено — рассказывает кинокритик Антон Долин.

На дворе 1937 год. Первый из двух прокуроров — Саша Корнев (Александр Кузнецов), свежий выпускник юрфака. Три месяца назад он получил диплом и сразу попал по распределению в Брянск, на должность прокурора по надзору. Чудом в его руках оказывается письмо, написанное на клочке картона кровью, и он отправляется прямиком в тюрьму — выяснить, что же случилось.

Заключенный политического спецкорпуса Степняк (Александр Филиппенко), старый большевик, отказавшийся признавать себя шпионом и вредителем, открывает потрясенному Корневу правду: в неподкупный НКВД проникли враги народа, фашисты, пытающие и убивающие невинных людей. Не теряя времени, Корнев прыгает в поезд и отправляется в Москву в надежде попасть на прием ко второму прокурору — верховному инквизитору сталинского СССР Вышинскому (Анатолий Белый). Надо срочно донести до верхов, что произошла чудовищная ошибка! И, кажется, даже не одна. 

«Двух прокуроров» Сергея Лозницы в России не покажут, хотя ничего запрещенного в картине нет, — но хватит и репутации автора, много лет открыто выступающего против политики Владимира Путина и вторжения в Украину. К тому же все трое исполнителей главных ролей — известные российские артисты, уехавшие из страны в знак протеста: кастинговое решение выглядит как декларативный жест.

Вспоминается последний открыто антисталинский фильм в прокате РФ, «Мастер и Маргарита» Михаила Локшина. Его финальным кадром были полыхающие, но не сгорающие рукописи, эдакая неопалимая купина как прямая цитата из Булгакова и вызов новому витку цензуры. Особенно остро это воспринимается сегодня, когда в России начались системные преследования издателей и независимых книжных магазинов. Так горят ли рукописи? Вопрос отнюдь не риторический. 

В прологе «Двух прокуроров» изможденный старик-заключенный, напоминающий грустного призрака (артист израильского театра «Гешер» Евгений Терлецкий), сжигает по приказу начальства в печурке ворохи писем, направленных приговоренными на самый верх, товарищу Сталину. А одно утаивает, тем самым давая старт интриге. Рожденные болью и записанные кровью вопли о помощи обращаются в пепел на глазах зрителя, но хватает и одного незаглушенного голоса, чтобы обеспечить сбой в системе. Эта немногословная рукопись спаслась от огня.

Трудно прогнать невольные аналогии с Аушвицем (Лозница давно и продуктивно исследует природу двух режимов, сталинского и гитлеровского), где полыхали иные печи. Сегодня в бывшем лагере смерти есть экспозиция под названием «Сопротивление» — там рассказаны истории вовсе не восстаний, невозможных априори, а исключительно сохранения смертельно опасных свидетельств, дошедших до наших дней благодаря самым бесшабашным смельчакам. 

Был таким и автор оригинальной повести «Два прокурора» Георгий Демидов — ученый-физик, ученик Ландау, проведший полтора десятилетия в лагерях на Колыме и сошедшийся там с Варламом Шаламовым (тот сделал Демидова героем нескольких своих текстов). Радикализм рассказов Демидова, которые он писал после реабилитации, в 1960–70-х, был настолько силен, что в СССР его ни разу не напечатали. В 1980-м КГБ арестовал весь его архив. Через несколько лет писатель, ничего с тех пор не создавший, умер. В перестройку дочь Демидова обратилась к властям, и ей вернули архив отца. Первые посмертные публикации Демидова состоялись в 1990-х и не были замечены широким кругом читателей, к тому моменту уставших от лагерной прозы. Книги вышли уже в нашем столетии и привлекли в основном специалистов, несмотря на удивительную силу этой отнюдь не стандартной прозы.

«Два прокурора» — первая экранизация Демидова, которая, хочется верить, поможет многим открыть для себя его уникальное дарование и трагическую судьбу. Лозница скрупулезно идет по тексту, как поступал и в своей предыдущей экранизации — «В тумане» по повести Василя Быкова. Сказывается методичность и тщательность документалиста, привыкшего работать с архивами, желание не столько трансформировать, сколько сохранить ценный в художественном и историческом отношении текст. Старательно выдержана тусклая цветовая гамма ведомственных кабинетов и тюремных лабиринтов (фильм снимался в настоящей старинной рижской тюрьме, ныне не функционирующей), впечатляет точность в костюмах и прическах персонажей. 

Все это не помешало автору сделать картину пугающе современной, избегая дешевых анахронизмов. Да и сама реальность позаботилась об эффекте моментального узнавания. Хроника российских политических репрессий, как закольцованный сценарий фильма, сделала петлю и вернулась в ту же точку, где когда-то начиналась. Лично я, когда с экрана зазвучало бодрое «Нас утро встречает прохладой…», от ужаса чуть не спрятался под кресло; мой сосед по ряду, явно европеец, смотрел на экран с недоумением. В любом кинозале мира аудитория «Двух прокуроров» неминуемо разделится на тех, кому знаком советский опыт, и остальных, обреченных многого не понять. 

То, насколько глубоко проникает в материал Кузнецов, человек постсоветского поколения, можно объяснить только феноменальной актерской интуицией. Большинство сцен он играет одними глазами, не столь многочисленные реплики звучат приглушенно, смущенно, испуганно, лишь изредка и внезапно набирая силу — ту, которая заставляет молодого идеалиста продолжать движение к страшной разгадке таинственного письма.

Корректная сдержанность формальной и вежливой речи наполняет экзистенциальным ужасом единственную, но незабываемую сцену Белого-Вышинского, внезапно оказавшегося очень похожим на прототип. Этот администратор в очочках — аккуратная и цивильная верхушка карательной системы, работающей бесперебойно по всей вертикали, от последнего надзирателя в провинциальной тюрьме до обитателей московских кабинетов. 

«Два прокурора» представляет потрясающую галерею персонажей и типажей, иногда молчаливых, но незабываемо фактурных. Но и на этом фоне выделяется Филиппенко, мастер гротеска и давний борец со сталинизмом в своих театральных проектах.

Он играет две контрастные роли — пламенного революционера Степняка, не желающего сдаваться системе, и безымянного «мужчину с деревянной ногой», который уже побывал ходоком на приеме у Ленина, а теперь едет в столицу к самому Сталину пожаловаться на нелегкую ветеранскую долю. Его колоритный монолог — чуть адаптированная, но почти дословная «Повесть о капитане Копейкине». Нутряная неразрывная связь между гоголевскими, сталинскими и нынешними временами выражена предельно доходчиво, как и парадоксальное единство мученика-сидельца и хитрюги-ходока. Стоит вспомнить концовку повести, запрещенную царской цензурой, и без всяких аллюзий и жирных намеков сквозь классический текст проступит судьба какого-нибудь ветерана СВО или хроника пригожинского бунта. 

Несомненно, «Два прокурора» — высокая трагедия одинокого и обреченного похода за правдой. Лозница с беспощадной прямотой сравнивает ее с русской народной сказкой, ведь найти герою предстоит «то, не знаю что». Работает и мифологический пласт: случайные собеседники Корнева изобличают в нем девственника, и остается гадать — то ли он безгрешный Парсифаль, которому суждено расколдовать замок и снискать Грааль, то ли обреченная на убой ритуальная жертва. Вместе с тем картина наполнена комедийными и абсурдистскими обертонами, неслучайны отсылки к Гоголю и Кафке, чьи персонажи сами собой выпрыгивают из сценария, как чертик из коробочки: дурная бесконечность бюрократического учреждения ничуть не уютнее, чем тюрьма, состоящая из череды тупиков и одиночек. 

Звуковая партитура, наполненная выразительными паузами, создавалась многолетним соратником Лозницы Владимиром Головницким, музыку — глумливый марш в духе Шостаковича — писал нидерландский композитор Кристиан Вербеек («Естественная история разрушения»). За театрально-условный и в то же время документально достоверный предметный мир отвечал художник-постановщик Кирилл Шувалов. Еще один постоянный соавтор режиссера, выдающийся оператор Олег Муту, чье имя прославили румынские картины «Смерть господина Лазареску» и «4 месяца, 3 недели и 2 дня». Муту снял весь фильм как череду статичных, подолгу неподвижных «живых картин», подчеркнув скованность и зависимость персонажей, их неспособность к движению. Никогда еще омонимическое совпадение кинокамеры и камеры тюремной не было настолько говорящим. 

В игровом кино Лозница тяготеет к хоррору. От дебютного «Счастье мое» до крайне далекой от Достоевского «Кроткой» (именно в ней он начал исследовать гнетущую метафизику русской тюрьмы) режиссер рассказывает одну и ту же историю путешествия в сердце тьмы, где ищущий герой ничего не обретает, а, наоборот, теряет себя. «Два прокурора» напоминают ледяной нож, которым, согласно поверью, можно убить, не оставляя следов и улик: почти два часа оружие ковыряется в твоем сердце, наполняя страхом и холодом. Если не боитесь расширить контекст, посмотрите собранные Лозницей из архивов «Процесс» и «Государственные похороны». В первом из этих хроникальных фильмов автор и встретился со своим будущим персонажем — прокурором Вышинским. 

В своей неутомимой борьбе с вечным злом сталинизма режиссер параноидально последователен, будто охотник на вампиров Ван Хельсинг. Посмотрев по сторонам, трудно не признать его правоту. Причины нынешней войны, репрессий и цензуры в России по-прежнему скрываются в недостаточно исследованном и понятом прошлом, в том самом трижды проклятом 1937-м. Как будто нарочно, чтобы доказать этот тезис, в день каннской премьеры «Двух прокуроров» в московском метро открыли новый (вернее, старый, давно уничтоженный, но любовно восстановленный) памятник Сталину. 

Лознице нередко бросают обвинения в так называемой чернухе — беспросветности его картин, якобы рисующих СССР и нынешнюю Россию исключительно в черном свете. Но при всей монументальной неотвратимости «Двух прокуроров», герой которых будто с самого начала догадывается о своей судьбе (и этим отличается от Корнева из повести Демидова), это все-таки кино о неистребимом правдоискательстве, о безнадежном сопротивлении, о силе духа и вере в право личности восстать против системы.

Следует этому рецепту и сам режиссер, игнорируя упреки в старомодности и даже дурновкусии самой борьбы с живучими демонами прошлого. Заражаясь его неуклонным идеализмом, хочется верить в то, что фильмы Лозницы со временем будут по-настоящему увидены и оценены, как это происходит — пусть запоздало — с прозой Демидова.