Увы, дело не в русских Социолог Григорий Юдин — о моральной ответственности лидеров Запада за войну в Украине

24 февраля 2022 года Россия начала полномасштабное военное вторжение в Украину (вот наша хроника того дня). Социолог Григорий Юдин был в числе тех немногих россиян, которые решились выйти на улицы и протестовать против войны. После задержания на акции протеста Юдин оказался в больнице. Несмотря на это, он остается в России — и как исследователь пытается понять (а также объяснить другим), почему в стране нет массового сопротивления. В колонке для швейцарского издания Neue Zürcher Zeitung социолог возлагает как минимум часть ответственности за эту войну на лидеров западных стран — особенно на тех, кто не хотел никакой войны, а просто делал вид, что с режимом в Кремле можно и дальше вести «бизнес как обычно». С любезного разрешения автора «Медуза» публикует русскоязычную версию колонки Григория Юдина.

Я стою в комфортабельном вагоне московского метро и читаю в телефоне прогнозы военных аналитиков о ходе боевых действий. Ко мне подходит незнакомый человек и, стесняясь, говорит «спасибо». С тех пор, как началась война, это происходит со мной регулярно. 

Я исследователь, и мой обычный день проходит дома, у компьютера. Я не так часто выхожу на улицу, а в последние месяцы стал делать это еще реже. Однако с тех пор, как началась война, каждый день, без исключения, на улице и в транспорте ко мне подходят незнакомые люди, чтобы сказать «спасибо». Это происходит, где бы я ни оказался — в Москве и в Вене, в Ереване и в Берлине. За что они благодарят меня? Просто за то, что я в самом начале публично высказался против войны.

Это создает странное ощущение: будто ты — член какого-то невидимого ордена, беззвучного и громадного сопротивления, ждущего своей минуты. Мне неожиданно открывается то, о чем не догадываются многие люди вокруг: что они не в одиночестве. Что кругом полно сохранивших здравый рассудок, сострадание и ответственность за свою родину. Но они подходят ко мне поодиночке, произносят слово «надежда» и отходят, мрачные и безысходные.

Я слишком хорошо знаю имя этого страдания — оно зовется «атомизация». Когда между нами разрушены связи, когда в любой компании говорить на «опасные темы» некомфортно и глупо, когда единственным источником информации о соседях оказываются опросы общественного мнения — тогда каждый ощущает себя посреди враждебной, тупой и озлобленной массы. В нее можно влиться, прислониться к ее силе. От нее можно держаться подальше, чувствуя свое превосходство и искушенность. Ей можно противостоять, набравшись дерзости. Но с ней невозможно разговаривать, нельзя возражать. Она все равно давит. Она наплывает и угрожает. Она выглядит несокрушимой силой — даже несмотря на то, что её не существует.

Каждый день я получаю новые и новые сообщения от иностранных журналистов, которые хотят узнать одно и то же: как же так может быть, что восемьдесят-сколько-то-там процентов россиян поддерживают эту войну? Я слышу в их вопросе удивление и негодование: перед их глазами встает все та же страшная масса, безжалостные русские, которые единой ордой хотят грабить, насиловать и убивать. Я начинаю набирать на телефоне ответ: «Понимаете, это не так работает. Если бы 24 февраля Владимир Путин объявил о том, что из каких-то важных соображений безопасности передает территории ЛНР и ДНР Украине, цифра поддержки была бы точно такой же…» Я жму протянутую руку незнакомца и окидываю глазами вагон, машинально пытаясь спроецировать на его пассажиров вопрос моего журналиста, который спрашивает о них откуда-то издалека.

Мне хочется ответить журналисту так, чтобы ему не пришлось объяснять своей аудитории: «Понимаете, русские — они совсем другие, у них все устроено иначе». Потому что это неправда. Потому что, чтобы понять, как рассуждают русские, достаточно прикинуть, как рассуждают Герхард Шредер, Франсуа Фийон или Карин Кнайсль. Никто из них не является кровожадным убийцей, никто не хочет страданий для украинского народа. Они просто хотят жить хорошо и чтобы их не трогали. Они хотят, чтобы война поскорее закончилась и вернулась «нормальная жизнь» — та, где можно делать неплохие деньги и быть уважаемым человеком.

К нашему общему сожалению, в русских нет ничего особенно зловещего — потому что в этом случае достаточно было бы просто изолировать их, отгородиться от них навсегда и надежно защитить планету. Увы, дело не в русских. Дело в том, что Владимир Путин слишком хорошо понял, как устроен современный мир — распознал его слабости и рычаги, на которые нужно нажимать, чтобы им управлять. Построенный им в России общественный строй — это радикальный вариант современного неолиберального капитализма, где правит жадность, конечным мерилом является личное благо, а цинизм, ирония и нигилизм дают спасительное чувство легкого превосходства.

Путин не вышел внезапно из сибирских лесов — он годами коррумпировал глобальные финансовые и политические элиты. Его олигархи так долго наслаждались разнузданной роскошью и лестью по всему миру, что не без оснований решили, что они и являются хозяевами мира. Он так успешно развратил политиков из десятков стран, включая их в свои советы директоров и делясь с ними откровенно кровавыми деньгами, что имеет веские причины считать их слабаками. Путин предложил россиянам тот же принцип, который так хорошо выучили сильные этого мира: «если что-то нельзя купить за деньги, то вы просто предложили недостаточно денег».

Мои иностранные корреспонденты интересуются, как же россияне могут быть так «оболванены пропагандой». Но я смотрю вокруг и совсем не вижу идиотов. Зато я вижу множество людей, которые твердо усвоили главный урок: не пытайся перечить Путину, мир все равно устроен так, что он всегда побеждает. Я смотрю на тех, кто пытался предотвратить нынешнюю катастрофу, кто рисковал своей свободой и жизнью — и всякий раз видел, что деньги Путина решают все. Что после каждого раздавленного восстания Путин получает новые миллиардные контракты, его олигархи становятся еще богаче, а его «европейские друзья» получают новые позиции в новых советах директоров. Что международные технологические гиганты готовы идти на любые уступки ради заработка на российском рынке — от Google, который готов промолчать о физических угрозах своему топ-менеджменту от российских спецслужб, до Nokia, которая помогла Путину построить тотальную систему слежки за своими оппонентами. Каждый раз эти бесстрашные русские начинали снова и снова — они давно ведут с Путиным эту войну, только без NLAW и гаубиц. Каждый раз слышали «все равно вам никто не поможет, Путин всех купил». Сегодня многие из них наконец в это поверили.

Мои друзья, работающие на международные корпорации, один за другим рассказывают мне о том, как их иностранное руководство реагирует на войну. Собственно, на войну никто не реагирует — о ней не говорят ни слова. Зато всеобщее раздражение вызывают пресловутые «санкции», которые заставляют своими руками ограничивать выручку на прибыльном российском рынке. И если в американских и британских компаниях это недовольство приходится скрывать, чтобы не разозлить глобальное руководство, то немецкие и особенно французские фирмы, практически не таясь, говорят, что не понимают, какое отношение они имеют к войне в Украине и почему они должны терять из-за нее деньги.

В интервью Der Spiegel канцлер Германии Олаф Шольц рассказывает, что на его понимание России повлияла книга Маши Гессен [2017 года] «Future Is History» («Будущее — это история»). Эта книга на протяжении нескольких сотен страниц настойчиво проводит одну мысль: Россия никогда не меняется, ее прошлое, настоящее и будущее — тоталитаризм, и любые попытки изменить это тщетны. Владимир Путин и его либеральные критики давно сходятся именно в этом: Россию все равно не изменить. Шольц производит на меня впечатление человека, перепуганного этим русским страхом, страхом жуткой орды, с которой все равно невозможно справиться.

Я снова оглядываю свой московский вагон. Тяжелые взгляды, уставленные в окно или в пол; русские, как известно, неулыбчивы. Надежда появится здесь не раньше, чем мир признает, что Владимир Путин и его война — это неизбежный результат всего глобального развития последних десятилетий. Не раньше, чем глобальный бизнес почувствует ответственность за жизнь украинцев, а не только за дивиденды своих акционеров. Не раньше, чем мир поймет, что мы все едем в этом вагоне московского метро. Не раньше, чем канцлер Шольц поверит, что возможна другая Россия.