«Люди не судят о книге по обложке и понимают, что я — не агрессор» Музыкальный редактор Лена Гликсон (она выросла в Воронеже) получила «Эмми» за работу над «Очень странными делами». Мы с ней поговорили

Статуэтку «Эмми» (аналог «Оскара» для телевидения) в номинации «Монтаж звука для комедийных и драматических сериалов» получила музыкальный редактор Лена Гликсон. Уроженка Воронежа рассказала «Медузе» о жизни в России, о том, как переживает войну (как и все, чувствует бессилие и постоянно читает новости), и — очень подробно — о работе над «Очень странными делами».

— Поздравляю вас с «Эмми». Победа как-то изменила вашу жизнь?

— С профессиональной точки зрения и не должна была изменить. В первую очередь все всегда смотрят на то, с кем ты работал и над какими проектами, насколько сложными они были. Страница на IMDB — главное, что характеризует мой опыт и качество моей работы. А изменения в жизни, наверное, в большей степени связаны с резонансом, который произошел в связи с этим в России. Я не думала, что ко мне будет столько внимания [со стороны] прессы. Я довольно давно [с 2016 года] занимаюсь музыкой в кино. Впервые что-то, что я сделала, стало таким большим инфоповодом. Моя профессия не предполагает такой публичности, как, например, у актеров или режиссеров, поэтому для меня это было вдвойне неожиданно. 

— У вас в паспорте другая фамилия — Нежельская. Вы рассказывали в вашем видео на ютьюбе, что носить фамилию Гликсон в вашем родном Воронеже было небезопасно. Почему? 

— Потому что она еврейская. В Советском Союзе, а затем в России Гликсоны испытывали некоторые сложности, связанные с фамилией, — от буллинга до свастик, которые в 1990-х кто-то рисовал на домах, где они жили. Наверное, мой папа избежал бы многих неприятностей, если бы носил более славянскую фамилию. Поэтому и моя мама, и я ради безопасности взяли мамину девичью фамилию — Нежельская.

Лет десять назад ситуация постепенно стала меняться, и необходимость скрывать [еврейское происхождение] пропала. Поэтому я взяла папину фамилию. У нас с папой всегда были замечательные отношения. К сожалению, он умер, но ощущение «причастности» к нему, к истории его семьи для меня всегда было очень важным.

— В том же видео вы рассказали о том, что в юности столкнулись со сталкингом и фактически из-за него уехали из России. Можете рассказать об этом?

— [В 2009 году] после девятого класса я пошла учиться в Воронежский музыкальный колледж имени Ростроповичей. Один из моих одногруппников стал мне другом и товарищем. У нас с ним не было никаких [романтических] отношений, но в какой-то момент он начал преследовать меня. Он требовал, чтобы я разорвала все свои социальные связи, угрожал мне, было физическое и моральное насилие. Я даже не могла ходить в колледж, потому что он поджидал меня у дверей и не пускал внутрь.

И сделать с этим ничего было нельзя. Я неоднократно обращалась в тогда еще милицию, но это ни к чему не привело. Два с половиной года [пока продолжались преследования] я только и слышала [от милиции] слова: «Будет тело — будет дело».

Постепенно поведение того человека становилось все более жестоким. Так невозможно было жить: ты не можешь выйти из квартиры, потому что за дверью стоит тот, кто готов ломать тебе пальцы и плевать в лицо. Мои близкие друзья все понимали, но ему удалось максимально изолировать меня от моего окружения. Тем более было бы странно ожидать от подростков [друзей] поддержки и помощи [в такой ситуации].

Наверное, можно было бы обратиться в кризисные центры. Но я и до этого решила, что хочу уехать учиться за границу, поэтому стала активнее искать, куда поступить. Эта цель, мечта спасала меня от той непроглядной темноты, которая окружала каждый день. Из музыкального колледжа я ушла [в 2012 году], не доучившись. Пошла в вечернюю школу, чтобы получить аттестат об образовании на год раньше [чем должна была]. Из всех заграничных вузов я выбрала американский колледж Беркли — один из самых престижных музыкальных вузов, специализирующихся на современной музыке. Мои родители тогда очень меня поддержали.

— Тот факт, что вы из России, сегодня влияет на вашу работу?

— Не было ни одной подобной ситуации. Люди, которые меня окружают в профессиональной сфере, достаточно глубокие и не станут судить о книге по обложке. Многие выражают мне поддержку, спрашивают, как моя семья, и понимают, что я — не какой-то стереотипный гражданин России и не агрессор.

Я никогда не скрывала, что я из России. И если незнакомый человек, узнав, откуда я, решит со мной не работать, то нам действительно лучше вместе не работать.

— В одном из интервью вы рассказывали, что первые две недели после начала войны «ходили со стеклянными глазами». Как российское вторжение в Украину изменило вашу жизнь?

— Мне не хотелось бы жаловаться, потому что людям в Украине гораздо тяжелее, чем мне. Но конечно, война сильно влияет на мою жизнь. В России у меня семья, я — часть своей страны. Эмоционально все это очень сложно и тяжело и сильно меняет представление о себе. Я часто спрашиваю себя, виновата ли я в том, что происходит, что я могла бы сделать иначе. И как с этим жить? Понимание причастности к тому, что происходит, какое-то полное бессилие и постоянное существование в новостной повестке. Как на любого человека, которому небезразлична судьба России, на меня это [война] сильно влияет каждый день.

— В своих интервью вы не так много рассказывали о работе над «Джокером». Как это было?

— Работа над этим проектом была очень интересной, для меня все началось еще на стадии препродакшена. По просьбе [режиссера] Тодда Филлипса я и мой коллега, музыкальный редактор Джейсон Рудер, вместе искали новые имена [среди композиторов]. [В итоге] Тодд составил шорт-лист композиторов, в числе которых была Хильдур [Гуднадоуттир], — ее он и выбрал.

Главную тему и демозаписи для «Джокера» Хильдур написала, прочитав сценарий, то есть когда съемки еще даже не начались. Это не очень типично для композитора в кино. А уже на стадии постпродакшена, когда режиссер монтажа делал первую сборку, я должна была структурировать то ограниченное число произведений, которые написала Хильдур. Другими словами, выстроить музыку из элементов, написанных композитором.

— Расскажите, как вы работали над музыкой к последнему сезону «Очень странных дел», а точнее — к сценам в тюрьме на Камчатке.

— Моя рука касалась практически всего, что связано с музыкальным сопровождением в этом сериале. Мы тесно работали вместе с композиторами [Кайлом Диксоном и Майклом Стейном] и шоураннерами — братьями Даффер. Но при этом каждый трудился над своими «кусочками» [работы]. У братьев Даффер были идеи о том, как заново использовать или менять уже написанное произведение и включать его в ту или иную сцену. Композиторы, когда хотели что-то [новое] попробовать, просили меня переработать их произведение под конкретные сцены. На их плечах лежала ответственность за создание огромного количества музыки — [а ее было] во много раз больше, чем в полнометражном фильме.

На самом деле я конструирую музыку параллельно с работой композиторов. Я пользуюсь элементами, которые они пишут, но при этом абсолютно по-своему их компоную и создаю [из них] что-то новое для [конкретных] сцен.

Конечно, в эмоциональном плане все это [работа над «Очень странными делами»] было немного сюрреалистично. Я росла с каким-то чувством несправедливости: почему Россия всегда так [стереотипно] представлена в американском кино? В предыдущих сезонах «Очень странных дел» мою душу грели приятные русские персонажи. 

Я к этому [сериалу] относилась как к мрачному выдуманном миру, у которого с моей реальностью появилось много страшных параллелей. Сказать, что это как-то особенно повлияло на то, насколько мрачной получилась музыка, я не могу, ведь я не единственный человек, который над ней работал. Но я думаю, что она [музыка] удачно отображает то, что там [в сериале] происходит. 

— Один из моих любимых моментов — гитарное соло Эдди, когда он играет песню группы Metallica «Master of Puppets» на крыше трейлера. Кто придумал эту сцену? 

— Я, к сожалению, не знаю. Но кульминационные музыкальные моменты часто прописаны [в сценарии] на самых ранних стадиях работы над фильмами. Монтажом музыки конкретно в этой сцене занимался Дэвид Клотц, второй музыкальный редактор. Я специализировалась на [сценах с песней «Running Up That Hill»] Кейт Буш.

[Джозеф Куинн] актер, играющий Эдди, сам учил эту партию. Актеры вообще часто слушают произведения, прописанные в сценарии, прямо на съемочной площадке. На съемках «Джокера» Хоакин Феникс включал музыку Хильдур [Гуднадоуттир] и впитывал в себя ее энергетику. Это помогало ему вжиться в образ его персонажа. Поэтому музыка [звучащая] на съемочной площадке играет очень важную роль [в работе над фильмом].

— Кстати, о «Running Up That Hill». Кейт Буш не так часто позволяет использовать свою музыку.

— Практически до самого конца постпродакшена мы не были уверены [что Кейт Буш разрешит использовать песню в сериале]. Мы присылали ей каждую версию «Running Up That Hill», использованную в сериале. Так, в последний эпизод вошел ремикс на песню, сделанный артистом Totem. В нем много дополнительных элементов, включая главную тему «Очень странных дел». Братья Даффер были жутко довольны этой версией песни. Они сказали, чтобы мы непременно отправили это [ремикс] Кейт. У нее были небольшие правки, но думаю, все сцены с использованием «Running Up That Hill» произвели на нее хорошее впечатление.

Я лично с ней не взаимодействовала. В таких случаях с представителями артиста общается только один человек из команды — у нас это была музыкальный супервайзер Нора Фелдер.

— Как получилось, что во время съемок вы консультировали команду по русскому языку?

— Во время съемок я еще не участвовала в этом процессе. Я все это [ошибки] увидела именно на постпродакшене, когда смотрела эпизоды. Думаю, писать диалоги на русском языке братьям Даффер помогали владеющие языком люди, потому что в самом сценарии они прекрасно прописаны, без ошибок. Но, видимо, на съемочной площадке актеров не всегда окружали русскоязычные коллеги. Думаю, если бы был человек, который мог бы сказать, что есть неточности в произношении слов, этих ошибок можно было избежать.

А возможно, были альтернативные дубли с более правильным произношением, но в итоге [при монтаже] просто выбрали другие. Естественно, режиссеру монтажа сложно, не зная язык, понять, в каком дубле актер произносит фразу на иностранном языке правильно, а в каком делает ошибку. Поэтому [в процессе монтажа] я им помогала следить.

— Над чем вы работаете сейчас?

— Мы почти завершили работу над проектом Дэмьена Шазелла «Вавилон». [Со мной в команде] Энди Нельсон — звукорежиссер перезаписи, он сводит музыку и диалоги в фильмах. У Энди большой опыт работы в мюзиклах. Композитор [в этом проекте] — Джастин Гурвиц, автор музыки к [двум другим фильмам Шазелла] «Ла-Ла Ленду» и «Человеку на Луне».