Российские власти признали ЛГБТК+ «экстремистским движением». Как гомофобия стала государственной политикой? Выпуск рассылки «Сигнал» на «Медузе»

30 ноября Верховный суд России признал «экстремистской организацией» и запретил «международное общественное движение ЛГБТ». Такого движения не существует в природе — его придумал Минюст. 

В России живут, по разным оценкам, от 7 до 15 миллионов ЛГБТК-людей. Теперь многим из них придется вести еще более закрытый образ жизни, чем раньше, а общество станет еще нетерпимее. «Экстремистским» может оказаться даже простое замечание, что квир-люди должны иметь такие же права, как и все остальные граждане. Не исключены и репрессии просто за сам факт выражения гендерной или сексуальной идентичности, отличной от «традиционной».

За последние 200 лет российские власти практически беспрерывно дискриминировали ЛГБТК+, ломая жизни ни в чем не повинных людей. К сожалению, Россия не единственная страна мира, в которой жизнь квир-людей находится под угрозой. В последние несколько десятилетий гомофобия как таковая сильно изменилась — и стала полноценной международной идеологией.

Этот текст впервые опубликован 11 декабря 2023 года в рассылке «Сигнал» — медиа от создателей «Медузы». «Сигнал» разбирается в происходящем в мире, анализируя язык, при помощи которого разные люди это происходящее описывают. «Сигнал» выходит трижды в неделю в виде имейл-рассылки и дважды — в виде подкаста. Подписаться на новые выпуски можно здесь.

Кто придумал гомофобию?

Иррациональный страх, ненависть и насилие в адрес геев, лесбиянок, бисексуалов, трансгендерных и небинарных людей — явление далеко не новое. Но целостная концепция гомофобии появилась только во второй половине ХХ века.

В конце 1960-х американский клинический психолог Джордж Вайнберг обратил внимание на довольно противоречивый комплекс негативных эмоций, который испытывали его коллеги-психологи при обсуждении негетеросексуальных людей. Это была не столько неприязнь, сколько панический страх перед гомосексуальностью.

В 1972-м Вайнберг опубликовал книгу, в которой заявил, что «гомофобия — это психическое заболевание в форме тревожного расстройства». Он объяснял развитие гомофобного мировоззрения патологией индивидуального развития личности, психологическим рефлексом, который со временем закрепился как коллективная культурная норма. Не гомосексуал болен, а общество, в котором он живет, утверждал Вайнберг.

Появление понятия «гомофобия» стало важным рубежом для западного движения за гражданские права ЛГБТК-сообщества. По аналогии активисты и медиа заговорили о лесбофобии, бифобии, трансфобии, квирфобии и так далее. Миллионы людей впервые нашли универсальное объяснение дискриминации, ненависти, стигме и насилию, которые они испытывали из-за собственной сексуальной и/или гендерной идентичности.

Представление о гомофобии как о расстройстве личности мобилизовало и научное сообщество: уже спустя год после выхода книги Вайнберга Американская психиатрическая ассоциация исключила гомосексуальность из классификации психических заболеваний. В этот перечень она была включена под давлением общественности в эпоху маккартизма: в 1950-е консерваторы считали, что советским агентам проще завербовать геев и лесбиянок, поскольку их можно шантажировать раскрытием сведений о личной жизни.

Концепция гомофобии как индивидуальной патологии закрепилась в западном политическом мейнстриме к началу девяностых. Произошло это во многом как реакция на моральную панику, которую в западных странах, прежде всего в США, подогревали консерваторы и христианские фундаменталисты. На фоне эпидемии СПИД/ВИЧ им поначалу удалось успешно использовать предубеждения против гомосексуалов, чтобы демонизировать и расчеловечить ЛГБТК-сообщество. Но вскоре эта риторика приняла настолько воинственный характер, что общественное мнение все чаще объясняло язык ненависти консерваторов психологическим расстройством — гомофобией. 

Исследователи объясняют популярность идей Джорджа Вайнберга духом эпохи. Долгое время западная социальная наука объясняла поведение людей, анализируя коллективные нормы и общественные трансформации. Но в 1970-х ученые все чаще стали обращаться к индивидуальной психологии, чтобы понять, откуда берутся предрассудки и предубеждения. И именно здесь, как считают многочисленные критики гомофобии как индивидуальной патологии, заложена главная уязвимость этой концепции.

Часть психологов и ЛГБТК-активистов полагают, что негативное отношение к любым проявлениям негетеросексуальности не вполне корректно сводить к иррациональному страху и психологической реакции. Классические фобии (скажем, клаустрофобия или боязнь высоты) имеют мало общего с ненавистью в адрес квир-людей.

И действительно, если следовать идеям Вайнберга, то возникает парадокс: гомофобы — это как бы жертвы собственных заблуждений, возникших под влиянием тревожного расстройства. Проблема в том, что адресная работа с гомофобами не устранит весь тот вред, который гомофобы причинили ЛГБТК-людям из-за иррациональных страхов. Современные исследования показывают, что гомофобные установки обусловлены скорее политическими, религиозными и культурными ценностями. Прежде всего представлением о четких, единственно верных и, самое главное, «естественных» ролях мужчины и женщины. 

Еще в 1970-х другой американский психолог Грегори Херек предложил называть такой комплекс идей гетеросексизмом — идеологизированным мировоззрением, которое отрицает, дискриминирует и стигматизирует любую негетеросексуальную форму поведения, идентичность, отношения или сообщество людей. Проявляется гетеросексизм на самых разных уровнях: индивидуальном, межличностном, групповом, коллективном, институциональном, государственном и международном. 

Получается, гомофобия — это такая идеология?

Да.

В последние несколько десятилетий международному движению за права ЛГБТК-людей удалось достичь колоссальных успехов в борьбе за гражданское равноправие и признание негетеросексуальности вариантом нормы, а не медицинской, общественной или какой-то другой патологией. Общество (особенно в экономически развитых странах) стало гораздо более терпимым к гомосексуалам. Гомосексуальность и трансгендерность исключены из классификаторов болезней. Многие государства легализовали однополые браки и последовательно упрощают процедуры, связанные с трансгендерным переходом. В 16 странах выдают официальные документы с небинарным гендерным маркером. 

Но даже в наиболее открытых и толерантных обществах гомофобные предрассудки, системная дискриминация, стигматизация, насилие и острая неприязнь в адрес ЛГБТК-сообщества продолжают существенно влиять на качество (а иногда и продолжительность) жизни квир-людей. А главное, за последние несколько десятилетий в мире оформился влиятельный политический союз консервативных сил в защиту «традиционной семьи».

Исследователи объясняют, что рано или поздно любое успешное движение за расширение гражданских прав наталкивается на оппонентов, заинтересованных в сохранении статус-кво. Как правило, противостояние принимает наиболее интенсивную форму, когда прогрессистские движения начинают кампанию за реформы. Реакционные силы не столько сопротивляются новым законам или международным документам, сколько пытаются не допустить институционального признания своих противников. Они опасаются, что в какой-то момент политического веса у их соперников будет достаточно, чтобы добиться фундаментальных перемен. 

В конце 1980-х ключевые международные организации — под давлением активистов, правозащитников и дипломатов — стали включать в свои документы современные на тот момент представления не только о гендере, сексуальности, идентичности, но и о системах неравенства и дискриминации. Так, в 1993 году ООН признала, что права женщин часто нарушаются прежде всего из-за их гендерной идентичности и институционализированного сексизма.

Гомофобия как часть «антигендерного фронта» формировалась как международная идеология именно на этом фоне — как реакция на успех дипломатического лоббизма со стороны прогрессистских феминистских и ЛГБТК-организаций. Толчок реакционному сопротивлению дали в Ватикане, где и придумали понятие «гендерная идеология».

Католические интеллектуалы считали, что единство Отца, Сына и Святого Духа проявляется в гетеросексуальности, равенстве биологического пола с социальным гендером, а также «традиционных ролях» в «союзе мужчины и женщины». Любые отклонения от такой формулы считались проявлением «гендерной идеологии», которая, по замечанию папы Иоанна Павла II, не только бросает вызов церковным догматам, но еще и «неминуемо ведет человечество в тупик». Благодаря диалогу между конфессиями Ватикану вскоре удалось убедить православных, протестантских, иудейских, индуистских и даже буддийских религиозных лидеров в экзистенциальной угрозе, якобы исходящей от «гендерной идеологии».

Такая международная моральная паника быстро принесла свои плоды. Уже в 1995-м американские и российские традиционалисты создали Всемирный конгресс семей, чтобы координировать усилия по защите «традиционных ценностей». В его первом съезде участвовало более 700 консервативных и традиционалистских организаций со всего мира (ныне их число превысило 3000). Исследователи отмечают, что именно Всемирный конгресс семей — главный идеологический центр мировой гомофобии и атак на репродуктивные права. Здесь сторонники «традиционных ценностей» обмениваются опытом и разрабатывают новые стратегии по борьбе с «гендерной идеологией».

Постепенно идеи Всемирного конгресса семей проникли в самые разные религиозные и политические движения. Их легко различить у венгерского премьера Виктора Орбана, у польской партии «Право и справедливость» братьев Качиньских, у борцов против порнографии, у американских альт-райтов — и да, у Владимира Путина. Российские политики — частые гости Всемирного конгресса семей, а «православный олигарх» Константин Малофеев — один из крупнейших спонсоров движения. 

Силам «антигендерного» движения удалось добиться определенных успехов. Выражение «гендерная идеология» вошло в мейнстрим. Во многих западных странах «антигендерные» силы блокируют реформы, направленные на эффективную юридическую защиту ЛГБТК-людей, а также затрудняют доступ к трансгендерному переходу. С подачи Всемирного конгресса семей запрещают «гей-пропаганду», правозащитные программы по поддержке ЛГБТК, а где-то и вовсе криминализируют гомосексуальность. Недавно при поддержке американских традиционалистов это случилось в Уганде. 

Но зачем Кремлю признавать ЛГБТК+ «экстремистами»?

Все очень просто: в российском авторитаризме понятие «экстремизм» превратилось в ярлык, который власти навешивают любой социальной группе, представляющей угрозу устойчивости режима.

Государственная гомофобная кампания ведется в России уже давно: исследователи находят ее истоки еще в первых президентских сроках Путина, когда власти озаботились демографической убылью населения и «выживанием нации». Тогда же во внутренней политике начался «пронаталистский поворот» — и Кремль разными способами стал побуждать россиян и россиянок вступать в «союз мужчины и женщины». Одним из виновников «разложения традиционных ценностей» уже в нулевые годы назначили ЛГБТК-сообщество.

Сегодня, в условиях полномасштабной затяжной войны с Украиной, государство как никогда заинтересовано в повышении рождаемости. Демографы проводят прямую связь между аннексией Крыма, началом боевых действий в Донецкой и Луганской областях Украины, международными санкциями, авторитарным поворотом во внутренней политике — и снижением рождаемости. Тем не менее федеральные чиновники уверены, что все дело в воспитании. И женщин в России «еще со школьной скамьи» необходимо убедить, что им следует сначала родить ребенка, а только потом заниматься образованием и карьерой. Тревожные разговоры об ограничении абортов в некоторых регионах страны уже обернулись реальными ограничениями.

В такой картине мира ЛГБТК-сообщество и его ценности — прямой вызов пронаталистской и гетеросексистской государственной политике. Не исключено, что после изобретения Минюстом несуществующего «международного общественного движения ЛГБТ» власти примутся точно так же изобретать и запрещать «международное движение феминисток» или «чайлдфри». Тем более что российские депутаты уже неоднократно выступали с подобными инициативами.

«Антигендерная коалиция» для Кремля — скорее ситуативный союз. Как рассказывают источники «Медузы», именно РПЦ и консерваторы сейчас обладают наибольшим идеологическим влиянием на президента. Среди них — частые гости и спонсоры гомофобного Всемирного конгресса семей. Поэтому неудивительно, что российские власти обращаются к уже имеющимся идеологическим наработкам.

Вообще, глобальные «антигендерные силы» охотно связывают феминистскую и ЛГБТК-повестку c «экстремистской», «террористической» и даже «тоталитарной угрозой» — в зависимости от того, какой из этих политических штампов лучше мобилизует консервативное большинство.

Скажем, после прихода к власти партии «Право и справедливость» в Польше католические традиционалисты регулярно утверждали, что «гендерная идеология» — хуже, чем коммунизм и нацизм, вместе взятые. А в Гвинее, где гомосексуальность преследуется по закону, влиятельные католические религиозные лидеры последовательно ставят знак равенства между исламистским терроризмом и «гендерной идеологией».

В странах Глобального Юга, где вообще исторически сильно влияние христианских фундаменталистов, международные организации (от которых часто зависят объемы гуманитарной помощи и инвестиции в развитие критической инфраструктуры) критикуют за «ЛГБТК-империализм» и «западную феминистскую колонизацию».

То есть люди по всему миру продолжают видеть в ЛГБТК+ угрозу не только традиционным гендерным ролям или представлению о браке как «союзе мужчины и женщины», но и внутренней безопасности, государственному суверенитету, даже нации как таковой. И концепция гомофобии — как некоего иррационального страха перед негетеросексуальными, трансгендерными и небинарными людьми — не всегда может это объяснить: почему созданный «антигендерными» силами «образ врага» для консерваторов такой страшный?

Вероятно, дело в том, что требование предоставить ЛГБТК+ равные (а иногда и особые) права — это не просто призывы пересмотреть сложившиеся механизмы защиты прав человека в контексте сексуальной и гендерной идентичностей. Это призыв к фундаментальному пересмотру того, как устроено государство и общество. Неудивительно, что для авторитарных политических режимов даже само существование сообщества людей, способного бросить вызов статус-кво, — это уже экстремизм.

Неожиданное открытие, которое мы сделали, пока готовили это письмо

Гражданская война в Колумбии — самый долгий вооруженный конфликт в Латинской Америке, который продолжается уже почти 60 лет. Власти страны неоднократно заключали соглашения о прекращении огня с разными леворадикальными группировками — но часть повстанцев все еще продолжает вести боевые действия в отдельных регионах. За время гражданской войны в Колумбии погибло уже более 200 тысяч человек, около 80% из которых — мирные жители.

Полноценному перемирию постоянно что-то мешает. В 2016 году 50,2% населения страны выступило против ратификации мирного договора между правительством и ФАРК (Революционные вооруженные силы Колумбии) на референдуме. Колумбийское общество раскололо одно из положений договора, которое обязывало власти предоставить ЛГБТК-людям юридическую защиту от дискриминации. Местные консерваторы и религиозные фундаменталисты призвали своих сторонников голосовать против мирного договора, уверяя их, «что лучше продолжать войну, чем позволить навязать себе „гендерную идеологию“».