Почему в российских колониях постоянно пытают людей? А сотрудников за это наказывают? Или поощряют? Объясняет глава «Комитета против пыток» Игорь Каляпин

В октябре правозащитный проект Gulagu.net опубликовал несколько видео со сценами сексуального насилия и пыток в российских колониях. По словам основателя проекта Владимира Осечкина, эти видео — малая часть из архива на 40 Гб (его правозащитникам передал бывший заключенный). Осечкин уверен, что, хотя в пытках принимают участие и сами заключенные, все это — единая централизованная система, созданная с ведома ФСИН. О том, почему сотрудники колоний сами пытают людей (или заставляют пытать других), «Медуза» поговорила с главой «Комитета против пыток» Игорем Каляпиным.

Почему в колониях пытают людей? 

Есть ответы разных уровней. Первый уровень — большинство людей воспринимают человека как существо, с которым нужно общаться через голову и уши, но определенная часть людей считает, что лучше это делать через другие части тела, которым можно причинить боль. Почему некоторые порют своих детей, а некоторые — нет? Это философско-педагогический аспект. Некоторые люди уверены, что что-то объяснить человеку можно, только ставя его на горох. Уверены, что через боль эффективнее. 

Второй уровень — правовой аспект. Должностные лица — это люди, которые пришли на службу в форме и погонах. И надев форму, они взяли на себя обязательство действовать только по закону. На работе им выдали определенный инструментарий для всех ситуаций, которые могут возникать в местах заключения. Заключенные могут хамить сотруднику колонии, одеваться неряшливо, готовить побег, организовать целое преступное сообщество и так далее. И на каждое из этих негативных проявлений предусмотрен законный вид реакции — от объявления взыскания и помещения в штрафной изолятор до перевода на более строгие условия отбывания наказания. Применение физической силы допустимо только для преодоления физического сопротивления — или в ситуациях, когда человек хочет нанести вред себе и окружающим.

Но у сотрудника колонии возникает диссонанс в голове. Например, он сделал замечание осужденному, а тот послал его на три буквы. По закону он обязан объявить взыскание, написать рапорт, взять объяснение и уже потом можно влепить пять суток штрафного изолятора. Но у сотрудника другое воспитание — он в данной ситуации чувствует себя оскорбленным. В этот момент он не чувствует себя сотрудником на работе. А осужденный для него — не объект воспитания. Сотрудник чувствует себя дворовым пацаном, и для него эта ситуация такая же, как если бы его лично унизили в дворовой кампании. По пацанским соображением в этом случае надо дать в морду. Более того, сотрудник считает, что никакое ШИЗО не поможет и действовать надо по-другому.  

Сотрудник понимает, что, если он даст по морде осужденному или огреет его дубинкой, это будет незаконно. Любые пытки в колониях законом запрещены — это рассматривается как тяжкое должностное преступление. Но сотрудник прикидывает в голове: «Сейчас я поступлю, как считаю правильным. Дам в зубы, изобью и подключу [к заключенному] электричество. Но при этом я нарушу закон. Что мне будет за нарушение?» Он обращается к своей практике, жизненному опыту своих коллег и делает вывод, что за эти нарушения ему не будет ничего. В тысячах подобных случаев нарушался запрет на пытки, и никогда никого не наказывали.

Поэтому закон почти никогда не работает. Поэтому он повсеместно нарушается и правового фактора практически нет. «Нельзя, но на самом деле можно».

Так что у сотрудников колонии работает только культурно-воспитательный фактор. А культура этих людей в основном тоже тюремная. Надзиратели, которые придумывают методы, связанные с изнасилованием и другими сексуализированными наказаниями, используют родные элементы тюремной субкультуры, которые вырабатывались веками.

А сотрудник может отказаться пытать кого-то и изменить ситуацию в своей колонии?

Есть люди, которые могут. Время от времени они находятся. Но вопрос в том, какое соотношение таких людей — и тех, кто считает, что надо дать заключенному в зубы.

Психологи часто рассказывают о том, на какой конформизм человек готов пойти, находясь в группе. Например, о том, что в присутствии 20 человек, из которых 19 в сговоре с экспериментатором, 20-му показывают черные и белые пирамидки. 19 человек до него говорят, что они обе белые, и в итоге он тоже говорит, что они белые.

Что уж говорить про человека в таком специфическом коллективе. Дежурная смена. В ней 15 надзирателей, 14 из которых говорят, что охамевшему зэку надо дать как следует и применить к нему электрошокер. 15-й, образованный, надзиратель понимает, что это незаконно, но его позиция приведет только к озлоблению. 14 старших товарищей говорят ему: «Ты сосунок, ничего не понимаешь. Эти зэки по-другому не понимают». Как этот один человек будет корректировать поведение сложившегося коллектива?

Как происходят подобные утечки из колоний? Чем они заканчиваются?

Может быть по-разному. Например, такие материалы можно купить. Или кто-то может передать их по идейным соображениям.

Но законность того, как были добыты эти видео, к сожалению, может повлиять на то, как их будут рассматривать в дальнейшем. Надеюсь, что в архивах на серверах, на которых это все должно храниться, записи остались. Насколько я знаю, руководство ФСИН России за сутки до публикации материалов было предупреждено, что такие записи имеются и что их надо срочно изъять, чтобы передать в руки следствию. Потому что они будут публиковаться для общего доступа и люди, которые фигурируют там, очень захотят это уничтожить. 

Надеюсь, что подлинность этих записей будет юридически доказана и они будут фигурировать в качестве официальных доказательств в уголовных делах. Лично я в их подлинности не сомневаюсь. Это не инсценировка и не постановочные кадры. 

У нас уже были аналогичные случаи. Например, в ярославской колонии с 2018 года. Некие лица, которые имели доступ к записям, скопировали их и передали их в «Общественный вердикт», а те в «Новую газету». С этого началось расследование.

Как показывает практика, такой старт для расследования наиболее эффективный. Хотя, может быть, это не очень правильно по закону. По закону эти записи нужно отнести в прокуратуру, Следственный комитет, написать заявление. Но есть большой риск, что, если ты отнесешь [видео с пытками] в СК, все пропадет на следующий день — а сам ты до дома не доедешь. А когда все опубликовано, уже бесполезно что-то устранять. 

Эту систему вообще можно изменить?

Сейчас нормы и запреты не работают, потому что за пытки практически никого не наказывают. Если текущая история окончится тем, что люди будут наказаны, — будет пробита некая брешь. Потому что закон хорошо работает, когда за его нарушение наказывают всегда, а не в одном случае из тысячи.

Но даже это лучше, чем когда не наказывают вообще никого. Это создает риски для людей, которые занимаются такими вещами. Каждый факт, когда за пытки кого-то наказывают и привлекают к ответственности, является важным чувствительным сигналом: «Может, все-таки не надо этим заниматься? Ведь можно потом за решеткой оказаться».