Россияне виновны в войне против Украины? Или ответственны, но не виновны? Николай Эппле разбирает эти категории — и напоминает, в чем разница

События, которые российские власти под угрозой уголовного наказания требуют называть «военной спецопераций РФ в Украине», остро поставили вопрос об ответственности граждан за преступления, творимые государством от их имени. Многие, с одной стороны, испытывают чувство стыда за свою страну, с другой — жалуются на несправедливость санкций, лишающих обычных граждан (даже тех, кто протестует, несмотря на угрозу преследования) шансов хотя бы на минимальное благополучие. Кто-то и вовсе утверждает что поддерживать любые действия собственной страны — подлинно ответственная гражданская позиция. Исследователь мемориальной культуры Николай Эппле в статье для рубрики «Идеи» говорит о неизбежно возникающих в этой горькой дискуссии категориях вины и ответственности — и напоминает о различии между ними.

Представление о коллективной вине вполне органично для человеческого сознания, особенно примитивного. С древних времен здесь существуют две линии. Во-первых, вина нескольких членов общины могла быть представлена как вина всей общины. Хрестоматийная иллюстрация — библейская легенда об уничтожении Содома и Гоморры [Быт. 19]. Во-вторых, вина предков могла примитивным сознанием распространяться на потомков. Иллюстрация — цитата из Десяти заповедей, еще одного важнейшего текста из Библии: «Ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода ненавидящих Меня» [Втор. 5, 9]. Оба механизма задействованы в самом живучем в истории мифе о коллективной вине — обвинении еврейского народа в убийстве Христа.

К началу XX века принцип коллективной ответственности, помимо родоплеменных обществ, сохранился в разного рода закрытых учреждениях — тюрьмах, школах-интернатах, воинских частях, где за проступок одного наказывали всех. Также коллективную ответственность практиковали тоталитарные режимы: при оккупации нацистами Польши убийство немецкого солдата каралось расстрелом нескольких сотен поляков. В СССР отдельные случаи сотрудничества с нацистами становились основанием для депортации целых народов.

После Второй мировой войны представление о коллективной вине обернулось против бывших нацистов и их соотечественников. Виновность Германии за преступления нацистов, коллективная «немецкая вина» и наказание за нее превратились в одну из важнейших проблем политической философии, этики, юридической теории и практики. Дебаты об этих категориях не утихают до сих пор. Мы обозначим здесь их ключевые вехи.

Виды виновности (Карл Ясперс)

Сразу после окончания войны к теме вины Германии за преступления нацизма обратился немецкий психиатр и философ Карл Ясперс. Женатый на еврейке, Ясперс в 1937 году был отстранен от преподавания, до конца войны он находился в изоляции, постоянно ожидая ареста. Вернувшись в 1945-м к чтению лекций в Университете Гейдельберга, он подготовил курс, посвященный проблеме вины и ответственности Германии. В 1946 году курс был издан в виде книги «Вопрос о виновности».

Преступления нацистского режима, по Ясперсу, не имеют оправдания, и Германия заслуживает последовавшего унижения и суда победителей (в виде Нюрнбергского трибунала). Но речь идет не о «коллективной вине» — категории, предполагающей коллективистский взгляд на общество и нацию. «Народ нельзя превратить в индивидуум. Народ не может ни героически погибнуть, ни быть преступником, ни поступить нравственно или безнравственно, это могут всегда только отдельные его представители», — писал Ясперс.

Ясперс разграничивает разные понимания виновности: уголовная или юридическая, политическая, моральная и метафизическая (ответственность за «всякую несправедливость в мире, особенно за преступления, совершаемые в нашем присутствии и с нашего ведома»). Юридическая, моральная и метафизическая виновность могут быть только индивидуальными, а вот политическая — вполне может быть коллективной. Это ответственность за действия государственных деятелей, в которых опосредованно участвуют все граждане.

Очищение и восстановление Германии возможно через признание моральной и метафизической вины на индивидуальном уровне («без пути очищения, идущего из глубинного сознания своей вины, немцу не добыть правды») и политической — на коллективном («лишь из сознания виновности возникает сознание солидарности и собственной ответственности, без которого невозможна свобода»). Ясперс лишь констатирует, что между виной и политической ответственностью есть разница. На проговаривании важности их различия сосредоточится его ученица Ханна Арендт.

От вины к ответственности (Ханна Арендт)

Немка еврейского происхождения, Арендт училась философии у Ясперса и Мартина Хайдеггера, рано оказалась вовлечена в антифашистскую деятельность и вынуждена была бежать из Германии сначала во Францию в 1933 году, а затем в 1940-м из оккупированной немцами Франции в США.

Главной проблемой для Арендт как политического мыслителя был вскрытый Холокостом кризис прежнего представления о морали — из-за того, что огромные массы людей оказались пособниками жесточайших преступлений, творимых тоталитарными режимами. Вопрос ответственности «обычного человека» становится тут одним из ключевых. Арендт отвечает на него в нескольких работах, в том числе и в знаменитой книге «Эйхман в Иерусалиме».

Прежде всего Арендт, уточняя мысль Ясперса, строго разделяет вину и ответственность. Вину невозможно распространить на коллектив; более того, такое распространение обычно как раз способ избавить себя от реального разговора о вине. Где виновны все, невиновен никто.

Представление о коллективной вине ведет к абсурдным представлениям о том или ином сообществе как «плохом» — и тем отличающемся от остальных, мешая понять, как именно массовые преступления стали из аномалии вариантом нормы. По Арендт, с юридической и моральной точки зрения имеет смысл только личная вина (ее уточнение позволяет вынести приговор или моральное суждение). Расширение ее на группу не имеет практического смысла.

В то же время человек может быть ответственным за деяния, которых не совершал, и такая ответственность может, в отличие от вины, распространяться на общность людей. По Арендт, о коллективной ответственности можно говорить в случае принадлежности к политической общности, предполагающей опосредованное, часто пассивное соучастие в совершаемом от имени его членов преступлении. Она играет ключевую роль для осмысления тоталитаризма и преодоления его последствий.

Отсюда следует что «коллективное покаяние» — проблематичное мероприятие, так как держится на категории коллективной вины, распространяет индивидуальную вину на общность, что обычно чревато ее размыванием и манипуляциями. Адекватной реализацией политической ответственности оказываются принесение извинений главой государства за преступления, совершавшиеся от имени этого государства, и выплата компенсаций жертвам.

От коллективной ответственности к разделенной (Айрис Мэрион Янг)

Американская исследовательница и феминистка Айрис Мэрион Янг занималась проблемами социальной несправедливости и политического участия. Феномену ответственности посвящена ее последняя книга «Ответственность на службе справедливости».

Янг говорит об ответственности в ином, нежели Ясперс и Арендт, контексте. В центре ее анализа — ответственность как социальная категория. С точки зрения благополучных членов общества, причина несчастий их неблагополучных собратьев в неспособности в полной мере взять ответственность за свою жизни и стремлении перекладывать ее на общество. Между тем на практике принятие ответственности за свою жизнь сильно затрудняет системная несправедливость на уровне государственных и общественных институтов.

Янг особенно интересует, как именно отдельный человек может быть ответственен за поступки других. Коллективная ответственность, по Арендт, существует просто в силу членства в политическом сообществе — для Янг этого недостаточно. Для Янг важно, что именно человек совершил или не совершил в качестве члена сообщества.

По Янг, фактическое несение политической ответственности членом сообщества неизбежно преобразуется в императив принятия этой ответственности как активного противодействия несправедливости. Янг усиливает арендтовское различение вины и ответственности, показывая, что категория вины обращена в прошлое (приписывая кому-то вину, мы локализуем совершенное деяние), а ответственности — в будущее (приписывая кому-либо ответственность, мы формулируем ему программу действий на будущее).

Таким образом Янг проговаривает то, что у Арендт дано между строк: ответственность члена общества — не просто в солидарности, а в активном действии, делающем невозможным системную несправедливость, на которую настроены политические институты.

Ответственность за деяния предков (Дженниффер Тиге)

Нынешние споры об ответственности российского общества за войну, по существу, продолжают давно идущий разговор об отношении к массовым репрессиям советского времени.

Является ли осуждение террора, который велся государством против собственных граждан, единственно возможной позицией гражданина или же, напротив, предательством по отношению к своей стране, «демонстрацией слабости» по отношению к иностранным государствам (в истории которых также есть многочисленные постыдные и преступные страницы)? Можно ли говорить о «виновности» в массовых нарушениях прав человека тех, кто не принимал в них непосредственного участия? Как может выглядеть принятие за них ответственности и насколько широк круг тех, кого эта ответственность касается? Должны ли потомки палачей каяться перед потомками жертв и возможно ли вообще коллективное покаяние? 

Возможные ответы на эти вопросы дает история Дженнифер Тиге, внучки коменданта концлагеря Плашов Амона Гета. Дочь немки и нигерийца, в младенчестве сданная матерью в детский дом, она узнала о своем деде только во взрослом возрасте. Очевидно, что в ее случае не приходится говорить о вине за преступления деда.

В автобиографии «Мой дед расстрелял бы меня» она задается вопросом о том, что такое кровная связь с преступлением и что она означает в ее случае. Книга заканчивается так: вместе с группой израильских школьников Тиге едет в Польшу, чтобы посетить место, где располагался концлагерь и творил злодеяния ее дед. Там она рассказывает этим детям — внукам тех, кто погиб в этих местах, — собственную историю. После этого они зовут ее вместе с ними возложить цветы к мемориалу. «Моя ответственность единственно в том, чтобы не переставать говорить об этом», — пишет Тиге.

В случае Тиге невозможно говорить о покаянии за поступки предков, потому что вина индивидуальна. Ответственность в данном случае связана с чувством причастности к этим деяниям через семейную историю. Благодаря этому связь с преступлениями прошлого оказывается эмоционально насыщенной, подвигая человека действовать так, чтобы не допустить повторения подобных преступлений в будущем.