«Это попытка стереть мою память» «Мемориал» помог многим узнать о судьбе репрессированных родных. Вот что в семьях этих людей думают о возможной ликвидации организации

Генеральная прокуратура потребовала ликвидировать старейшую правозащитную организацию в России — «Международный Мемориал». Ее обвиняют в систематическом нарушении закона об «иностранных агентах». Один из главных проектов «Мемориала» — база данных жертв политического террора в СССР, где каждый может найти информацию о своих репрессированных родственниках. «Медуза» поговорила с людьми, которым «Мемориал» помог узнать судьбу своих родных, и спросила, что они думают о действиях властей.

Лев Оборин

поэт, литературный критик

Мой прадед Василий Павлович Оборин был в левой оппозиции. Их с женой судили как троцкистов, поскольку они были вполне себе революционеры, настроенные против Сталина.

Его жена, моя прабабушка, получила 20 лет на Колыме. Прадед был расстрелян, но мы не знали ни точной даты, ни места гибели и захоронения. Не были известны и подробности его ранней биографии, а благодаря «Мемориалу» мы узнали, что прадед родом из города Молога. У него тоже была характерная судьба — это один из городов в Ярославской области, затопленный на Рыбинском водохранилище. 

Для нас было очень важно узнать больше про прадеда. Когда мы услышали, что Генпрокуратура подала иск о ликвидации «Международного Мемориала», первое чувство — конечно, возмущение. Но помимо этого — чувство бесконечной усталости, вызываемое такими новостями. 

Людей, которым «Мемориал» помог узнать о репрессированных родственниках, людей, которым важно не забывать о жертвах террора, огромное множество. Достаточно посмотреть на акцию «Возвращение имен»: каждый год у Соловецкого камня стоит очередь, и все равно не хватает времени, чтобы прочитать имена даже небольшой части расстрелянных.

Ксения Казанцева

композитор

Мой прадед — Михаил Николаевич Малама. Арестовали его в 1937 году. В какой-то момент его дочь, моя бабушка, принесла ему передачку, а ей сказали, что он теперь без права переписки. Так в семье поняли, что прадеда расстреляли. Больше ничего не было известно, так и жили.

Два года назад [в 2019 году] мы нашли его фамилию в списках жертв политических репрессий на сайте «Мемориала». Оказалось, что прадеда расстреляли 9 декабря 1937 года. Я обратилась в «Мемориал» за помощью — хотелось узнать больше. Там меня подробно проинструктировали, что делать, объяснили, какие у меня права как у родственника, куда надо написать. 

Я отправила письма в несколько архивов и на Лубянку [там находились органы госбезопасности СССР]. Через пару месяцев пришла бандероль с копиями приказа об аресте, допроса, приговора и постановления о реабилитации. И самое главное — фотография прадеда: единственная, так как в семейном архиве ничего не сохранилось. Мне показалось, что я даже немного на него похожа.

Мы узнали, что до революции Михаил Николаевич служил офицером в жандармском корпусе, потом штабс-ротмистром, адъютантом Николая II. Обеспечивал охрану Царской Ставки в Могилеве. После революции подрабатывал художником-оформителем и архитектором. Его приговорили к расстрелу за участие в террористической организации и подготовке теракта против руководителей ВКП (б): Сталина, Ворошилова и Молотова. Я, обливаясь слезами, читала копию допроса и размышляла, что бы он подумал, зная, что в будущем его правнучка будет все это читать. 

В документах не говорилось, где расстреляли прадеда. Тогда я снова написала в «Мемориал». Мне ответили, что прадеда расстреляли в Коммунарке [расстрельный полигон на территории Новой Москвы]. Я поехала туда и нашла фамилию прадеда на мемориальной стене.

В 2021 году, после акции «Возвращение имен», мы стали искать новую информацию о прадеде. Оказалось, что свидетель, чьи показания были положены в основу обвинительного приговора, был арестован в один день с прадедом и расстрелян вместе с ним 9 декабря в той же Коммунарке. Скорее всего, он был такой же жертвой режима.

Если бы не «Мемориал», мы бы так ничего и не узнали. Когда я прочитала про иск о ликвидации, я почувствовала, что это задевает лично меня — ведь это попытка стереть мою память. Я подумала, как же мне повезло, что я успела все узнать. Хотя я верю, что их работа продолжится, и желаю, чтобы этот кошмар поскорее кончился. 

Ольга Смыслова

исследователь пользовательских интерфейсов

Несколько лет назад я искала информацию о брате моего деда — Ростиславе Вениаминовиче Смыслове, преподавателе ставропольского педагогического института. В базе данных «Мемориала» информации о нем не было. Только спустя год или два там появилась короткая заметка, тогда я уже получила информацию из других источников. Но это было, наверное, моим самым удивительным опытом — увидеть воочию, что базы данных пополняются до сих пор. А значит, для множества людей до сих пор существует надежда найти что-то о потерянных родственниках. 

Имя Ростислава в нашей семье даже не помнили — в 1919 году подростком он вместе с отцом покинул Россию. Знали только, что вроде бы кто-то из предков уехал во время гражданской войны, и, возможно, где-нибудь когда-нибудь можно будет найти его потомков, с которыми наша семья была разлучена столетие. Но родственников, к сожалению, искать бесполезно — в 1942 году Ростислава забрали как шпиона и он умер на пересылке, не дождавшись решения суда. Его имя было бы забыто, если бы не работа «Мемориала». 

Зато в базе «Мемориала» нашлась информация о деле другого моего двоюродного деда — Льва Васильевича Крылова. Родственники мало рассказывали о том, что происходило в семье моей бабушки, у меня сохранились лишь обрывочные воспоминания. Оказалось, что он провел в тюрьме и ссылке три года. В дальнейшем дед был полностью реабилитирован. У нас до сих пор хранятся его записи и конспекты — я планирую оцифровать их и передать в «Прожито».

Сергей

историк

Большая часть моих предков и их родственников были раскулачены и репрессированы. В 1931 году была раскулачена семья Терентия Кузьмича Потапова — старшего брата моей прапрабабушки. У него было около пяти сыновей и десяти внуков — и всю эту большую семью сослали в Западно-Сибирский край, сейчас это территория Кемеровской и Новосибирской областей, где у них всех начались разные злоключения. В 1938 году расстреляли одного из его сыновей — Пимена Терентьевича Потапова. Фотография сделана перед расстрелом.

В базе «Мемориала» я обнаружил записи о трех людях, которые могли быть внуками Терентия Кузьмича. Потом в интернете нашел базу жителей Кемеровской области, где были два человека с ФИО и годом рождения, как у этих внуков.

Там не было номеров телефонов, но были адреса, поэтому я решил написать им бумажные письма. Я написал о том, что знаю, приложил фотографии, и спустя месяц, в октябре, мне позвонили. На проводе был младший внук, сейчас ему за 70 лет. Я был первым родственником со стороны отца, сына Терентия Кузьмича, с кем он вообще общался. Если бы не «Мемориал», мы бы не нашли друг друга. Сейчас я продолжаю поиски других родственников.

Когда я увидел новость про иск к «Мемориалу, я почувствовал удивление. Кому эта организация начала мешать?