Режиссер-революция Антон Долин — памяти Жана-Люка Годара, изобретателя авторского кино, который повлиял на весь мир

Французский кинорежиссер Жан-Люк Годар умер 13 сентября в возрасте 91 года. Он был одним из основоположников французской «новой волны», его фильм «На последнем дыхании» с Жан-Полем Бельмондо называют манифестом этого направления. Среди других его наиболее известных фильмов — «Маленький солдат», «Презрение», «Альфавиль», «Безумный Пьеро». Кинокритик Антон Долин кратко рассказывает о том, каким был творческий путь Годара — режиссера-революционера, без которого кино сегодня было бы совсем другим.

Эта смерть встает в ряд не со смертями других титанов мирового кино, а с уходом Михаила Горбачева или королевы Елизаветы. Годар не был «человеком-эпохой» — он определил и создал несколько эпох. И, невзирая на многолетнюю верность искусству кино, был не менее важен и для иных отраслей культуры, мысли, общественной жизни. 

Слов здесь никаких не хватит. Последние прижизненные биографии Годара колебались вокруг тысячи страниц, что же будет теперь, после его смерти? Невозможно найти точные определения. Уж точно ни одно из них не будет исчерпывающим. 

Можно сказать «революционер». Живой символ французского 1968-го, сорвавший Каннский фестиваль (ни разу им, кстати, не выигранный, в отличие от Берлинале и Венеции) — негоже смотреть кино и раздавать друг другу призы, когда молодежь подняла бунт против старого порядка. Куда точнее «режиссер-революция»: это 1968-й родился из фильмов Годара, а не наоборот. 

Можно сказать «автор». Но он не просто стал ярким кинематографистом, сформировавшим собственный узнаваемый и неповторимый язык. Сперва как теоретик, а потом как практик Годар стал апостолом или даже мессией самовыражения в искусстве. Он вытащил из небытия и канонизировал своих предшественников, он же легализовал существование своих современников со всего мира. Точнее будет «создатель авторского кино». 

Можно сказать «лидер». Кто, как не Годар, был первым среди равных в движении «новой волны», бесстрашных детей Синематеки, отвергавших правила — даже свои собственные — во имя честности. Но ему хватило отваги отвергнуть и свой круг, чтобы в послереволюционные годы сперва отказаться от громкого имени (он стал «группой Дзиги Вертова»), а потом остаться одиночкой с возмутительными, непопулярными и все еще новаторскими фильмами, последний из которых вышел в 2018-м. Точнее будет «уникум». 

Можно сказать «политик»: марксизм, брехтианство, левая повестка, антивоенный пафос — от колониальных войн и Вьетнама, далее везде. Однако Годар умел оказаться тоньше или шире, в любом случае парадоксальнее любой коллективной мысли, любого движения. Он был слишком стремителен, чтобы задерживаться в общем потоке. 

Можно сказать «хулиган», «нонконформист», «панк». Но это неформалы 1960-х и панки 1970-х учились у него и его героев, а не наоборот. Какие Sex Pistols могли бы сравниться с годаровским бомбистом — «безумным Пьеро»?  

Годар больше любых слов, хотя, как настоящий француз, Годар состоял из слов. Его герои не замолкали, лился ручьем текст за кадром, зрители все чаще оставались в недоумении — а вот это афоризм, мудрость, просто bon mot? Нередко слова и фразы у Годара вовсе теряли смысл, становились элементами дизайна, как у его любимых русских авангардистов. Предпоследний его фильм назывался «Прощай, речь», последний — «Книга образов». Философов-постмодернистов Годар тоже обогнал. 

Он умел разобрать кинематограф на мельчайшие элементы, пересчитать ему все косточки. Его деконструкция была самой беспощадной и остроумной из всех. Но умел ведь и рассказать историю так, что щемило сердце. Последние шаги Мишеля Пуаккара по парижской улице застревали в памяти навсегда. Все, что ему было нужно для создания фильма, — «девушка и пистолет». 

Годар написал не только «Альфавиль», но алфавит современного кинематографа. Никаких сомнений, он один из величайших режиссеров в истории кино. Если говорить о его поколении, он — рядом с Феллини, Бергманом, Куросавой, Тарковским, Антониони, Бунюэлем. Но каждый из них — целая планета с собственным климатом, гравитацией, населением, и один лишь Годар — целая галактика. Ведь он прожил несколько жизней. 

В 1960-е — первую, самую знаменитую: полтора десятка полнометражных картин от «На последнем дыхании» до «Уик-энда» вписаны в историю, каждая из них заслуживает нескольких монографий и отдельного изучения, внутри историко-культурного контекста и вне его.

В 1970-е — вторую, самую радикальную: жизнь-протест автора-террориста, режиссера-боевика (не путать с режиссерами боевиков).

В 1980-е — третью, с формальной легализацией на фестивалях и едким горьким юмором «Второй Волны»: «Страсть», «Имя: Кармен», «Детектив», где каждое название содержит издевку и над зрителями, и над собой.

В 1990-е — четвертую, с авторефлексивными «Новой волной», «ЖЛГ/ЖЛГ: автопортретом в декабре», монументальной «Историей (ями) кино».

Наконец, последняя из жизней — уже в XXI веке: пост-Годар, пишущий послесловие к собственной биографии и завершившемуся столетию, но в своем неповторимом духе, в лирических и энигматичных «Хвале любви», «Нашей музыке», «Фильме-социализме».  

Итоги были подведены так давно, что казалось, эта жизнь будет бесконечной и не кончится никогда. Вот уж кто был живее всех живых, продолжая возмущать и восхищать, злить и ввергать в недоумение, становиться объектом культа и одним небрежным движением этот культ разрушать. 

Тянет завершить какой-нибудь банальностью (которые Жан-Люк Годар люто ненавидел и с которыми всю жизнь сражался, даже ценой разрушенных отношений с друзьями и собственной испорченной репутации) — например, о том, что дух Годара будет жить вечно в его фильмах. Но поди улови его, этот дух. Свободе нельзя научить, ею нельзя даже заразить — можно просто ею обладать. Этот дар был у Годара одним из многих, но, наверное, главным.