Петербуржец Олег Антипов хотел помочь следствию по делу о подрыве Крымского моста. Но его самого посадили в СИЗО Как так вышло? «Медуза» поговорила с его женой

Расследование взрыва, произошедшего 8 октября на мосту через Керченский пролив, продолжается больше двух месяцев — почти столько же Россия наносит ракетные удары по энергосистеме Украины, которые Владимир Путин объяснил именно местью за подрыв. Как заявляла ФСБ, организован он был украинской военной разведкой, но более подробной (или хотя бы связной) версии случившегося нет до сих пор. Хотя в российских СИЗО находятся сразу восемь подозреваемых по делу о взрыве. Один из них — владелец ульяновской фирмы «ТЭК-34» Олег Антипов. Именно его компания приняла заказ на перевозку в Крым 23 тонн строительной пленки — вместо этого груза в фуре, по версии следствия, и оказалась бомба. «Медуза» поговорила с женой подозреваемого Ириной Антиповой и узнала, как ее муж, рассчитывая помочь расследованию, сам связался со спецслужбами — и оказался под арестом.

— Как давно ваш муж занимается перевозками?

— Ему 33 года, в марте следующего года будет 34 — надеюсь, он их встретит не в СИЗО. В сфере логистики он начал работать сразу после армии, ничем другим и не занимался. С каждым новым местом шел на повышение, а в 2020 году стал руководителем и владельцем [компании] «ТЭК-34».

В нашей семье он один работал: я в декрете и сижу дома с сыном, он у нас еще не пошел в садик. Сейчас, правда, вышла на подработку: просто мы в начале октября взяли ипотеку — и теперь я плачу за нее одна. Заняли денег, даже родителей пришлось просить взять кредит. Столько лет к этому шли — и вот.

— Как ваш муж вообще связан с грузом, который, по версии следствия, взорвался на Керченском мосту?

— Олегу пришло коммерческое предложение о том, что, откуда и куда нужно перевезти. Оно пришло от фирмы, с которой он работал уже больше двух лет. Он нашел водителя, согласовал стоимость перевозки, заказчика все устроило. Потом муж удаленно оформил сопроводительные документы, а именно заявку для водителя, в которой прописывают данные шофера, место погрузки, выгрузки, массу груза. А по факту выгрузки Олег должен был заплатить ему.

— Были ли у Олега основания подозревать, что с грузом что-то не так?

— Нет, оснований не было. Поэтому он и стал работать с этой заявкой.

— Как ваш муж узнал о том, что на мосту произошел взрыв?

— Он узнал о взрыве из новостей. У нас с ним первая же мысль была, что там люди погибли. У меня до сих пор мурашки. Начал звонить водителю — но тот уже был недоступен.

Мы еще даже не до конца понимали, что произошло, но Олег у меня всегда трезво мыслит и быстро реагирует в экстренных ситуациях — и он сразу сказал, что нужно не паниковать, а звонить в органы. Сам позвонил в ФСБ по Санкт-Петербургу — и сам же туда поехал, чтобы предоставить всю информацию. Они еще и не сразу поняли его — пришлось их убеждать. Он им так и сказал: у меня есть очень важная информация, которая, возможно, поможет найти преступников.

— Как прошел визит вашего мужа в управление ФСБ на Литейном?

— На Литейном он просидел до четырех часов утра. Я вся на нервах была. Рассказал потом, как у него спрашивали одно и то же по кругу — проверяли, наверное, не запутается ли он в показаниях. Но когда человек правду говорит, то ничего не перепутаешь. Муж дал им все контакты, показал переписки, перечислил, кому, когда и сколько раз звонил. Отдал сотрудникам свой телефон рабочий.

На самом деле на Литейном оказались отличные сотрудники. Я все переживала, как он там, но он мне писал, что все хорошо: его покормили, обращаются вежливо. Сказали ему: «Вот бы все такими сознательными были».

А сразу после Литейного они все [сотрудники ФСБ] приехали к нам домой. В ночи. Я сидела на кухне с сыном, а люди работали в зале. Фотографировали там что-то. Заглянули на кухню, посмотрели, что [мы с ребенком] спим, и ушли. Спасибо тем сотрудникам, сильно они не шумели.

— Ваш муж по доброй воле обратился в ФСБ, чтобы помочь следствию. Как вышло, что его самого всего несколько дней спустя, 14 октября, задержали? 

— [После первого допроса и обыска] мы жили обычной жизнью. Мужу много кто звонил в те дни, но комментарии он никому [из СМИ] не давал. Из-за тайны следствия. А потом они просто пришли к нам домой.

Тем утром я плакала: они ведь забрали Олега не с улицы, а прямо из нашей квартиры. Мы их сами пустили! Олегу даже в голову не пришло, что его могут увезти из дома.

Когда его уводили, муж был спокоен или делал вид. Сотрудники ему сказали, что «нужно поехать в Москву и просто дать там показания». А тем же вечером — уже в Москве, в здании ФСБ — задержали.

Вещи он собрал на один-два дня: подумал, вдруг опять эти допросы затянутся до ночи, тогда придется там ночевать. Сказал мне, что все будет хорошо, поцеловал и ушел.

— Во время заседания по избранию меры пресечения следователь настаивал, что причастность вашего мужа к преступлению «подтверждается показаниями свидетелей, протоколами следственных действий, результатами оперативно-разыскных мероприятий и иными доказательствами». Что вам известно об этих доказательствах и показаниях?

— Да нет никаких доказательств. Свидетели — это грузчики, начальники складов — все, кто [занимался грузом] и был задержан. То есть если [гендиректор задействованной в перевозке пленки компании «Экстра» Александр] Былин упоминает, что звонил Олегу, то это записывают как доказательство [виновности] Олега, и наоборот. Хотя Олег на месте с пленкой этой никогда не был, на адресах погрузки и выгрузки тоже не был. И вообще все вопросы решал удаленно.

На заседании в октябре следователь попросил задержать Олега на месяц и 24 дня. Мы писали жалобы, что задержание незаконно. Муж много раз писал в СК [что хочет дать дополнительные показания]. Но все безрезультатно. Ему отовсюду пришли отказы. Он все эти письма привез с собой в суд [на последнее заседание по продлению ареста]: держал в руках, чтобы показать, сколько их набралось.

Еще на [последнем заседании суда о] продлении [ареста] Олег произнес заранее подготовленную речь в свою защиту, но это тоже не помогло. Следствие настояло на своем, хотя за полтора месяца [работы] у них ничего [по доказательствам] не добавилось и ничего не выяснилось. Судья сказала, что следствию нужно еще время, — и заключение моего мужа продлили еще на три месяца.

— Что вы знаете о других задержанных по делу о взрыве на Керченском мосту?

— Знаю немного. С женой Былина мы познакомились в здании Басманного суда: у них трое детей, один из них — инвалид, сама жена в суд приехала после операции. Тоже непростая ситуация сейчас. Мы стараемся поддерживать друг друга, созваниваемся, делимся новостями.

— Что известно об условиях Олега в СИЗО?

— Он сейчас в СИЗО № 4 в Москве. Пишет, что есть шкафчики, холодильник, телевизор, уборная за перегородкой. Сокамерники все взрослые люди, в том числе один спортсмен — и Олег берет с него пример: делает отжимания, приседания. Еще хочет научиться ходить на руках, как умеет сосед, но я надеюсь, что он не настолько долго там просидит все-таки. Кормят плохо: меняет шоколадки на мясо. Писал еще, что старается чаще выходить на прогулку, но там сейчас снега нет и очень скользко.

Условия сейчас получше, чем когда он был в карцере. Когда я первый раз приехала [к мужу] в СИЗО и спросила про передачу, мне сказали, что «не положено, так как Антипов О. А. наказан». Причины не объяснили. Письма в то время не доставляли — ни мне, ни от него — и я была вся на панике. Адвокат пытался узнать, в чем дело, — сказали, что у новичков такое часто бывает. Наказывают даже за то, что неправильно поздоровался. Что карцер — это вроде карантина для вновь прибывших.

За время в карцере он похудел на семь килограммов. Это очень много для человека ростом 181 сантиметр и весом 77 килограммов. В карцере у него кожа сохла и трескалась — видимо, из-за недостатка жидкости в организме. «Очко», как муж рассказывал, было без перегородки и вообще сломано. В таких условиях он пробыл с 15 октября до 1 или 3 ноября. Чем уж там кормили его, даже представлять не хочу. Но потом, когда он попал в общую камеру, соседи пытались его откормить и отпоить.

— Что вам известно о ходе расследования?

— Следствие с мужем больше не общалось, с адвокатом — тоже. Как было сказано в суде, следствию необходимо еще провести следственные мероприятия с телефонами — как уточняет следователь, это будет длиться не меньше двух месяцев. Когда адвокат в последний раз знакомился с материалами дела, сказал, что нового ничего не прибавилось там.

— Ваш муж как будто имел к грузу взрывчатки чисто формальное отношение. Почему тогда виновником делают именно его?

— Скорее всего, его обвиняют, потому что больше некого. Все, кто сам пришел в ФСБ, кто не прятался и не убегал, — всех их и задержали. А мы вообще-то помочь хотели [следствию].

Олег работает удаленно: с тем, кто дал в работу эту заявку [по грузу пленки], он лично не встречался; с водителем тоже все решал по телефону и электронной почте. Он не выезжает на склады, не выезжает на погрузку. Он оформляет сопроводительные документы — и все. В этом ничего незаконного нет: тысячи диспетчеров и операторов работают так же.

— В своем открытом письме Олег упоминает, что «опасается за себя и своих близких». Что он имеет в виду?

— Он опасается, что, пока ведется следствие по его делу, настоящие террористы где-то ходят. Что вся следственная группа тратит свои силы на невиновных людей. Он говорил в суде, что «сейчас, в непростое время, нужно всем сплотиться и направить свои силы на борьбу с преступностью».

Я тоже переживаю, ведь после того рокового дня в сети появился адрес прописки мужа. То есть кто-то, совсем не думая своей головой, выложил это в сеть — и на адрес начали приходить люди, представляться журналистами, пытаться заполучить какую-то информацию. Поступало много непонятных звонков. У Олега мама все это принимает близко к сердцу: сейчас она ходит по врачам, пьет таблетки, пытается держаться и следить за собой. Но очень тяжело ей.

— Как задержание Олега отразилось на вашей семье?

— Мне очень тяжело. Хотя, думаю, ему там хуже всех. Пусть он никогда этого и не покажет. Когда его выводили [из зала суда] в наручниках, он старался улыбаться и губами прошептал, какая я красивая. Вспоминаю и плачу. У нас маленький ребенок, год и девять месяцев, он ничего не понимает. Сейчас, возможно, это к лучшему. Но я ему показываю фото папы и учу говорить слова. Говорить «папа». Простите, снова плачу.

— Что последнее вы слышали от мужа?

— Что «все будет хорошо. Что ты плачешь?»