В России заблокировали «Дождь». Одновременно с этим лишился проката документальный фильм о канале — «F@ck This Job» Светлана Рейтер поговорила с его режиссером Верой Кричевской

1 марта в России без объяснения причин отменили прокат документального фильма режиссера Веры Кричевской о телеканале «Дождь». Показы должны были стартовать 3 марта в кинотеатрах сети «Каро». В тот же день по требованию Генпрокуратуры был заблокирован сайт «Дождя» (одновременно с «Эхом Москвы») — за распространение «экстремистских материалов» и «целенаправленную публикацию заведомо ложных сведений о действиях российских военных в рамках спецоперации по защите ДНР и ЛНР». Спецкор «Медузы» Светлана Рейтер, которой удалось посмотреть этот фильм, поговорила с Кричевской дважды. До войны — о том, как модный лайфстайловый канал стал рупором протестов, о «предательстве» Дмитрия Медведева — и о том, почему миллиардерам Михаилу Прохорову и Алишеру Усманову, которые хотели купить «Дождь», это так и не удалось. И после российского вторжения в Украину — о блокировке «Дождя».

Редакция «Медузы» считает блокировку «Дождя» цензурой. Мы выражаем солидарность с коллегами и требуем, чтобы власти отменили это незаконное решение. Подпишитесь на ютьюб-канал «Дождя».

— Что вы почувствовали, когда узнали, что «Дождь» заблокировали в России?

— На фоне обстрелов Харькова и Бабьего Яра, мне кажется, это не такая большая проблема. Страшнее то, что, по ощущениям, могут заблокировать YouTube — а именно там все смотрят телеканал «Дождь». 

— Общались ли вы с Натальей Синдеевой после этого?

— Мы постоянно общаемся. Я сейчас уезжала из России с тяжелым сердцем — Наташа намерена оставаться в Москве и не сдаваться. Ее все уговаривают уехать, но она стоит на своем и бросать «Дождь» не собирается. 

— Что будет с прокатом фильма в России?

— Из «Каро» мне даже не перезвонили. Я знаю, что кинотеатры, независимые от «Каро», готовы этот фильм прокатывать. Мы сейчас обсуждаем все с продюсерами. На этой отмене проката мы уже потеряли 11 тысяч фунтов (около 1,2 миллиона рублей по «старому» курсу на 23 февраля 2022 года, — прим. «Медузы»). Скорее всего, мы выложим фильм в открытый доступ. Когда это произойдет, я вам сообщу (когда фильм был выложен в открытый доступ, мы добавили его эмбед прямо в эту статью; ищите его ниже, — прим. «Медузы»). 

— Этот вопрос я планировала задать четырнадцатым, но случилась война, то самое заседание Совбеза, так что давайте начнем с него — заместитель председателя Совета безопасности России Дмитрий Медведев в вашем фильме «F@ck This Job» выглядит крайне позитивно. Как максимум кумир, как минимум — человек, на которого многие симпатичные нам люди возлагают свои надежды. И этот милый человек сейчас довольно решительно призывал к решительным действиям в отношении соседней страны. Что вы, автор фильма, чувствовали в этот момент?

— Я абсолютно с вами не согласна в том, что Медведев в фильме выглядит хоть как-то позитивно. Мне так не кажется, правда. После того как мы показали «F@ck This Job» на «Артдокфесте», «Дождь» брал интервью у разных людей, и [политтехнолог Глеб] Павловский сказал: «Конечно, это кино про историю, но Вера отомстила Медведеву, потому что не простила ему свой уход» (Вера Кричевская — соосновательница канала. В фильме она рассказывает, что покинула телеканал «Дождь» именно из-за недовольства визитом Медведева, — прим. «Медузы»).

Это вопрос линзы, наверное, такое всегда бывает с документальным кино. У нас есть склейка — парни танцуют стриптиз, следующая склейка — Путин и Медведев идут по коридору, съезд «Единой России», 24 сентября 2011 года, через 20 минут Медведев снимет свою кандидатуру. И все это — и стриптиз, и проход — показано под одну музыку. Я для себя назвала этот эпизод «переход к порно». Как Медведев может выглядеть позитивно, если я рассказываю, что из-за него с «Дождя» ушла?

— Давайте, я вам расскажу то, что увидела я — может, вам будет интересно. Я увидела вашу эмоциональную реакцию на то, что Наталья Синдеева сняла с эфира эпизод проекта «Гражданин поэт» — сатирическое стихотворение, в котором речь шла как раз о Медведеве. Из-за этого вы ушли. А Медведев в кадре — это человек, на которого, как говорит в вашем фильме [инвестор «Дождя» и в тот момент муж Натальи Синдеевой] Александр Винокуров, все рассчитывали. Медведев — это такой модный подтянутый чувак, который смело пришел на «Дождь», где его встретила Синдеева в рваных джинсах — о чем многократно писали все СМИ. И самый главный эпизод — это тот, в котором Синдеева шепчется с Медведевым, а когда ее кто-то из команды «Дождя» спрашивает, что ж такого Синдеева Медведеву на ухо сказала, она отвечает: «Вы такой классный, Дмитрий Анатольевич, идите на выборы, идите на второй срок».   

— Вы понимаете, это правда, которую я не могу скрывать: Наташе очень нравился Медведев. Этого нет в фильме, но у нас с ней был бесконечный спор на эту тему. Есть сцена в архиве, 2009 год — мне очень жалко, что из-за хронометража мы не смогли ее вставить. Сидит художник, рассказывает Наташе, как прекрасно мы украсим будущий офис «Дождя», я где-то на заднем плане хожу. И художник предлагает сделать портрет Медведева в технике поп-арт — такой большой, золотом написанный — и повесить его на стену. В этот момент Наташа меня подзывает и говорит: «Знаешь, можно такой большой портрет сделать и повесить как арт-объект». На что я ей отвечаю: «Зачем его, надо Путина тогда уж», — имея в виду, что Медведев марионеточный президент, какой смысл на него деньги тратить?!

И вы понимаете, такие споры у нас были постоянно — но я не должна была в фильме замалчивать ее веру в Медведева. Он предал ее веру, он предал всю команду «Дождя». Как они радовались, когда он приходил, как они прыгали! Меня в этот момент не было — я еще официально не уволилась, но до такой степени не хотела все это видеть, что назначила на этот день необходимую мне гастроскопию под наркозом, чтобы не видеть этот кошмар. Наташа была так воодушевлена, «Дождь» был воодушевлен, а этот человек их попросту предал. 

— Начнем с того, что он никогда за них не был.

— Делал вид, что был. Понимаете, я никогда не верила в его самостоятельность, но один раз он меня прошиб. Дело было то ли в 2008, то ли в 2009 году. Он публикует в «Известиях» статью (на самом деле это было интервью, — прим. «Медузы») — с полным, четким, прозрачным осуждением сталинизма. Я ходила по редакции и читала эту статью вслух. Я говорила: «Несмотря на то, что я считаю этого человека марионеткой, он написал крутой текст». Наверное, никто из правителей до него на этой территории так четко не выступал. Я подумала: «Ни хрена себе! Человек что-то важное написал».

— Общеизвестно, что Наталья Тимакова — бывшая пресс-секретарь Медведева — была близкой подругой Натальи Синдеевой. Точно так же известно, что то злополучное стихотворение «Гражданина поэта», из-за которого вы ушли и в котором в числе прочего упоминался невысокий рост Медведева, Синдеева показывала Тимаковой. В вашем фильме ничего об этом нет. Почему?

— Я в 2012 году целый фильм, посвященный проекту «Гражданин поэт», сняла.

— Но в «F@ck This Job» этого эпизода нет.

— Поскольку я снимала фильм для западной аудитории, в него не вошли моменты, которые этой аудитории не интересны и сюжет не двигают. Вот объяснить западному зрителю, кто такая Наталья Тимакова…

— Presidential press-secretary?

— Да, и что у них с Синдеевой дружеские отношения и одна другой стихотворение показала… Эпизод с этим стихом занимает и так минут восемь. Мне показалось, что это неважно, мы с моим киноредактором [Джорджем Крэггом] даже не брали этот эпизод в разработку. Для глобальной цели этот эпизод не важен, а в России он рассказан мной же в 2012 году — уже сто раз обмусолено и сюжет, повторюсь, не двигает. Даже мой редактор, а в нем точно нет никакой самоцензуры…

— А в вас есть?

— Да. У меня есть мотивы для нее: я изнутри этой истории, я русская, у меня есть для нее мотивация. А мой редактор — англичанин, у него были две номинации на «Оскар», одна из них за феноменальный фильм «Collective» — в общем, мы с ним даже на бумаге откинули эти детали как неинтересные зрителям. 

— Тут у нас с вами странная получается ситуация — у вас есть свое видение, свой авторский монтаж, я вас спрашиваю, почему в фильме нет каких-то деталей, на что вы мне говорите — ну, я, как автор…

— Если бы в этой истории с Тимаковой был какой-то scoop [сенсация]…

— Мне кажется, он есть, но вы, как автор…

— Все же рассказано уже.

— Но не зрителю, который, условно говоря, идет смотреть ваш фильм «с мороза». 

— Не знаю.

— У вас в фильме довольно много рассказывается о протестах во время шествия на Болотной площади — если я не ошибаюсь, это такая точка отсчета, после которой «Дождь» становится оппозиционным, а не развлекательным каналом. При этом почему-то нет ничего о том, что протесты в то время были очень популярны: на митинги ходили не только условные либералы, например [сооснователь «Яндекса»] Илья Сегалович, но и вполне системные люди, вроде того же [бывшего министра финансов РФ Алексея] Кудрина. Там выступала Ксения Собчак, которую слушала Тина Канделаки. То есть те протесты поддерживали многие — и бизнесмены, вроде того же Александра Винокурова, и, если мы поверим статье бывшего главного редактора «Дождя» Романа Баданина в Forbes, даже такие одиозные политики, как Сурков, финансировали лидеров оппозиции. 

— Это кино не о Болотной площади, она мне не нужна. Мне достаточно было всего лишь одной фразы Винокурова: «Пятого декабря 2011 года я шел на митинг на Чистые пруды. Мне было страшно туда идти, я боялся увидеть каких-то страшных людей. А я увидел там и этого, и этого, и еще вот этого». То есть мы даем какое-то представление об их круге — о круге Наташи и Саши — с первых минут этого фильма. А дальше он говорит о том, что увидел людей из этого круга на Чистых прудах. Для меня этого достаточно.

Знаете, мы показали этот фильм в Нью-Йорке, и после сеанса, во время дискуссии, какая-то женщина спросила меня: «Как вы посмели не показать Крым?» Свет, вы простите, но для меня ваш вопрос так же звучит. Когда у меня есть хронометраж 1 час 43 минуты, за который я боролась, потому что должно было быть 90 минут, и у меня есть куча фестивалей и площадок, которые фильм не взяли именно из-за большого хронометража, я не могу уходить в детали. Я себе говорю: «Как это двигает историю про Наташу? Как это двигает историю про „Дождь“?»

Деталь про то, модным ли было протестное движение или нет, не очень важна — важно то, что они к этому движению присоединились. У нас переходная точка, краеугольный камень — Майдан, когда меняется все. За протесты на Болотной площади «Дождь» никто не наказал — хотя Синдеева и рассказывает в фильме, что впервые [замруководителя администрации президента РФ] Алексей Громов позвонил ей из-за освещения тех самых протестов. 

— Что делает мой вопрос резонным. 

— Мне кажется, уход в эти конкретные детали сюжет не двигает. Разговор с Громовым — да, потому что мы видим модную веселую танцующую девушку, которой звонит такой человек, — хотя раньше она и не знала о существовании такого органа, как администрация президента. Ее реакция на этот звонок для меня важна. А то, что в протестах принимали участие Тина Канделаки и Ксения Собчак — зачем они мне нужны для западного зрителя?! Зрители не в курсе этих имен.

— О чем этот фильм? Я думаю, вам не первый раз приходится отвечать на этот вопрос. 

— В этом фильме есть две арки, две траектории, которые я хотела сплести. Это развитие страны за последние двенадцать лет, которые мы пережили, и личная история девушки, которая гналась за своей мечтой. Наташа Синдеева и телеканал «Дождь» выступают инструментом, с помощью которого я пытаюсь рассказать про эти двенадцать лет довольно широкой аудитории. Про то, как можно прожить жизнь. Про то, как можно все потерять, но обрести больше. Вряд ли сейчас у Наташи есть желание вернуться в начальную точку…

— Опять стать женой Дмитрия Савицкого, гендиректора «Серебряного дождя».

— Да я даже не это имею в виду, а ее лайфстайл, бриллианты, красивую жизнь. Вряд ли бы она смогла так жить. По сути, это фильм о политике, которая пришла в дом к людям, которые никогда не ходили на выборы, — и переломала, перепахала их жизнь. И вот в этом сражении они себя не предали, а обрели.

— А они могли это сражение, грубо говоря, выиграть? За Медведевым с его «свобода лучше, чем несвобода» шли многие. Просто кто-то потом успел переобуться. Можно ли говорить о том, что Винокуров «поставил не на ту лошадь»? Недооценил риски, просчитался в бизнес-модели?

— Я, конечно, сначала думала, что они, выражаясь вашими словами, ошиблись в выборе лошади, а цели у них были совсем другие. А потом я поняла, что была неправа. Я сейчас расскажу о такой ситуации: когда я ушла с «Дождя», у меня была встреча с [гендиректором Первого канала Константином] Эрнстом. Очень долгая, хорошая, содержательная. А с того момента, как мы запустили «Дождь», мы с Эрнстом ни разу не пересекались — не было такой возможности. Мы знаем друг друга шапочно, но давно. И мы встречаемся с Константином Львовичем — не рабочая, личная встреча. Он в курсе моих взглядов и убеждений, а я — его.

Я была уверена, что он никогда не смотрел «Дождь», и тут он начинает мне что-то рассказывать — кажется, про программу «Дзядко 3». У меня волосы дыбом: «Вы что, смотрели этот канал?!» А он мне отвечает: «Вера, как же вы просчитались, как же вы ошиблись, не то сделали». А это 2011 год, никакой Болотной толком нет. И он говорит: «Какой план? Кому вы хотите продать компанию?» Я отвечаю: «Вы что! Мы по-настоящему!» То есть, когда я там работала, там все было по-настоящему, честно. Позже, когда я ушла, оно таким же и осталось: уже после Болотной канал хотел купить [владелец группы ОНЭКСИМ] Михаил Прохоров, потом [основатель холдинга USM] Алишер Усманов хотел купить… Людей своих отправлял с предложениями. 

— Вы же до сих пор миноритарный владелец «Дождя», да? Пять процентов у вас?

— Да.

— И если б вдруг приняли решение продать канал Алишеру Усманову…

— Кого волнует моя пятипроцентная доля?

— А протестовать? Чтобы никакого Усманова и близко не было?

— Там ни разу не дошло даже до предметного разговора. Я знаю, обращались, Усманов проявил интерес, Саша (Александр Винокуров, — прим. «Медузы») сказал, что компанию мы не продаем. Когда я уходила с «Дождя», от Саши и Наташи, я плохо о них думала. Я считала, что это такое ******** [распутство] в чистом виде: только мы что-то построили и как бы начинаем со всеми дружить — с администрацией президента, с Медведевым. От всего этого мне было дурно. Теперь я понимаю, что была неправа, я совершила ошибку, я их недооценила — для меня это сложные слова, но их надо сказать.

— В журнале Vogue писали, что вам помогает бывший муж, Алексей Резникович [бывший глава фонда Altimo, владеющего телекоммуникационными активами Михаила Фридмана].

— Где он мне помогает? Впервые об этом слышу. Он последние двадцать лет не имеет ко мне никакого отношения. 

— В том же интервью Vogue вы говорили, что не возьмете ни рубля русских денег. На чьи деньги снимался фильм?

— Чтобы сделать фильм в рамках западной индустрии, у него должно быть на сто процентов прозрачное финансирование. Я снимала фильм год — и полтора года потратила на сбор индустриальных денег. Что это такое? Сначала ты подаешь питч. Если тебе повезло и какой-нибудь [кинофестиваль] Sundance взял твой питч, то тебе выделяют крохотные деньги — 10–15 тысяч долларов. Но у тебя открываются новые возможности, ты попадаешь на рынок и питчишь фильм дальше.

Так у меня появились английский и немецкие продюсеры, которые собирают деньги от прокатчиков. И перед каждой новой заявкой ты проходишь полный due diligence (проверка благонадежности, оценка рисков, — прим. «Медузы»), так что все должно быть чисто. Мне предлагали деньги люди из России — не буду их называть. Я приходила, говорила продюсерам: «Давайте, пожалуйста, возьмем». На тот момент денег совсем не было, я потратила кучу своих сбережений, но продюсеры были непреклонны: «Забудь про русские деньги, как ты можешь компрометировать нас и кино?!»

— Каков бюджет фильма?

— Мы его еще не закрыли, еще не выплачены три основные зарплаты — мне и продюсерам.

— Хотя бы примерно.

— Около 400 тысяч фунтов стерлингов (примерно 44 миллиона рублей по курсу на 23 февраля 2022 года, — прим. «Медузы»). 

— Вы не думали о российской аудитории, когда снимали «F@ck This Job»?

— Вообще не думала. Что российский зритель, заинтересованный, в теме, не знает о Наташе Синдеевой? Она дала миллион интервью, все сто раз рассказано и обмусолено. Но [режиссер] Виталий Манский давал Наташе Синдеевой интервью, она рассказала, что я снимаю о ней кино, он позвонил мне и сказал: «Покажи». У меня был готов монтаж — 2 часа 10 минут. Я послала его Манскому. Он перезвонил мне через 2 часа 10 минут и говорит: «Все, фильм готов, закрытие „Артдокфеста“ через 10 дней». Я ответила: «Ты рехнулся? Там сокращать и сокращать, звук не сведен, ничего не сделано, я не могу!» В общем, он меня сломал, я за десять дней как-то криво-косо подготовила премьеру. Я ничего от нее не ожидала.

Перед показом я говорила с продюсерами. Они сказали: «Может, это единственный шанс показать фильм российской аудитории, давай посмотрим, какая будет реакция». Я возражала: «Какая разница, какая будет реакция у российской аудитории?!» С тем, какая реакция будет у зрителей «Артдокфеста», мне все более-менее понятно. Но фильм вызвал какую-то невероятную волну, после чего я решила — когда закончу кино, то просто так, for fun [ради веселья], подам в Минкульт на получение прокатного удостоверения. 

— В вашем фильме показаны всего два главных редактора «Дождя» — Михаил Зыгарь и Тихон Дзядко. Почему нет, например, Романа Баданина, который довольно много сделал для того, чтобы канал стал оппозиционным?

— По сути, там один главный редактор — Михаил Зыгарь. Тихон [Дзядко] в фильме еще не редактор, и да, действительно, нет ни Романа Баданина, ни Александры Перепеловой. Мне, как автору, показалось важным… Там нет кучи людей, вы еще спросите меня, почему там нет Ксении Собчак!

— Я уже спрашивала.

— Да? Ну хорошо. Смотрите, у меня в фильме есть десять базовых сцен, все эти сцены связаны с жизнью семьи, с «сектой». Вот мы собираем мебель, вот входим в квартиру, вот мы выпиваем за это, выпиваем за то. Если бы в какой-то из этих сцен были Ксения Собчак или Роман Баданин, они бы каким-то образом попали в кино. Но их в тех сценах, которые передают дух команды, нет. Что касается Баданина, то он появляется в кино, что-то говорит…

— На три секунды.

— Это был очень важный сюжет про [незадекларированную] дачу [первого замглавы администрации АП Вячеслава] Володина и остальных: Баданин стоит перед входом на территорию дачного поселка и говорит, что их — съемочную группу — туда не пускают. А Тихон появляется в фильме в качестве ведущего новостей. Роман Баданин мне никаким образом сюжет не двигает — про него можно было бы рассказать, что пришел другого типа редактор и разрушил дух компании.

— А почему вы от этой линии отказались?

— Она не двигает историю Наташи и страны. Это постоянные претензии — а почему вы не рассказали про это, почему не рассказали про то? Пойдите снимите свое кино и расскажите свою историю!

— Для начала нужно найти 400 тысяч фунтов. Еще один момент, который меня как человека немного удивил: люди бесконечно пьют дорогущее шампанское, пока за кадром говорят о сокращении зарплат.

— Хорошо, что вы это сказали, у меня есть что вам ответить. Каждый раз, когда на «Дожде» происходят острые, скажем так, события, на канал идут посылки от разных богатых людей. И все знают — когда подкрался ****** [трындец], надо послать Синдеевой ящик шампанского. Меня продюсеры спрашивали: «Ты специально выбираешь сцены, в которых они пьют шампанское?» Я отвечала: «Сцен, где они не пьют шампанское, практически нет». 

— Если смотреть финансовую отчетность «Дождя», то получается такая картина: 2014 и 2015 годы убыточные, в 2016-м небольшая прибыль, в следующих двух годах — опять убыток, потом 2019 и 2020 годы — прибыльные, по 20–30 миллионов (до уплаты налогов).

— Со мной говорить об этом абсолютно бесполезно: я знаю, что у канала до прошлого года были совсем большие долги, которые наверняка гасились из этой прибыли. Но вам лучше об этом просить Наташу. Каждая лишняя копейка, которая возникала, шла на новое развитие. С того момента, как я ушла с «Дождя» в 2011 году, я не получила от канала ни копейки. У меня нет никаких финансовых отношений с каналом, а вопросы по финансам — к Наташе.

— Когда в начале фильма канал переезжает [в бывшее здание кондитерской фабрики «Красный октябрь»], этот район показан чуть ли не бедным, хотя сейчас он, очевидно, не такой.

— Мы были там одними из первых арендаторов. Когда мы въехали, там не было ничего — только запах крыс с карамелью. Мы еду с собой носили. И Синдеевой, когда нас выгоняли из «Красного октября», было очень обидно: она считала, что «Дождь» принес туда тусовку.

— Вы ожидали, что Дмитрий Медведев будет вести себя так, как сейчас?

— Я вообще от него ничего не ожидаю. Я хочу, чтобы он посмотрел на себя со стороны и замолчал. 

— Вера, мне кажется, Медведев вас раздражает больше, чем Путин, — может, потому, что для вас Путин более очевидное зло.

— Медведев меня раздражает как человек, у которого был исторический шанс — а он его упустил. Это обслуживающий персонал в его худшем виде.

— А Путин?

— Какое у меня может быть отношение к нему?! Я очень люблю Россию, я абсолютно вросший в эту страну человек. И я приняла тяжелое для себя решение из этой страны уехать — хотя я не знаю, какой фильм я дальше буду снимать и на что буду жить.