Пока репрессии в России начинают называть массовыми, в Иране уже вовсю идут массовые казни Как в Исламской Республике победили консерваторы, для которых убийство — нормальный способ взаимодействия с обществом

Почти десятилетие в Иране не было таких жестких репрессий, как в 2023 году. Выросло число смертных казней, тысячи людей оказались за решеткой из-за участия в протестах, жестче стало законодательство и правоприменение. Главная причина перемен — укрепление в стране консервативного лагеря, представители которого получили и большинство в парламенте, и президентское кресло. Однако проблема может быть глубже: в 2021–2022 годах рухнула модель «иранской демократии», в рамках которой на протяжении последних 30 лет реформаторы вполне успешно боролись с консерваторами за власть. Эта половинчатая конструкция у многих вызывала скепсис, но на деле позволяла проводить реформы, которые буквально спасали жизни людей.

Число казней в Иране пошло резко вверх после начала обострения в Газе. И это не единственное свидетельство ужесточения режима

Больше людей, чем в 2023 году, в последний раз в Иране было казнено восемь лет назад. А в 1988-м в стране только по политическим причинам казнили, по разным подсчетам, от трех до пяти тысяч человек. Иными словами, нынешние времена нельзя назвать самыми кровожадными в истории Исламской республики. Список политзаключенных, находящихся в тюрьмах, сейчас насчитывает примерно 1100 человек.

C начала девяностых Иран прошел длинный путь реформ, и сегодня жизнь в стране сильно отличается от постреволюционных восьмидесятых. Но и в эти 30 лет либерализация чередовалась с периодами реакции. Другое дело, что события последних двух лет выдают наличие у определенных кругов общества и части политических элит устойчивую ностальгию по тем самым восьмидесятым — времени, когда, несмотря на значительные трудности (экономический спад из-за санкций, война с соседним Ираком), граждане страны в массе своей разделяли те ценности, которые транслировало пришедшее к власти духовенство. Когда сотни тысяч людей записывались добровольцами в армию, а подростки бросались на вражеские пулеметы с именем имама Хомейни на устах. Многие консерваторы полагают, что потеряли поддержку из-за того, что власть ослабла, а исламские ценности растворились. И самое время показать силу и вернуть прежний образ жизни.

Даже цифра в тысячу с лишним политзаключенных может не отражать реальную картину. Иранские правозащитники утверждают, что в ходе антиправительственных протестов конца 2022-го власти арестовали около 30 тысяч человек. В марте 2023 года они освободили 22 тысячи, но о других крупных волнах амнистии не сообщалось.

Главным методом устрашения для протестующих стали смертные казни. Зимой позапрошлого года и весной прошлого как минимум семь человек были повешены по обвинениям, связанным с протестной активностью, еще около 30 приговорены к смерти и до сих пор ожидают казни. В одном из случаев власти привели приговор в исполнение прилюдно на одной из улиц Мешхеда на западе Ирана. До этого казалось, что практика публичных казней в крупных городах давно ушла в прошлое.

Осенью, с началом обострения в секторе Газа, в Иране резко вверх пошло число исполненных смертных приговоров. Вероятно, момент показался властям подходящим, поскольку внимание мировых и даже местных СМИ было сосредоточено на палестинской проблеме. Меньше чем за два месяца, начиная с с 7 октября, были казнены 127 человек, а всего за первые 11 месяцев года число казненных составило не менее 600 (более свежих данных пока не появилось; ждать их, скорее всего, нужно ближе к весне).

Но об ужесточении свидетельствуют не только казни и задержания. В 2023 году на улицы иранских городов, сменив название, вернулась печально известная полиция нравов. Власти начали эксперименты с новыми методами принуждения соблюдать исламский «дресс-код»: «умные» камеры, помогающие установить личность водителей, в чьих машинах ездят женщины без хиджаба, принудительное лечение у психолога в случае отсутствия платка, пломбирование ресторанов и торговых центров, посетители которых одеваются «неподобающе».

Наконец, после нескольких месяцев дискуссии и доработок был принят новый закон о соблюдении хиджаба. Он в числе прочего:

• ужесточает ответственность за отсутствие надлежащего головного убора у женщин;
• предусматривает от пяти до десяти лет лишения свободы для людей, пропагандирующих нарушение исламского «дресс-кода»;
• в десятки раз увеличивает штрафы и вводит двухлетний запрет на выезд из страны за оскорбление или высмеивание хиджаба.

Большинство казней в Иране не связано с политикой. Рост их числа — показатель ужесточения во всех сферах жизни

Беглый взгляд на все эти события может привести к ошибочному выводу, что политические репрессии нарастают в ответ на протесты конца 2022 года. На самом деле, сами тогдашние выступления уже стали реакцией на усиливающееся «закручивание гаек». Причем хиджаб был лишь малой частью общего процесса.

Показательна ситуация с казнями. В период президентства Хасана Рухани (2013–2021 годы) реформаторы у власти стремились сократить этот показатель, и отчасти им это удалось. Если в 2015 году в Иране казнили почти 1000 человек в год, то в последние три года правления Рухани число упало до 250–300 в год.

Разворот в обратном направлении произошел сразу, как только консерваторы заполучили меджлис и кресло президента по итогам выборов 2020 и 2021 годов. Уже в 2022-м, согласно данным Iran Human Rights (IHR), в Иране произошло минимум 582 казни — примерно два раза больше, чем годом ранее.

Но, вопреки расхожему стереотипу, абсолютное большинство казней не связаны с политикой. 279 повешений в 2022 году произошли на основе принципа «гэсас» (кисас) — то есть возмездия. В таких случаях речь, как правило, идет об убийстве, в качестве наказания за которое семья потерпевшего может выбрать для обвиняемого казнь или тюремное заключение. На втором месте (255 казней) — казни за преступления, связанные с наркотиками. Третье место (21 казнь) — за изнасилования. И лишь затем идут 18 казней, которые так или иначе могут быть увязаны с политической активностью осужденных.

Иными словам, общий тренд свидетельствует не просто о росте политических репрессий, а о радикальном ужесточении правоприменения как такового. Консервативная часть элиты, закрепившая победу над реформаторами в 2021 году, с приходом к власти президента Ибрагима Раиси, в принципе видит в казнях нормальный способ взаимодействия с обществом.

Убийствами власти не ограничиваются: они вводят ограничения на продажи контрацепции, зачищают нелояльных преподавателей в университетах. Протест прошлого года, помимо общей накопившейся усталости, стал реакцией как раз на сползание в восьмидесятые, которое идет верно и не то чтобы медленно.

Несколько лет назад реформаторы снизили число казней. Они надеялись наладить отношения с Западом и видели, что высшая мера наказания не помогает в борьбе с наркотиками

В 2015-м, на который пришелся предыдущий пик казней, главной причиной роста их числа стала борьба с наркотиками , которая чуть раньше, в период президентства консервативного популиста Махмуда Ахмадинежада, вылилась в поправки к соответствующему законодательству. В новой версии закона был расширен список наркотиков, хранение и производство которых каралось казнью, а также снижены объемы, за которые подсудимому полагалась высшая мера. Изменения позволи ускорить и процедуру исполнения.

Если в 2012 году в Иране казнили 314 человек, то в 2013-м уже 369, в 2014-м — 743, а в 2015-м — 977. И в каждом году около 70% смертных приговоров приходились на преступления, связанные с наркотиками.

Реформаторы начали работать над снижением числа казней с 2015 года, и на то было несколько причин.

• Во-первых, они стремились показать либерализацию нравов населению, которое за них проголосовало. По этой же причине при Рухани власти менее строго начали подходить к исламскому дресс-коду.
• Во-вторых, Тегеран хотел продемонстрировать более привлекательный образ страны миру. В 2015 году была подписана «ядерная сделка», в рамках которой Иран обязался ограничить свои атомные проекты в обмен на отмену основных санкций. Иранская сторона всерьез рассчитывала на западные инвестиции, туристов из Европы и возвращение в число «нормальных» государств. А для этого неплохо было бы поработать над имиджем страны.
• Наконец, очевидным стало и то, что казни не помогают победить наркотики. Только по официальным оценкам, наркозависимых людей в стране было два миллиона, причем ситуация только ухудшалась. В итоге в 2018 году реформаторы инициировали изменения в законодательство по контролю за оборотом наркотических средств. Марихуану исключили из числа веществ, за хранение и производство которых полагается казнь, а по остальным наименованиях значительно увеличили необходимый для высшей меры объем. Например, казнью может закончиться обнаружение у человека 50 килограммов опиума или 2 килограммов героина, тогда как до этого хватало 5 килограммов опиума или 30 граммов героина.

Число смертных приговоров за наркотики тут же снизилось почти в десять раз: в 2017 году по этой причине казнили 230 человек, в следующем — 24.

Консерваторы выбили реформаторов с политической сцены. Кажется, в этот раз период репрессий — надолго

Процесс интеграции Исламской республики в мировое сообщество оборвал Дональд Трамп, который разорвал «ядерную сделку». Сегодня Ирану уже незачем оглядываться на критику по поводу нарушений прав человека — курс на нормализацию отношений с Западом признан бесперспективным. При этом альтернативные мировые центры, такие как Китай и Россия, далеко не так чувствительны к жесткому отношению к населению.

Но еще важнее то, что консервативный лагерь не просто победил в борьбе за власть внутри Ирана, а растоптал и выкинул реформаторов за пределы политического поля.

Рассматривая авторитарные политические системы, многие наблюдатели склонны скептически относиться к существующим внутри них демократическим элементам и институциям. Это в полной мере касается восприятия ситуации в Исламской республике. «Все равно всем руководит духовный лидер», «Какие могут быть выборы в теократии?», «Все исламисты на одно лицо» — примерно такой набор реакций приходится слышать, когда рассказываешь о политической системе Ирана.

Между тем каждый новый президент в Иране за последние 30 лет значительно трансформировал как внешнюю политику, так и положение дел внутри страны.

• В период президентства реформатора Мохаммада Хатами (1997–2005 годы) в стране развивались СМИ с альтернативными государственной точками зрения.
• Консерватор Ахмадинежад (2005–2013) продвигал левый популизм в духе Уго Чавеса.
• Рухани после 2015 года стремился наладить диалог с Западом и практиковал плавную либерализацию внутри страны.

Немалое влияние на курс развития страны оказывает и парламент (меджлис), где на споры политических объединений накладываются лоббизм крупного бизнеса и интриги различных местных кланов.

Выборы в Иране никогда нельзя было назвать свободными — кандидаты проходят через фильтр Совета стражей конституции. Но даже после отсева предвыборная борьба на протяжении 30 лет оставалась в высшей степени конкурентной, а результат — непредсказуемым. По большому счету, в этом и состояла основная особенность, которая позволяла говорить об иранской модели демократии.

Однако последние выборы депутатов меджлиса (в 2020 году) и президента (в 2021-м) впервые за последние три десятка лет оказались безальтернативными. Для сравнения, когда Ахмадинежад стал президентом в 2005 году, он победил в конкурентной борьбе во втором туре. Перед началом предвыборного цикла опросы давали ему только 2%, по итогам первого тура он набрал 19%, а его главный соперник — 21%. А вот в 2021 году на выборах президента не было никакой конкуренции: все допущенные альтернативные кандидаты заведомо не имели шансов, и победа консерватора Раиси была предопределена задолго до дня голосования. В итоге он набрал в первом туре 72% — 18 миллионов голосов. Второе место (с 4 миллионами голосов) «заняли» испорченные бюллетени — графы «против всех» в Иране нет. При этом и парламентские, и президентские выборы прошли при исторически минимальной явке. Избирателю такие «выборы» неинтересны — электорат реформаторов на участки просто не пришел.

Причин, почему реформаторы оказались за бортом, много.

• Выход Трампа из «ядерной сделки» выбил почву из-под ног «системных либералов», которые сделали ставку на нормализацию отношений с Западом.
• Другой причиной стала смерть в 2017 году самой влиятельной фигуры в реформаторском лагере — бывшего президента Али Акбара Хашеми Рафсанджани (именно он начал первые масштабные реформы в девяностые).
• Наконец, консерваторы априори имели больше шансов на успех, поскольку им симпатизирует и Корпус стражей исламской революции, и духовный лидер Али Хаменеи.

По совокупности всех этих факторов реформаторский лагерь напрочь лишился и поддержки избирателей, и веса во внутриполитической борьбе.

Стоит признать, что многие реформаторы и без того играли в либерализм не только по зову сердца, но и ради привлечения голосов. Но мало где в мире политики отличаются особой чистоплотностью, и иранская «двухпартийная система» пусть не без проблем, но работала. Политический маятник не решал все проблемы, но давал надежду, что на следующем этапе придут новые люди и исправят ошибки нынешней власти. В случае с казнями это буквально спасло множество жизней.

Пока продолжается открытая политическая борьба, есть силы, которые готовы защищать права человека, ограничивать репрессии и не давать ход убийствам людей. В современном Иране эта система, похоже, отжила свое, и маятник в обратную сторону по итогу следующих выборов уже не качнется. Нет причин, которые могли бы заставить власти отказаться от тактики, освоенной за последние годы: допускать до выборов только тех сторонников реформаторской линии, которые давно потеряли среди избирателей всякую популярность. Долгосрочную победу одержали консервативные силы, чьи позиции вряд ли удастся пошатнуть легальными политическими методами.