«Он давал нам шансы, мы их отвергали. А теперь их больше нет» Журналист Андрей Лошак — об Алексее Навальном

16 февраля 2024 года стало известно, что политик Алексей Навальный умер в колонии. В 2018 году на телеканале «Дождь» вышел документальный проект журналиста и режиссера Андрея Лошака «Возраст несогласия», посвященный молодым активистам, участвующим в президентской кампании Навального. В последнее время журналист работал над продолжением фильма. По просьбе «Медузы» Андрей Лошак вспоминает политика.

Андрей Лошак

журналист

Я увидел новости [о смерти Алексея Навального] в процессе работы над продолжением моего фильма «Возраст несогласия» — я снимал всех ребят, так называемых навальнят, которых мы снимали шесть лет назад во время кампании Навального. Поэтому мысли мои, даже в силу работы, крутятся вокруг Алексея. Для меня это действительно важный человек. Невероятная трагедия. Не знаю, когда я в себя приду — очевидно, что небыстро.

Мне почему-то казалось, что он не должен погибнуть, что он такой супергерой и силы зла над ним как будто не властны. Его пытались отравить, пытались выдавить [из страны]. Как нелепо и жалко Путин его боялся, не называл никогда по имени. Мне казалось, что у [Навального] есть какая-то власть над этими демонами. Что есть какой-то ангел-хранитель, который его оберегает, потому что потом он нам будет нужен.

Его миссия не закончилась на возвращении в Россию и на тюрьме — мне казалось, это просто часть пути. Его смелость, несгибаемость, его умение шутить и смотреть на это с высоты своей нравственной правоты — все это давало иллюзию [неуязвимости]. И мне страшно признаться, что это [все-таки] оказалось иллюзией, что не было ангелов-хранителей.

Это какой-то страшный удар. Для меня это удар и по вере в то, что существует добро и зло, что добро в какой-то момент все-таки побеждает. Алексей давал эту веру, и я, честно говоря, на этой вере и держался в последние годы. Он был маяком в этом мраке — вот он сидит где-то в этих жутких ШИЗО и смеется над ними. И показывает, что так можно. Мне казалось, что такую невероятную силу не сломить, ее даже не убить, хотя что им стоило, да? Но, к сожалению, все оказалось банально: там трусы́ намазали ядом, тут что-то еще страшное. Я не знаю, как он провел эту последнюю ночь и что они с ним сделали, ведь в его вчерашнем выступлении мы видим человека, который явно не собирается умирать.

Многие все эти три года писали: «Зачем он вернулся, что за идиотизм, что за бессмысленное самопожертвование?» Просто люди не понимают, кто такой Алексей. А для тех, кто его знал, это было естественно: ты видишь его в жизни и понимаешь, что человек по-другому не может.

Он вообще реабилитировал в моих глазах само понятие «политика»: до этого я видел только, как люди говорят одно, делают другое, думают третье. А тут появилась цельная личность. Я прекрасно помню, как шесть лет назад, снимая «Возраст несогласия», я пытался агитировать, а вся наша либеральная интеллигенция говорила: «Ну он же националист! Ты помнишь, там, в 2000 каком-то году он вышел на „Русский марш“?» А я им говорю: «Ребят, ну это же наш последний шанс, еще шесть лет Путина — и будет катастрофа». И эти люди выбирали Путина, отвергая тогда Навального.

Он нам давал эти шансы, мы их отвергали, мы ими не воспользовались, а теперь их больше нет. Помимо невероятной боли и ненависти к убийцам я испытываю презрение к своим единомышленникам, которые понимали, что происходит со страной, но все равно совершенно равнодушно относились к Навальному. Я выходил на все митинги, когда он вернулся. Я видел, кто выходит — выходили молодые ребята, а людей моего поколения практически не было. И ответственность за его смерть [лежит] и на этих людях с прекрасными лицами.

Когда Алексей возвращался в Россию, я написал пост с одним словом: «Герой» — и его фотографией. Я думал, только в кино люди до такой степени готовы идти на самопожертвование. У меня не было иллюзий, что мы его отобьем: я прекрасно понимал, что [на митинги в защиту Навального] выйдет опять все то же количество людей, что и обычно. И его сожрут. Но я не понимал, что его убьют: почему-то после того, как он выжил [после отравления], мне казалось, что он в каком-то защитном коконе. Я испытывал абсолютный восторг и бесконечное уважение. Это возвращает веру в людей, вдохновляет. И Алексей не разочаровал: он доказал, что есть вещи сильнее страха и мыслей о себе, что можно жертвовать собой ради общего блага, не сломаться, не испугаться и посмеяться в лицо смерти. Других примеров такого героизма я не помню.

Один герой моего фильма, который работал в региональном штабе Навального, сказал, что подвиг Навального сравним с подвигом Яна Палаха — студента, который сжег себя после того, как советские танки раздавили революцию 1968 года в Чехословакии. Он видел, что людям все равно, что сопротивление было подавлено, — они разошлись по домам. В знак протеста он сжег себя на улице. Потом еще 20 лет ничего не происходило, а в 1989 году в день его смерти на площадь пришли чехи — и с этого началась «бархатная революция», которая похоронила этот режим. Красивая аллегория, конечно, но все меньше верится, что такое снова возможно. 

Но в чем я абсолютно уверен — Алексей Навальный останется в памяти навсегда. Он будет вдохновлять, будет направлять, будет формировать людей. И тот нравственный образец, который он нам преподнес, не пропадет втуне. Когда этот мрак рассеется, Алексей будет путеводной звездой для очень-очень многих людей. Но я не знаю, останется ли к тому времени кто-то на этой территории живым, чтобы вдохновляться этим примером.