Лидеру Placebo Брайану Молко — 50. Он показал всему миру, что уязвимым и чувствительным быть не страшно Что ж, включаем «Every You Every Me» — и плачем под этот текст

Такие, как он, не доживают до пятидесяти. Во всяком случае так казалось, когда он, двадцати-с-чем-то-летний, впервые показался на MTV: резкий и дерзкий голос, черное каре, ветреная челка, взгляд бесстыжий, тени на глазах и под глазами, лак на ногтях, припухшие накрашенные губы, с которых срывается что-то неприличное про секс и наркотики. Твои родители сказали бы, что эта девочка плохо кончит. Ты, правда, знал (а), что «девочку» зовут Брайан, и чувствовал (а), что тебя к нему влечет. Нынешние подростки сказали бы, что это краш.

Ниспровергателю гендерных стереотипов, фронтмену Placebo Брайану Молко исполнилось 50 лет. Эта круглая дата отзывается в душе противоречивым чувством: прилив радости заканчивается приступом горького сплина — похожий эффект воздействия имеют многие песни Placebo.

С одной стороны, приятно осознать, что у рок-героя твоей юности все хорошо и родители (в который раз) ошиблись. С другой — его почтенный юбилей напоминает о собственном возрасте и наводит на куда более печальные размышления. С твоим подростковым увлечением-то все в порядке — он почти такой же тонкий и звонкий, как и в конце 1990-х, когда вы впервые встретились, только отрастил волосы подлиннее и сомнительные сутенерско-мушкетерские усики. А в какой форме сейчас ты и что происходит с твоей жизнью?

Мрачные мысли о будущем лучше всего отгонять яркими воспоминаниями, поэтому вернемся во вторую половину 1990-х — время всяческих свобод, в том числе сексуальных; расцвета разрушающей все устои поп-культуры, которую после десятилетий советского воздержания Россия впитывала взахлеб.

Нельзя сказать, что в этом пейзаже, поросшем цветами зла всех форм и окрасок, появление Placebo с их декадентским альт-роком и амбисексуальным имиджем Брайана Молко было чем-то из ряда вон выходящим. Даже для неискушенной постсоветской России: мы уже читали книги Юкио Мисимы и Уильяма Берроуза, смотрели фильмы Дерека Джармена и Педро Альмодовара, танцевали под хиты Джорджа Майкла, Элтона Джона и Army of Lovers. Мы уже понимали, что люди бывают разными, как и любовь между ними, и это не вызывало оторопи и возмущения.

В конце концов к середине 1990-х даже в отечественной реальности намечались кое-какие сдвиги — «дитя порока» Борис Моисеев выступал на одной сцене с Иосифом Кобзоном, а сын советского поэта, публицист и писатель Ярослав Могутин покорял Америку словом и телом. Но у Молко была особенная магия, в его травестии было гораздо меньше кэмпа, а больше здоровой естественности и веселого хулиганства.

В то же время и среда, в которой Брайан Молко блеснул мейкапом и откровенными до неприличия песнями, была в известном смысле консервативной и однообразной.

Международная слава пришла к британской группе Placebo после сингла «Nancy Boy» (то есть «Педик»), вышедшего в 1997 году. Тогда в хит-парадах Великобритании, которая диктовала музыкальные вкусы всему миру, заправляли герлз-бенды во главе со Spice Girls, бойз-бенды во главе с Take That и брит-поп-группы. Все они (за исключением, разве что Suede, фронтмен которой Бретт Андерсон наделал шуму, заявив как-то, что он «бисексуальный мужчина, у которого никогда не было гомосексуального опыта»), несмотря на молодость и свежесть, манифестировали самые традиционные представления о мужском и женском. Мальчики должны были быть альфа-самцами, девочки — секс-бомбами, а смена ролей была возможна только во время летнего отрыва, описанного в хите Blur «Girls & Boys», когда девочки начинали вести себя как мачо.

На этом монотонно цисгендерном фоне Брайан Молко, подбиравший кроп-топы к черному лаку, выглядел аутсайдером. В 1998 году, к выходу второго альбома «Without You Iʼm Nothing», на обложке британского журнала Select, придумавшего термин «брит-поп», лидер Placebo шокировал обывателя кожаным чокером и глубоким декольте, обнажавшим соски. «Привет, мальчики!» — гласил вынос на обложке номера, в котором группа была провозглашена «самой непристойной в Британии». 

Провокационный кросс-гендерный образ был для Молко, как он сейчас объясняет, не только проявлением своей бисексуальности, но и политическим высказыванием, направленным против маскулинных стереотипов, мачизма и гомофобии, которые доминировали тогда в рокерской среде. Так было не всегда: личные кумиры лидера Placebo — звезды глэма 1970-х, умело носившие тушь и глиттер Марк Болан и Элис Купер, которых он имперсонировал в фильме Velvet Goldmine. А также, разумеется, Дэвид Боуи: за 25 лет до Молко он использовал признание в бисексуальности как вызов догмам благопристойности.

Великий британский артист стал для Брайана Молко другом и наставником, а для его группы — покровителем. Боуи придал карьере Placebo мощный импульс, в 1996 году взяв молодую группу открывать свои концерты, а еще чуть позже — подпев Молко в сингле «Without You Iʼm Nothing», седативной балладе о зависимых отношениях.

Свой 50-летний юбилей Боуи отмечал гала-концертом в нью-йоркском Мэдисон-сквер-гарден, на который позвал весь цвет тогдашнего альт-рока и Placebo: они тусовались в гримерке вместе с участниками The Cure, Smashing Pumpkins, Foo Fighters, Pixies и Sonic Youth. «Мы старались не описаться от восторга», — с усмешкой вспоминал этот эпизод басист Стефан Олсдал, тихий напарник Молко, в недавнем интервью журналу Kerrang.

Наравне с британским глэм-роком и постпанком Placebo чувствовали прочную связь и с американским рок-андеграундом поздних 1980-х — с теми же Pixies и Sonic Youth, музыку которых они любили и хорошо знали.

Группа Placebo возникла в Лондоне в 1994-м, но ее основатели, Молко и Олсдал, де-факто были чужеземцами: корни Брайана — шотландские и американские, Стефан — швед. Они даже учились в одной школе в Люксембурге, но познакомились и стали вместе играть уже в столице Великобритании. В тусовке британских рокеров они были чужими среди своих.

Соединив мелодическую легкость и эффектную театрализованность, идущую от глэма, с тяжелыми перегруженными риффами и грязным реализмом американской школы рока, Placebo удалось предложить альтернативу брит-попу и сделать карьеру которая оказалась длиннее и успешнее, чем у многих их соперников по чартам 1990-х.

Влияние, которое Placebo оказали на альтернативную музыку в конце XX и начале XXI века, не исчерпывается расширением представлений о границах сексуальной нормы и «мужского» поведения. Выбившись в хедлайнеры крупнейших рок-фестивалей, Молко стал квир-мессией от альтернативного рока — его назального тембра голос пел за всех «неудачников, всех отщепенцев и прочих не-пришей-кобыле-хвост», как он сам сформулировал в интервью в газете The Independent.

Фронтмен Placebo умел быть хлестко искренним и беспощадно откровенным в песнях, не теряя при этом сексуального драйва и харизмы — так, что его исповеди о зависимостях, страхах, депрессиях и психических проблемах вызывали сопереживание у слушателей вне зависимости от их гендера. «Чем более личным ты делаешь высказывание, тем более универсальным оно становится, потому что все мы сделаны из одного эмоционального теста», — как-то сказал он.

Брайан Молко показал рок-музыкантам, что уязвимым и чувствительным быть не страшно. В этом он предвосхитил, а в чем-то и напрямую повлиял на появление в нулевых целой генерации рок-групп в рамках новой молодежной субкультуры — эмо. Эта линия в инди-музыке не ограничилась нулевыми: среди современных сонграйтеров возведенная в принцип уязвимость в духе Молко — все еще распространенная стратегия, которая приносит очень интересные плоды. Вспомнить хотя бы личные откровения Perfume Genius или недавний сольный альбом вокалиста The xx Оливера Сима, в том числе проникновенно исполнившего кавер-версию «Nancy Boy». 

50-летний Молко не только не обрюзг, но и не растерял интуиции и умения сочинять мощные афористичные песни. Вышедший в марте этого года альбом Placebo «Never Let Me Go» описывает карусель чувств индивидуума, наблюдающего за тем, как к неминуемому суициду бодрым шагом движется все человечество, — апатия («Forever Chemicals»), недоумение («This Is That You Wanted»), параноидальный страх («Surrounded by Spies»), гнев («Fix Yourself»), желание сбежать («Chemtrails») — наконец, принятие, приправленное толикой фирменного сардонического юмора («Try Better Next Time»), и небольшая надежда на то, что выживут хотя бы любовники («Beautiful James», «The Prodigal»).

Дополнительной иронии происходящему придает то, что в положении здравомыслящего наблюдателя того, как мир сходит с ума и катится в бездну, стала как раз та оторва, что вечно ходила по краю и честно признавалась в этом в песнях. Он ведь мог не дожить до пятидесяти, а вот оно как обернулось.