Глобальное потепление обойдется миру в триллионы долларов — но Россия пострадает не так сильно, как большинство стран Так считают некоторые ученые, но это лишь один из сценариев будущего. А можно ли вообще оценить ущерб от изменения климата?

Экономисты из Потсдамского университета подсчитали, что к 2050 году глобальное изменение климата принесет человечеству убытки на сумму не менее 38 триллионов долларов — это эквивалентно сокращению мирового ВВП на 19% по сравнению с гипотетической ситуацией без потепления. Исследователи подчеркивают, что эти убытки неизбежны, они не зависят от будущих политических решений, а объяснить их можно последствиями уже произведенных выбросов парниковых газов. Интересно, что на карте, прилагаемой авторами к статье в Nature, пострадавшими отмечены почти все уголки планеты — за исключением России, Канады и части Скандинавии. Значит ли это, что для северных стран потепление будет выгодным? А насколько? И что думают по этому поводу российские ученые? «Медуза» подробно отвечает на главные вопросы о связи между изменением климата и экономикой.

Россия — северная страна, глобальное потепление сделает ее чуть более пригодной для жизни. Правда, что изменение климата, при всех минусах, принесет России больше пользы, чем вреда?

Честный ответ на этот вопрос — мы не знаем. Бесспорно то, что в северных странах у глобального потепления будут как отрицательные, так и положительные последствия, но вот какие из них перевесят — вопрос, требующий не общих слов, а очень сложных подсчетов и моделирования. Такие исследования проводятся (и новое исследование — одно из многих подобных), но пока их выводы недостаточно надежны. Именно в части исследования России они сильно различаются своими посылками, методом проведения и результатами.

Разброс мнений ученых здесь большой: он находится в диапазоне от уверенности в том, что Россия будет одной из самых пострадавших стран, до предположения о том, что плюсы могут перевесить минусы.

То есть ученые, как обычно, ничего не знают — но вводят требования по сокращению выбросов? Может, и самого потепления в таком случае не существует?

Нет, потепление, к сожалению, существует — это факт, а не предположение. И то, что оно вызвано деятельностью человека, тоже бесспорно — подробнее о том, на чем основана такая уверенность, можно прочитать здесь.

Современная климатология основана на создании числовых моделей Земли с ее атмосферой, океанами, энергетическим и водным балансом и симуляции развития этих моделей на суперкомпьютерах. Законы физики, которые управляют гидро- и атмосферой, хорошо известны, и точность прогноза моделей климата определяется прежде всего подробностью (разрешением) климатических моделей Земли и уточнением начальных условий.

Если говорить проще, то у климатологов есть большое количество исторических наблюдательных данных, которые позволяют калибровать существующие числовые модели Земли: данные метеостанций, спутников, косвенные данные о составе древней атмосферы, которая существовала сотни тысяч лет назад (полученные, например, при анализе антарктического льда) и многие другие ряды данных, на которые можно опереться.

Более того, знания ученых о климате никогда не базируются на какой-то одной модели, придуманной отдельной группой исследователей, — есть десятки международных команд, которые пытаются улучшить и уточнить прогнозы друг друга. Анализом сходств и различий прогнозов разных моделей занимается специальная экспертная панель (Coupled Model Intercomparison Project — CMIP) при Международной метеорологической организации. Поэтому то, что считается консенсусным климатическим прогнозом, всегда опирается на согласованные прогнозы разных моделей.

Но вот когда ученые переходят от самого климата к последствиям его изменения — в том числе для экономики, — ситуация становится гораздо более сложной. Моделировать экономические процессы так же, как климат, просто невозможно — как невозможно поместить в компьютер все разнообразие экономической жизни человека и его путей адаптации к климату. Вместо этого эконометристы придумали собственные подходы, которые позволяют поместить климат и экономику в единую систему — и она дает возможность хоть что-то предсказывать.

Такие системы существуют еще с 1970-х годов. Пионером их развития считается Уильям Нордхаус, американский экономист, получивший за это экономическую премию имени Альфреда Нобеля в 2018 году. Сейчас исследованиям экономических последствий изменения климата уже десятки лет, но пока существующие модели очень далеки от совершенства: оценки стоимости потепления, которые выдают разные подходы, могут отличаться в разы. Поэтому те 38 триллионов долларов, о которых говорится в новой работе, вероятнее всего, тоже далеко не окончательное значение. В разговоре об этом исследовании важнее не знать саму сумму, а понимать, как она была посчитана, — на этом мы подробнее остановимся ниже.

Если установить связь экономики и потепления так сложно, может, и не надо ничего высчитывать? Надо просто сокращать выбросы?

Так это не работает. Даже если вы не пытаетесь подсчитать истинную стоимость потепления, но пытаетесь с ним бороться, вы все равно эту стоимость неявно подразумеваете: сокращая выбросы, вы все равно исходите из существования некоторой будущей экономической выгоды, которую собираетесь получить за счет инвестиций в сокращение выбросов сегодня. Конечно, не на всякий вред можно навесить ценник (не ясно, например, во что следует оценить существование белых медведей, для которых потепление представляет непосредственную угрозу), но, поскольку борьба с изменением климата всегда стоит денег, все равно приходится понимать, кто и сколько должен заплатить.

Экономическую стоимость потепления в некотором смысле можно назвать основным вопросом климатологии. Логика здесь такая:

• экономическая деятельность ведет к выбросу парниковых газов;
• выбросы ведут к потеплению;
• выбросы при этом ничего не стоят ни продавцу, ни покупателю — их стоимость не регулирует рынок, они не включены ни в чьи издержки (это так называемые «экстерналии»);
• чтобы остановить изменение климата, нужно отвязать экономический рост от роста выбросов;
• для этого нужно включить стоимость этих «экстерналий» в стоимость производства — тогда проблема климата станет просто проблемой рынка;
• но для этого нужно знать стоимость «экстерналий» — а именно сколько будет стоить экономике будущего одна тонна углекислого газа, выброшенного в атмосферу сегодня;
• чтобы узнать эту стоимость, надо понимать, как изменение климата (на +1 тонну CO2 сегодня) повлияет на экономический рост;
• а для этого надо понимать влияние климата на разнообразные экономические процессы.

Именно эту неразрывную связь экономики и климата осознал Уильям Нордхаус, когда стал заниматься своими экономическими моделями. И хотя вначале они были довольно примитивными — а их выводы опровергались, — в результате появились такие понятия, как углеродный след, торговля квотами и вообще современная климатология не как физическая наука, а как отрасль экономики и политики.

Что придумал Уильям Нордхаус? И как все-таки учесть влияние климата на экономику?

Сейчас есть несколько разных способов оценивать влияние климата на экономику, и подход Нордхауса далеко не единственный — хотя, по-видимому, один из самых влиятельных.

Его общая рамка заключается в том, что если вам нужно представить, как будет меняться жизнь с глобальным изменением климата, то необязательно ждать этого изменения — можно посмотреть на уже существующую ситуацию, на планету, где в разных частях даже одной страны может быть очень разный локальный климат, и использовать этот географический срез ситуации «на сегодня» для предсказания экономики будущего. Исходно Нордхаус с соавторами работал только с одной отраслью экономики — сельским хозяйством, и проще всего объяснить, как это может работать, именно на нем.

Традиционно, до прихода эконометристов, подход здесь был следующим: есть хорошо известные климатические условия, при которых выращивают, скажем, кукурузу или пшеницу. По историческим данным агрономы могут неплохо предсказать, какой урожай можно собрать при той или иной засухе, при той или иной температуре, — для этого используют особенные, очень узкоспециализированные модели урожайности, которые, в принципе, можно использовать, чтобы предсказать и последствия изменения климата в данной локальной точке.

Такой подход всем хорош (в своей области) — но заранее предполагает, что фермеры никак не будут адаптироваться к меняющимся условиям. Там, где когда-то выращивали пшеницу, при изменении климата все равно будут выращивать пшеницу — с каждым годом все менее успешно. Поскольку это, очевидно, не так, более грамотный подход к последствиям изменения климата должен учитывать и будущую адаптацию — но как именно ее учесть, было не ясно.

Идея Нордхауса и соавторов заключалась в следующем: если в стране хорошо работает рынок, то влияние климата на экономику, каким бы оно ни было, уже включено в стоимость земли вместе с возможностями адаптации. Искомую связь климата и экономики можно вычленить из этой стоимости — достаточно нивелировать влияние всех остальных факторов. В своей основе подобный подход восходит еще к идеям классика экономики XVIII века Давида Рикардо, который разработал теорию сравнительных экономических преимуществ. Он опирается на то, что экономические агенты — в данном случае фермеры — знают свои преимущества перед конкурентами и всегда рационально адаптируются к существующим условиям, в том числе к условиям климата. Например, они знают, какую культуру выгоднее выращивать именно в данном месте, при данной среднегодовой температуре и количестве осадков, а когда нужно что-то поменять. И экономистам даже не важно, как именно может быть проведена адаптация, — важно, что ее возможность уже включена в стоимость земли с данным климатом. Другими словами, если идеальные фермеры умеют извлекать максимальную прибыль из любого климата — значит, пределы адаптации к любому климату в будущем уже отражены в стоимости земли.

Конечно, климат далеко не единственный фактор, который определяет стоимость, но это важный компонент, и его вклад можно вычислить. Для этого нужно собрать информацию о как можно большем количестве участков с самыми разными условиями в одну большую таблицу — и провести статистический анализ. В результате мы узнаем, как именно определенное климатическое изменение — например, увеличение количества дней в году с положительной температурой — должно увеличивать стоимость участка земли при прочих равных условиях. От стоимости земли можно уже перейти к будущей прибыли, доходам и в конечном итоге (если мы знаем, как будет меняться климат) к общей «цене потепления».

Именно такую работу в 1994 году провели Нордхаус, Мендельсон и Шоу для США. И пришли к неожиданному выводу: для некоторых регионов страны потепление будет даже благотворно. И хотя эта работа стала основой целого подхода, ее вывод довольно быстро был опровергнут — и вот почему. Главный врожденный недостаток такого подхода заключен в словах «при прочих равных условиях»: экономисты должны учесть все возможные факторы, которые способны влиять на стоимость земли (помимо климата), и только тогда выводы о влиянии климата на экономику будут достоверными. Но учесть все различия принципиально невозможно — и здесь кроется пространство для разночтений и ошибок.

Попали в эту ловушку даже сами изобретатели подхода — Нордхаус, Мендельсон и Шоу. Когда в 2005 году другие экономисты самостоятельно проанализировали расчеты исследователей, оказалось, что те забыли правильно учесть фактор ирригации. Он значительно влиял на стоимость земли — и когда это удалось учесть, выводы статьи изменились на противоположные. Воздействие изменения климата на сельское хозяйство в США поменялось с незначительно положительного на достоверно отрицательное.

С тех пор подходы к исследованию стоимости, разумеется, сильно улучшились, но возможность существования скрытых параметров, которые сложно учесть в анализе, никуда не исчезла. Кроме того, подход, основанный на анализе стоимости земли, возможно, и работает для США, где земля свободно продается на рынке, — но что делать с другими странами, где это не так? Можно ли сказать что-то о глобальном влиянии климата на основе тех данных, что собраны в такой особенной стране, как США?

Тем не менее, несмотря на все недостатки и вопросы, такой подход и сейчас используют в главном инструменте, с помощью которого ученые сегодня оценивают социальную стоимость углерода и вообще анализируют климатическую политику, — это так называемые модели комплексной оценки (Integrated assessment modelling). Это вычислительные инструменты, которые связывают воедино экономическую деятельность, выбросы углекислого газа, его воздействие на климат — и уже воздействие климата на саму экономическую деятельность. «Формула», по которой изменение климата переводится в экономический спад или рост, здесь составляет лишь малую часть системы, но делается это на основе того самого подхода, за который Уильям Нордхаус получил свою Нобелевскую премию по экономике.

А нельзя ли сделать проще: сопоставить погоду с прибылью и посчитать, как одно влияет на другое? Или это плохая идея?

Отличная! Этот принципиально иной подход к исследованию климата стал популярен в последние десятилетия, когда экономистам оказался доступен гораздо больший объем неагрегированных данных, которые можно сопоставлять с климатическими аномалиями. Если при оценке стоимости земли экономисты проводили географический срез — сравнивали разные части планеты с разным многолетним климатом, — то здесь, наоборот, одни и те же места сравниваются сами с собой, но в разное время. А вместо климата речь идет уже о конкретной погоде и ее влиянии на экономические показатели «в моменте». Причем экономический эффект здесь можно понимать по-разному: можно, как и раньше, смотреть на прибыли в какой-то отдельной отрасли, например в сельском хозяйстве, а можно брать много выше и анализировать общий ВВП конкретного региона или области.

Исследования такого типа особенно интересны тем, что они позволяют взглянуть на общую экономическую картину на планете и продолжить ее в будущее. Если подход моделей комплексной оценки это движение снизу вверх (берем влияние климата на урожаи, лесозаготовку, рыбную ловлю, производительность труда и складываем все, что можем подсчитать, вместе), то здесь происходит движение сверху вниз: берется общий ВВП и из него вычленяется климатический компонент. Понятно, что в первом случае есть риск пропустить что-то важное — и тогда оценка окажется заниженной. Здесь же этого риска нет — вся экономическая деятельность включена в общий ВВП.

Именно к такому типу исследований относится последний подсчет группы немецких экономистов под руководством Леори Венц, опубликованный сейчас в Nature. В нем исследователи собрали данные о 1600 различных субнациональных регионах на планете за последние 40 лет (до 2020 года) и сопоставили региональный ВВП с годовыми погодными особенностями: среднегодовой температурой, дневным разбросом температур, годовым количеством осадков, количеством дней с минимальными и экстремальными осадками.

Общие выводы этого сопоставления мы уже упоминали выше — глобальные убытки в 38 триллионов долларов к 2050 году, которые «уже превышают затраты на смягчение последствий, необходимые для ограничения глобального потепления до 2 °C в шесть раз в ближайшее время», как пишут авторы. Убытки прогнозируются для всех регионов, кроме самых северных, где «сокращение изменчивости температуры принесет выгоду» — читай: позволит сократить расходы на отопление. Это далеко не первое подобное исследование — например, в 2018 году команда из Стэнфорда прогнозировала сокращение ВВП на душу населения к 2100 году примерно на 15–25% (в сценарии сокращения выбросов, который авторы считали реалистичным), и северные страны, в том числе Россия, в нем также были среди наименее пострадавших.

Но насколько надежны такие расчеты? И можно ли из них делать вывод о том, что России потепление на самом деле выгодно?

Расчеты не очень надежны. И нет, такого вывода сделать нельзя. Но разберем это по порядку.

Модели, основанные на панельных данных и анализе ВВП, очень привлекательны тем, что охватывают экономику вообще, а не только ее несколько частей — но имеют свои серьезные недостатки. И главный этот недостаток в том, что итоговый результат в огромной степени зависит от того, с каким представлением о будущем экономисты в принципе подходят к задаче моделирования.

Это звучит туманно, но на самом деле ситуация довольно простая: прежде чем строить модель, исследователь должен решить, что именно в меняющейся погоде должно влиять на наблюдаемые изменения локального ВВП — сама погода или ее изменения? Существуют ли некоторые оптимальные условия для жизни и производства, отклонения от которых дают падение ВВП? Или важен не абсолютный уровень, а сам факт его изменения?

Ответить на этот вопрос непросто. Понятно, что до некоторой степени люди могут адаптироваться к любому климату (иначе все жили бы только в одной климатической полосе, а не как сейчас — от полюса до полюса), но у этой адаптации есть пределы, и сама она в экономическом смысле что-то стоит. И вот в зависимости от того, как экономисты отвечают на этот вопрос об адаптации, они и создают разные экономические модели.

Есть два типа моделей: в «моделях роста» адаптация не учитывается и считается, что погода всегда определенным образом влияет на производство и рост ВВП. В «моделях уровня», наоборот, считается, что экономика может полностью адаптироваться к любому климату, а вся стоимость изменения климата — это лишь сама стоимость адаптации.

Можно легко догадаться, что первый тип моделей всегда выдает гораздо более значительный экономический ущерб в результате потепления. И эта разница не на какие-то проценты, а во много раз. Авторы статьи в Nature приводят график, в котором последствия изменения климата посчитаны в двух крайних вариантах — в «чистой модели роста» и в «чистой модели уровня», и в первом случае к 2100 году падение глобального ВВП должно составить 90%, а во втором — менее чем 5%. Эта огромная разница не результат ошибки в климатических прогнозах или измерениях экономических показателей — это то различие, которое вносит использование разных предпосылок в отношении возможности адаптации.

И это не какой-то необычный артефакт, обнаруженный единственной группой исследователей, которые не смогли сделать «правильный» выбор модели, — это текущее состояние дел в данной области эконометрики.

Так, относительно недавно, в 2021 году, группа экономистов из Университета Дьюка в США сравнила предсказания 800 самых разных экономических моделей климата и сопоставила их результаты друг с другом. Итог сравнения выглядел следующим образом: «модели уровня» (те, которые предполагают возможность адаптации) в большинстве своем прогнозировали экономические потери в пределах 1–3% глобального ВВП к 2100 году — примерно столько же, сколько прогнозируют более старые модели комплексной оценки (созданные по идеям Уильяма Нордхауса). Несколько меньше, но примерно в этом же диапазоне лежат существующие оценки общей стоимости сокращения выбросов парниковых газов. Самое интересное, что другой тип моделей — модели роста, предполагающие ограниченность адаптации, — прогнозировали, в зависимости от особенностей, либо падение глобального ВВП до 85%, либо его значительный рост — до 329% (!). Это, конечно, крайние случаи, но они показывают, насколько сложно устроено взаимодействие климата и экономики — и насколько осторожно нужно относиться к любым новым оценкам, которые чуть ли не каждый месяц появляются в литературе.

Откуда же тогда взялись 38 триллионов долларов (или 19% ВВП, описанные в статье из Nature) — и к какому типу относится использованная в этом исследовании модель?

Это модель, которая живет между двумя крайностями «моделей роста» и «моделей уровня», — она предполагает, что адаптация к новому климату возможна и основной экономический удар потепление наносит именно своим изменением (то есть довольно консервативна), — но вслед за убытками, которые несет экономика поначалу, следуют новые убытки, которые продолжаются в течение нескольких лет, — некое «эхо» изменений.

Включение таких «убытков с задержками» позволяет авторам учесть больше последствий, чем просто эффект первичной адаптации, но и не исключать возможность полной адаптации в будущем — чего не позволяют «модели роста». За такой вроде бы взвешенный, рациональный подход поиска золотой середины тоже, конечно, приходится платить: никто не знает, какое количество лет следует учитывать, чтобы правильно подсчитать экономическое «эхо» изменения климата. Решать это приходится почти волюнтаристским путем (хотя распределение силы удара по годам можно видеть на одном из графиков статьи), поэтому в итоговой оценке, которую приводят авторы — тех самых 38 триллионах, — остается очень много субъективных предпосылок. В общем, 38 триллионов долларов убытков к 2050 году — интересная оценка, но насколько близка она к правде, мы на самом деле пока не знаем.

Понятно, что все сложно, — но разве не очевидно, что северным странам потепление будет выгодно хотя бы с точки зрения сельского хозяйства?

Если говорить о России в целом, то все-таки не так. Глобальные эконометрические исследования специального внимания северным странам и России не уделяют, но у нас есть собственные ученые, которые используют разные подходы. И их выводы можно вкратце изложить следующим образом: да, с повышением температуры урожайность сельского хозяйства в центральных и восточных регионах России может увеличиться за счет большего числа дней с положительными температурами, но одновременно с этим в основных сельскохозяйственных регионах, которые расположены на юге России, это будет сопровождаться повышением частоты засух. И рост урожаев на севере, скорее всего, не сможет компенсировать падение урожаев на юге — потому что именно на юге расположены ценные черноземные почвы, которые являются важнейшим фактором урожайности — и которые невозможно взять и перевезти на север.

То, что изменение климата не станет хорошей новостью даже для России, показывает, например, исследование экономистов Марии Беляевой и Равшан Бокушевой, которые попытались спрогнозировать будущие урожаи для трех конкретных культур — пшеницы (озимой и яровой) и ячменя. Для этого они использовали все тот же панельный подход, описанный выше и оценивающий влияние погоды на урожайность. Оказалось, что в самом оптимистичном сценарии продуктивность трех зерновых культур снизится примерно к середине века на 6,7% и увеличится на 2,6% к концу столетия. А если потепление будет значительным, то падение урожаев может достигнуть и 55%. Другие исследователи, использующие уже не эконометрические, а чисто агрономические подходы, основанные на исследовании почв России, приходят к тем же выводам — к середине века потепление может привести к росту сельскохозяйственного потенциала на территории России, но он будет сопровождаться значительным падением продуктивности зерновых культур.

Интересно, что если не фокусироваться на одних урожаях, а посмотреть на сельское хозяйство в целом (и учесть, что вообще-то кроме производства существует импорт и экспорт, а потепление будет однозначно сопровождаться мировым ростом цен на продовольствие), то неожиданно окажется, что все, что будет происходить в России с урожаями, вообще не будет иметь почти никакого значения для самих жителей страны. На первый план в таком случае выходят изменения в торговле и потреблении, а затраты на импорт превысят выгоды от экспорта. Об этом говорит серия работ экономистов-агрономов под руководством Михаила Светлова из Всероссийского НИИ экономики сельского хозяйства — они убедительно доказывают, что незначительный рост урожайности в Центральной России просто утонет в море других факторов, которые будут толкать цену продовольствия вверх. Так что извлечь выгоды из потепления России, скорее всего, не удастся. Однако здесь снова следует сделать оговорку, что эти выводы сделаны на основе использования моделей, созданных на основе предположения о «прочих равных условиях», то есть они не учитывают возможности адаптации российского сельского хозяйства к климатическим изменениям. Насколько эти адаптации могут быть успешными, никто не знает — и мы уже обсуждали, почему так сложно их оценить.

Есть эксперты, которые полагают, что Россия от изменения климата не «только выиграет», а как раз «больше всех проиграет». Что они имеют в виду?

Действительно, в этом вопросе есть прямо полярные точки зрения, которых придерживаются разные эксперты. При этом с одним из аргументов согласны практически все — скорость климатических изменений в России существенно (примерно в 2–2,5 раза) превышает среднее изменение климата на планете. Это происходит из-за того, что значительная часть России лежит в приполярной области, а здесь потепление идет особенно быстро — ведь с изменением климата средняя температура на планете выравнивается.

Все эксперты согласны также с тем, что изменение климата для такой большой страны, как Россия, будет иметь как отрицательные, так и положительные стороны, — главный спор идет о том, что, по мнению экспертов, должно перевесить. А правильно подсчитать вес разных факторов, как мы уже убедились, крайне сложно. Но можно хотя бы перечислить эти главные плюсы и минусы, не пытаясь выделить из них самые важные. Выглядеть они могут так.

Плюсы:

• снижение затрат на отопление;
• возможность открытия Северного морского пути через Арктику;
• улучшение сельскохозяйственного потенциала в центральных и северных регионах;
• снижение смертности в результате воздействия низкой температуры (в целом в мире именно низкие температуры вносят основной вклад в рост избыточной смертности).

Минусы:

• снижение урожайности в результате засух;
• увеличение масштаба лесных пожаров;
• разрушение зданий, построенных на вечной мерзлоте;
• увеличение смертности за счет воздействия волн тепла;
• отказ мировой экономики от ископаемого топлива — и резкое падение доходов российского бюджета в результате этого энергоперехода.

Эти и многие другие последствия изменения климата на территории России перечислены в Третьем оценочном докладе Росгидромета. В нем нет попытки систематически сопоставить общий вес плюсов и минусов в любом виде — экономическом или каком-либо другом, но зато есть подробный анализ самых разных последствий, вплоть до изменения ареала переносчиков заболеваний человека и животных.

Нет в нем и анализа последнего из краткого списка основных минусов — финансовых последствий отказа мира от ископаемого топлива. Формально можно сказать, что это не имеет отношения к воздействию потепления на экономику, но косвенная связь здесь, безусловно, есть — ведь именно из-за потепления происходит этот отказ, и его скорость зависит от того, как серьезно человечество относится к угрозе изменения климата.

Именно этот косвенный фактор станет для России в ближайшие десятилетия решающим — по сравнению с ним все проблемы с тающей мерзлотой, засухами и пожарами окажутся мелочами. Такой взгляд на последствия потепления продвигают некоторые эксперты, специализирующиеся уже не на экономическом, а на политологическом аспекте меняющегося климата. Эта точка зрения подробно аргументируется в книге «Климат» профессора Джорджтаунского университета в Вашингтоне Тэйна Густафсона.

«Некоторые, особенно в России, могут утверждать, что энергетический переход — это не то же самое, что изменение климата, и что в некоторых отношениях изменение климата может быть даже полезным для России», — пишет он и сразу же отвергает этот взгляд. «Я утверждаю, что такая точка зрения глубоко ошибочна. Основное воздействие изменения климата до 2050 года будет направлено именно на экспортные доходы России и ее экономику». Далее Густафсон объясняет, что падение сырьевых доходов, вызванное борьбой с потеплением, России будет нечем компенсировать и это к 2030 году приведет к нарастающему кризису, который будет сложно контролировать изнутри страны, потому что для этого у России не будет рычагов влияния. Кроме сырьевого аргумента, Густафсон, конечно, говорит и о других последствиях потепления уже внутри страны — но все эти рассуждения опираются на уже упомянутые доклады Росгидромета и работы климатологов-эконометристов. Книга написана еще до вторжения России в Украину в 2022 году — и до введения санкций, которые резко ускорили события, предсказанные автором, вроде отказа Европы от российского природного газа.

Сходный взгляд на последствия изменения климата для России можно увидеть и в недавно вышедшем обзоре, составленном международной группой политологов. Статью сложно назвать объективной, однако она дает интересный взгляд на все те негативные факторы, которые российские климатологи обычно игнорируют, предпочитая концентрироваться на урожаях и других частных последствиях.

Что почитать на эту тему?

• Максимиллиан Ауфхаммер, Измерение экономических последствий изменения климата // Journal of Economic Perspectives. — 2018. — Т. 32. — № 4. — С. 33–52. В статье приводится популярный исторический обзор существующих подходов к измерению последствий изменения климата от одного из известных специалистов в этой области.
• Нобелевская премия 2018 года по экономике — популярный обзор работ Уильяма Нордхауса и Пола Ромера.
• Третий оценочный доклад Росгидромета об изменениях климата и их последствиях на территории Российской Федерации (2022 г.) — главный источник локальных исследований и официальная точка зрения российской власти на изменение климата.
• Глобальный климат и почвенный покров России: оценка рисков и эколого-экономических последствий деградации земель. Адаптивные системы и технологии рационального природопользования (сельское и лесное хозяйство) — самое подробное исследование воздействия изменения климата на урожайность в России и первоисточник для большинства исследований этого вопроса.
• Newell R. G., Prest B. C., Sexton S. E. The GDP-temperature relationship: implications for climate change damages // Journal of Environmental Economics and Management. — 2021. — Т. 108. — С. 102445. Сравнение разных моделей предсказания реакции ВВП на изменение климата с подробностями о том, почему разные подходы дают такие разные результаты.