«Решение принималось сразу по всему сектору независимых российских СМИ» «Медуза» спросила пятерых главредов «иноагентов» (и одного «нежелательного») о том, как они будут дальше работать. Легче точно не будет

Российская власть продолжает беспрецедентную атаку на независимые СМИ — с апреля этого года уже семь редакций и около 20 журналистов были объявлены «иностранными агентами», еще одно издание стало «нежелательной» организацией. «Медуза» задала одинаковые вопросы главным редакторам изданий, объявленных «иноагентами», — и получила разные ответы о том, как они справляются с этой ситуацией и на что рассчитывают, продолжая работу. Все сходятся только в том, что вряд ли стоить ожидать каких-то послаблений со стороны власти — поэтому исходить надо из того, что заниматься честной журналистикой будет все труднее. Зато сама она будет все более востребованной.

«Исходить надо из того, что дальше будет хуже»

Иван Колпаков, главный редактор «Медузы»

объявлена СМИ — «иностранным агентом» 23 апреля 2021 года

— С чем лично ты связываешь присвоение «Медузе» статуса «иноагента» именно сейчас?

— Мы не знаем. Скорее всего, это комбинация факторов: события в Беларуси, отравление и арест [Алексея] Навального, выборы в Госдуму [в сентябре 2021-го], усиление Совета безопасности, эскалация конфликта с Западом. Свою роль сыграло и само по себе наличие эффективной репрессивной машины, строительство которой государство завершило к концу 2020 года и не могло не захотеть испытать (о чем мы, кстати, предупреждали). 

Очевидно, что решение принималось сразу по всему сектору независимых российских СМИ, работающих в интернете, и касалось не только «Медузы» — но мы еще не до конца понимаем, чего пытались добиться власти и каков весь план целиком. 

В любом случае исходить надо из того, что дальше будет хуже. Еще ни разу за последние 10 лет ни один оптимистичный прогноз по поводу общественно-политической ситуации в России не сбылся. Сейчас тем более нет оснований думать иначе. 

— Какие проблемы принесло присвоение этого статуса «Медузе» и, возможно, отдельным его сотрудникам?

— Наш бизнес — очень хороший и эффективный — полностью разрушен, теперь «Медуза» живет на деньги, которые мы собираем с помощью краудфандинга — и мы бесконечно благодарны всем, кто в нем участвует. Наши возможности заниматься журналистикой сократились: например, мы потеряли возможность разговаривать со многими источниками и героями, причем не только во власти, люди элементарно боятся «иноагентов». 

Кроме того, объявляя нас «иноагентами», власти пытаются представить нас как издание, которое выполняет не журналистские, а пропагандистские функции; работает на иностранные правительства — и против России; не обладает независимостью, не стремится к объективности и беспристрастности. Все это — ложь. 

Нам пришлось расстаться с любимыми проектами — студией подкастов, ютьюб-шоу «Радио Долин» и «Скажи Гордеевой», — чтобы вывести их из-под удара. Возможно, нам придется отсоединять и другие проекты. Мы потеряли некоторых выдающихся профессионалов, которые не готовы работать в «иноагентском» статусе, и это невосполнимая потеря. В то же время нам по очевидным причинам теперь труднее нанимать новых людей. 

С апреля 2021 года наши сотрудники работают в условиях беспрецедентного давления и вынуждены значительную часть своего времени тратить не на журналистику, а на организационную работу. Полагаю, этого власти среди прочего и пытались добиться. 

— Как вы решаете эти проблемы, что делаете и будете делать для их решения?

— Мы полностью изменили модель финансирования «Медузы». Мы также полностью пересматриваем стратегию развития издания. Наша главная цель — выжить, даже если давление будет продолжаться или усилится. 

— Оспариваете ли этот статус в суде, есть ли результаты?

— Да, мы продолжаем оспаривать это решение в суде — не рассчитывая всерьез, что удастся его отменить. Но для нас важно попытаться это сделать — прежде всего, в знак того, что мы считаем это решение незаконным. (Почему шансов немного, можно узнать, например, из этого репортажа «Медузы».) 

— Рассматриваете ли вы возможность закрытия издания? Или регистрации издания в России и отказа от «иностранного финансирования» в любом его виде? Будете ли вы продолжать работу редакции в России?

— Мы не собираемся закрывать «Медузу» — хотя действительно думали об этом, когда власти объявили нас «иностранным агентом». Но мы не готовы сдаваться. И планируем работать столько, сколько получится. Мы не будем регистрироваться в России. Еще в 2014 году мы решили, что штаб-квартира «Медузы» должна находиться за рубежом, чтобы у российских властей было меньше возможностей давить на нас, — с тех пор ситуация в России только ухудшалась. Было бы по меньшей мере недальновидно изменить это решение сейчас.

К тому же у нас перед глазами есть, во-первых, пример вернувшегося в Россию Навального, для которого это закончилось тюрьмой, а также телеканала «Дождь», который признали «иноагентом» несмотря на то, что это стопроцентно российская компания. Кроме того, нам в некотором смысле проще, чем многим другим редакциям, поскольку нам не приходится экстренно эвакуировать сотрудников.

Мы выполняем все требования закона об «иностранных агентах» несмотря на то, что считаем его антиконституционным, требуем его полной отмены и реабилитации всех, кто оказался внесен в соответствующий список. Мы также считаем, что никто не вправе указывать частному СМИ, каким образом оно должно финансироваться. 

— Будете ли вы каким-то образом корректировать работу редакции издания и его корреспондентов? Ожидаете ли вы дальнейшего ужесточения политики государства в отношении своего издания и его журналистов?

— Мы постараемся сделать все, чтобы внесение «Медузы» в список «иностранных агентов» никак не повлияло на нашу редакционную политику. Но мы исходим из того, что давление властей на независимые медиа — и «Медузу» в том числе — будет усиливаться. Мы, конечно, готовимся к этому.

«Думаю о том, чтобы уйти из журналистики»

Юлия Ярош, бывший главный редактор «Открытых медиа»

объявлена «физическим лицом, выполняющим функции СМИ — «иностранного агента«15 июля 2021 года. 4 августа Роскомнадзор заблокировал сайт «Открытых медиа», 5 августа издание объявило о прекращении работы

— С чем лично вы связываете присвоение вам статуса «иноагента» именно сейчас, как объясняете это?  

— Как в анекдоте: «Повезло, наверное». Я не знаю, правда, с чем связано закрытие «Открытых медиа» и с чем связываю присвоение нам троим — мне, Максиму Гликину и Илье Рождественскому — почетного звания «иностранного агента». У меня нет предположений, похожих на правду. Если бы на нас остановились, можно было бы говорить, что это история именно в сторону нас и «Открытых медиа». Но на нас не остановились, а значит, это история не про нас, а про зачистку медиа. 

Есть много инструментов, чтобы помешать работать журналистом. Хотя [пресс-секретарь президента РФ] Дмитрий Песков говорит, что это не мешает работать, конечно, это мешает. «Иностранный агент» — один из инструментов. Зачистка на рынке медиа длится уже много лет. Сначала федеральные телеканалы отдали в нужные руки, потом печатные СМИ. Я помню, как Алишер Усманов покупал «Коммерсант». Суть и процесс один. Потом крупные интернет-проекты передали в нужные руки лояльным к власти управленцам.

Но позже поняли, что это бесполезно. Так как люди уходят из крупных федеральных историй и делают тот же контент, но в нишевых изданиях. Вся зачистка оказывается бесполезной, потому что расследование делает «Проект», а его цитирует «Коммерсант». В итоге все, что делали много лет, построение в рядочек, теряет смысл. Я думаю, что это начало вызывать раздражение и кто-то решил, что пора закончить миграцию неблагонадежных товарищей между разными проектами. Начали метить персонально. 

— Вы будете оспаривать этот статус в суде?

— Мы уже оспариваем статус «иностранного агента». 30 августа будет первое слушание по иску, и мы надеемся, что Минюст принесет какие-то документы, чтобы понимать, на чем они основывались, принимая решения. Но я думаю, дело безнадежное. Мне юристы сказали, что если не оспорить, то ты как будто соглашаешься. Но я не согласна. По сути, это ритуальный жест. Я не надеюсь на выигрыш, но сужусь, чтобы показать: я не считаю, что я — «иностранный агент».

— Рассматриваете ли вы возможность открытия нового медиа? Регистрации издания в России и отказа от «иностранного финансирования» в любом его виде?

— С 5 августа «Открытые медиа» закрыты. У меня большие сомнения, что мы будем дальше что-то делать. Мы обсуждали и задумывались, но я не вижу вариантов, при которых мне было бы интересно это делать. Многие мои бывшие коллеги из «Открытых медиа» тоже. Многие уже ищут работу, делают объявления в социальных сетях. 

[Михаил] Ходорковский готов продолжать работать с людьми, обеспечить им переезд за границу. Но это щедрое предложение пока сложно принять, потому что для меня и моих коллег переезд не самоцель. Пока нам не от чего убегать, и надеюсь, что это не изменится. Мы не ищем спасения вне страны. И важным становится вопрос: «Для чего переезжать?» На этот вопрос пока нет ответа. Если уезжать, сразу возникает элемент партизанщины. И мне сложно представить, как работу журналиста можно будет продолжать делать по тем стандартам, по которым раньше [мы] делали расследования. 

Мне со всех сторон рассказывают, что мир стал другим, что надо делать выбор и что объективная журналистика, когда ты пишешь про кого-то и спрашиваешь комментарий обязательно у [главы «Роснефти» Игоря] Сечина или [министра обороны России Сергея] Шойгу, — это лишние игрушки. Это многолетний спор: что есть журналистика, а что есть активизм? Все журналисты, которыми я была окружена с начала карьеры, — это люди, которые исповедуют максимальную объективность, независимость и опросы со всех сторон. Но многим эти вещи кажутся уже несущественными. Говорят, что по нынешним временам, когда происходит такое беззаконие, странно что-то делать в белых перчатках, что надо делать выбор. Я не готова делать такой выбор. Я думаю о том, чтобы, возможно, уйти из журналистики.

Любые решения нужно принимать в спокойном состоянии. В августе я не буду принимать решений, а с осени начну осматриваться по сторонам и смотреть, кто остался в живых. Но даже если мне куда-то захочется, я не уверена, что людям захочется работать с «иностранным агентом». Посмотрю, что есть из вариантов. Если не получится, буду смотреть смежные области: IT и социальные медиа как маркетинг. Если и там не будет никаких вариантов, буду смотреть на эти области за пределами России. Step by step [шаг за шагом] буду искать работу, пока не найду. В наш век очень сложно умереть с голоду, и я надеюсь, что не умру. 

— Как вы считаете, будет ли ужесточаться политика государства в отношении СМИ? 

— В ближайшее время лучше точно не будет. Все гадают немного на кофейной гуще. Но нужно от противного — чего точно не будет? Совершенно точно не будет возврата честного регулирования медиа после такого количества актов несправедливости. Это просто нельзя представить. В лучшем случае актов несправедливости будет меньше.

«Даже если в России вырубят интернет и начнут расстреливать журналистов, The Insider продолжит работать»

Роман Доброхотов, главный редактор издания The Insider

объявлено СМИ — «иностранным агентом» 23 июля 2021 года

— С чем лично вы связываете присвоение вам статуса «иноагента» именно сейчас?

— Теперь уже нет никаких сомнений, что речь идет о полномасштабной кампании в адрес всех основных независимых российских СМИ. Не было таких мер — и вдруг такой прессинг начинается одновременно против всех, причем речь идет не только о новом статусе, но и об обысках у журналистов, возобновлениях старых уголовных дел. Впечатление, что это такая отмашка, которая была дана еще в декабре 2020 года. И начиная с весны подряд каждую неделю кого-то стали объявлять.

Я думаю, что The Insider получил эту «премию» от Минюста не за конкретные заслуги, а просто как член большого коллектива независимых СМИ. И без лейбла сейчас остались только «Медиазона», «Новая газета», «Эхо Москвы». Все уже получили по шее, но у меня впечатление, что это только начало: судя по масштабу, задача не просто осложнить жизнь, а просто сделать так, чтобы эти издания как бизнес были уничтожены. 

И мы видим, что есть три типа реагирования на эту проблему: кто-то, как мы и «Радио Свобода», игнорируют этот статус; кто-то, как «Проект» и VTimes, перезапускаются с новым брендом и новой регистрацией; а кто-то соблюдает все новые распорядки и законы, как «Медуза» и «Дождь». Интересно, какая стратегия окажется самой выигрышной. 

— Какие проблемы принесло присвоение этого статуса вашему изданию и, возможно, отдельным его сотрудникам?

— Для нас это был скорее просто сигнал, чем реальный удар. Сигнал, что от нас сейчас попытаются избавиться. Главное последствие — что мы стали очень активно готовиться к блокировке, к возбуждению уголовных дел, к штрафам и так далее. Журналисты, которые в принципе могут работать из-за рубежа — как некоторые наши расследователи, которые обходятся без источников, — уже перебрались в Европу. И вся наша инфраструктура тоже укрепляется, чтобы на случай блокировки мы получили наименьший ущерб в смысле падения аудитории. 

— Испытываете ли вы проблемы с кадрами из-за этого — увольняются ли люди?

— Те, кто у нас за колонки отвечают, говорят, что некоторые авторы начинают побаиваться. «Я не буду с вами разговаривать, потому что вы иноагенты» — так пока никто не сказал. Так что, может быть, это просто наши собственные тревожные ожидания: «Ну, раз киданул с колонкой, значит, боится, что мы иноагенты». Может, это и не связано. И колонки продолжают ставиться, авторы продолжают писать.

Уволилась только одна новостница — и это случилось до присвоения статуса «иноагента». Она делала репортажи с митингов — и на нее начал давить Центр «Э»: ее вызывали на допросы, кто-то даже проткнул ей колеса. Ей было психологически сложно — я ее прекрасно понимаю. Был сильный стресс: она взяла отпуск, а потом решила, что ей это не надо — и перешла на другую работу. 

Сейчас уничтожают наших коллег — и многие расследователи ищут работу. Мы их с удовольствием у себя приютим. 

— Как вы решаете эти трудности?

— В подробности вдаваться не буду, чтобы не давать подсказок властям. Они не должны знать, какие у нас способы защиты против их нападений. Но могу сказать, что мы уже, по сути, сделали так, чтобы ничего в нашей рабочей структуре — включая финансы, краудфандинг, сайт, серверы — ничего бы не было завязано на российские власти. Чтобы у них не было возможности на это повлиять. И теперь даже если в России вырубят интернет, как в Северной Корее, и начнут расстреливать журналистов на улицах — все равно The Insider продолжит работать.

— Оспариваете ли вы этот статус в суде, будете ли оспаривать, есть ли результаты?

— Мы его не оспариваем, потому что считаем это решение юридически ничтожным и не имеющим к нам никакого отношения. Это как если бы сейчас Минюст присвоил статус «иноагента» The New York Times — там бы просто посмеялись, потому что им более или менее насрать, кого там Минюст кем признает. У нас примерно такая же позиция: вот есть латвийское СМИ The Insider — с определенной репутацией, аудиторией, историей. Чего там придумывает Путин, нам не очень интересно.

— Рассматриваете ли вы возможность закрытия, сворачивания деятельности? Регистрации издания в России и отказа от «иностранного финансирования» в любом его виде?

— Если уж начнут расстреливать журналистов, нужно будет уходить в партизаны — и по мере сил отстреливаться тоже. Это означает, что те, кто работают из России, начнут работать анонимно. Мы уже делаем таким образом репортажи из Туркменистана, Узбекистана, Таджикистана. То есть из стран, где действительно смертельно опасно быть журналистом, — тем не менее у нас оттуда регулярно выходят какие-то репортажи, аналитика и даже расследования иногда. Если Россия превратится в Туркменистан, будем использовать опыт Туркменистана. Чтобы невозможно было понять, кто делает тот или иной текст. 

А вот ситуацию, что для самого бренда The Insider могли бы возникнуть проблемы, я не представляю. Если это международное издание — а для России, по сути, иностранное, — то с брендом они ничего сделать не могут, только с самими журналистами. Даже «нежелательной организацией» они нас не смогут объявить, потому что старое юрлицо сейчас в стадии закрытия, а новое юрлицо российские власти даже не будут знать. Им нечего будет признавать «нежелательной организацией».

— Будете ли вы продолжать работу редакции в России, рассматриваете ли возможность переезда в другую страну?

— Мы еще две или три недели назад на планерке сказали, что для всех, кто хочет работать из-за рубежа, будет организована такая возможность. И на той же планерке четыре сотрудника сказали, что хотят реализовать такую возможность — и уже реализовали ее. 

Может быть, будем работать со стрингерами здесь, может быть, какая-то часть редакции здесь останется. Но я не представляю себе сценария, при котором у нас в России нет вообще ни одного человека. Мы нашли людей в Туркменистане — неужели мы не найдем людей в России?

— Будете ли вы в связи с присвоением статуса «иноагента» каким-то образом корректировать работу редакции и ее корреспондентов? Избегать каких-то тем или, напротив, уделять каким-то темам особое внимание?

— Некоторые темы стали опаснее: например, все наши темы, связанные с силовиками, теперь подпадают под новую статью, которая недавно вступила в силу. Не просто про «иноагентов», а про «иноагентов», которые собирают сведения, связанные с национальной безопасностью. Формально под нее подходит любой журналист, который что-то пишет о силовиках. И риски сильно возросли, потому что по этой статье чуть ли не до пяти лет лишения свободы. 

— Ожидаете ли вы дальнейшего ужесточения политики властей в отношении издания и его журналистов?

— Мы не просто ожидаем, а активно к этому готовимся. Во-первых, возможно объявление всех наших авторов, всех, кто с нами хоть когда-либо сотрудничал, физлицами-«иноагентами». И для многих это будет означать, что придется уезжать. 

Еще возможна блокировка сайта. Нам важно сохранить большую аудиторию, поэтому мы сейчас активно развиваем видеоформат, чтобы уходить в YouTube, где пока блокировки невозможны. И Telegram активно развиваем. Просто ищем новые пути.

И после дела Ивана Сафронова понятно, что в предельной ситуации могут возникнуть обвинения в шпионаже, очень серьезные сроки. Раньше мы о таком могли только гипотетически рассуждать — а сейчас видим уже примеры, когда журналисты проходят по статьям, по которым грозит 20 лет.

Многие говорят, что «после выборов будет какая-то оттепель», — я вообще не понимаю, при чем тут выборы. Никаких выборов не будет. И никакой оттепели ждать не стоит — только ужесточения. И мы будем контратаковать: нанимать больше расследователей, выходить в форматы, которые будут увеличивать нашу аудиторию в регионах, будем проводить новую волну краудфандинга. 

«Еще месяц назад я наивно думал, что вся эта история — до сентябрьских выборов»

Тихон Дзядко, главный редактор телеканала «Дождь»

объявлен СМИ — «иностранным агентом» 20 августа 2021 года

— С чем лично вы связываете присвоение вам статуса «иноагента» именно сейчас?  

— Конечно, мы понимали, что в нынешней ситуации можно ждать чего угодно, мы понимаем в какой исторический момент мы живем. Мы видели, что происходило с общественными организациями, со СМИ и всеми прочими, кого признавали «иноагентами» и «нежелательными организациями», блокировали им сайты. Поэтому мы допускали, что подобное может произойти.

Думали ли мы, что это произойдет неизбежно? Наверное, нет, потому что мы российское средство массовой информации. Даже по формальным основаниям этого закона, который сам по себе должен быть отменен, мы не должны быть признаны «иноагентами». С другой стороны, по этому закону «иноагентом» может быть признан кто угодно. Понятно, что это решение принималось исходя из политической воли.

Не имеет смысла искать ответа на вопрос, почему именно сейчас. Вариантов множество: с одной стороны, это решение могло быть принято не 20 августа, а 19 или 25, или 20 сентября, или когда угодно еще. С другой — мы же видим общую позицию, направленную на то, чтобы свободное слово, распространение свободной, неподконтрольной информации купировалось и все было под контролем. В этой логике это рано или поздно должно было случиться. И случилось.

— Вы живете со статусом «иноагента» несколько дней — какие-то проблемы уже проявились?

— Пока единственные проблемы — это проблемы технические. Нам нужно было разобраться, сотрудники SMM научились писать новые подводки, чтобы влезать в допустимое количество знаков в твиттере. Этот дисклеймер съедает достаточно много знаков. Нам нужно было научить монтажеров, что к каждому материалу, который отдельно выкладывается, приклеивать вначале эту 15-секундную напоминалку. Нужно было разобраться, как прямой эфир существует исходя из этого, в законе это достаточно сложно прописано. Это пока единственные последствия, и будем надеяться, что они останутся единственными.

Но мы же понимаем, что главное коварство этого закона — и «Медуза», мне кажется, на себе это полностью ощутила — заключается не только в формальных, но и в неформальных последствиях. По формальным нужно помечать каждую единицу контента, например, даже сторис в инстаграме. Мы все живые люди, кто-то может забыть добавить дисклеймер. Если на это будет составлен протокол — это крупный штраф, если еще раз забыл добавить — еще более крупный штраф. А потом вплоть до уголовного преследования для главного редактора и гендиректора. 

Неформальные последствия таковы — мы не знаем, как себя поведут наши партнеры. Мы рассчитываем, что они себя поведут ответственно, что телеканал несмотря на слова, которые к нам добавились, никак не изменился. Но тут можно лишь надеяться, как себя поведут рекламодатели, прочие партнеры.

— Возникли ли проблемы с гостями в студии, с источниками для журналистов?

— Пока нет. Дело в том, что проблемы эти возникли еще семь лет назад. Эти проблемы мы проходили, когда был так называемый блокадный опрос, после которого нас отключили от крупнейших кабельных и спутниковых операторов, выселили из офиса, лишили рекламы. Тогда люди со стороны власти, которые до этого ходили к нам с огромным удовольствием, перестали к нам ходить и с нами общаться. Пока особых изменений с тех пор мы не заметили и, надеюсь, не заметим.

— Журналисты или технические сотрудники говорили о том, что хотели бы уйти?

— Нет, у нас сегодня будет большая встреча всего коллектива, всего телеканала. Может, от кого-то мы подобное услышим, но пока я такого не слышал ни от кого. Может быть, это связано с тем, что мы еще не понимаем, что происходит и что будет происходить.

— Будете ли вы готовить обращение в суд и обжаловать статус «иноагента»?

— Естественно, мы собираемся обжаловать это решение. Но мы пока не получили никакой бумаги, пока все, что мы видели, — это строчка под номером 35 в реестре на сайте Минюста. Обращение пока готовить сложно, как только возможность появится, мы сразу сделаем.

— О закрытии или переименовании канала, я так понимаю, разговор заводить не стоит?

— Вообще не стоит. Мы планируем продолжать работать, как и работали, мы не хотим менять редакционную политику, наши планы.

— И переезд в другую страну не самая актуальная история для вас?

— Абсолютно.

— Будете ли вы в связи с присвоением статуса «иноагента» корректировать работу редакции и ее корреспондентов? Избегать каких-то тем?

— Никакой смены редакционной политики мы не обсуждаем и не будем обсуждать, это невозможно. «Дождь» — это средство массовой информации, мы постепенно нащупали, кем мы являемся. Мы являемся общественно-политическим информационным телеканалом. Мы рассказываем людям о новостях, мы не можем рассказывать об одном чуть поменьше, а о другом — чуть побольше. Мы рассказываем о происходящем.

Во-вторых, «Дождь» — это телеканал, который существует главным образом на средства своих зрителей, подписки и пожертвования. В последние дни мы получаем огромную поддержку, поддержка и готовность финансировать нас появляются из-за доверия. Люди верят, что мы не будем пытаться что-то менять, юлить, перед кем-то станцевать. Если вдруг в горячечном бреду нам бы пришла такая идея, наш зритель сразу бы все понял и перестал доверять.

— Можно дать оппозиционный крен в новостях…

— Нет, нет, никакого крена ни туда, ни сюда! Мы видим дерево — рассказываем про дерево, видим столб — рассказываем про столб.

— Ожидаете ли вы дальнейшего ужесточения политики государства в отношении издания и его журналистов?

— Еще месяц назад я наивно думал, что эта история до сентябрьских выборов. Но поговорив с умными людьми, обдумав происходящее, я с наивностью расстался. Мне кажется, что эта выбранная политика в отношении гражданского общества, общества в целом будет продолжаться и, как вы справедливо говорите, ужесточаться. Я думаю, что это не начало — это началось раньше, это продолжение, но это точно не завершение.

«С момента признания нас «иноагентами» пожертвования читателей выросли колоссально»

Роман Анин, главный редактор издания «Важные истории»

объявлено СМИ — «иностранным агентом» 20 августа 2021 года; в тот же день «иностранными агентами» — физическими лицами были объявлены сам Анин и пятеро сотрудников «Важных историй»: редакторы Роман Шлейнов и Олеся Шмагун, журналисты Дмитрий Великовский, Ирина Долинина, Алеся Мароховская

— Почему именно сейчас вам присвоили статус, есть ли у тебя объяснения?

— Я думаю, что никакой очередности, планирования и высчитывания сроков нет. Просто выпало так, а в следующую пятницу выпадет иначе. Чистое казино. Я не думаю, что здесь стоит искать какую-то потаенную логику. С момента признания «Медузы» мы рассчитывали, что это может произойти каждую пятницу, поэтому мы были к этому абсолютно готовы. Когда это произошло, у меня было полное отсутствие эмоций — ни плохо, ни хорошо, вообще никак. И у ребят так же. 

— Статуса физлиц-«иноагентов» вы тоже ждали?

— Было понятно, что по этому пути тоже может пойти. Когда ты на протяжении нескольких месяцев постоянно об этом говоришь, думаешь и ждешь, то, когда это случается, тебя это не удивляет, и поэтому никаких эмоций по этому поводу не было. Злость, наверное, главная эмоция. Но это не с момента признания нас «иноагентами», а с момента в целом запрета на профессию, который случился в России в 2021 году. 

— Какие это вам принесет проблемы?

— Такие же, как и вам. Понятно, что это отнимает, во-первых, много времени — вся эта бюрократия, связанная с отчетностью. Понятно, что много времени отнимают и все эти пометки. Понятно, что это такой дамоклов меч, который занесен над головой как авторов, так и самого издания, потому что следовать этому закону невозможно. Он написан так, что следовать ему невозможно. Если делаешь один неверный шаг вправо-влево, то это штрафы и блокировки издания либо уголовные дела в отношении авторов.

Понятно, что будут проблемы с источниками, особенно с действующими сотрудниками правоохранительных органов или чиновниками. Но пока мы не собираемся закрываться и будем стараться с этими проблемами справляться. Мы видим, что у аудитории есть запрос на важные истории — я сейчас говорю даже не про медиа «Важные истории», а вообще про важные истории, какое бы медиа их ни публиковало. Аудитория умнее, чем думают в Кремле, — она закрывает глаза на все эти пометки, от которых уже никуда не деться, все приличные СМИ, все приличные [люди] вокруг стали «иностранными агентами». Понятно, что люди, которые нас читают, понимают, что так быть не может. Ну и людям действительно больше негде читать важные истории, поэтому мы будем стараться этот запрос удовлетворять. 

— А что у вас с сотрудниками? Есть ли увольнения в связи с «иноагентством»?

— Нет. Я разговаривал с ребятами, у нас очень молодой коллектив, большинству нет и 30 лет. И я честно говорю ребятам, что я бы не хотел, чтобы они в молодом возрасте, когда стали уже очень классными профессионалами, хотя только начинают свой путь в профессии, получали этот ярлык. Я это говорил до того, как нас признали, — много раз, каждую неделю. Я даже пытался вдолбить в голову людям, что это очень большой риск. Если бы кто-то ушел, я бы никогда в жизни не обиделся и не посчитал бы это предательством, но никто не хотел уходить ни тогда, ни сейчас, потому что люди принципиальные. 

— Вы будете оспаривать этот статус в суде?

— Будем говорить с юристами, но думаю, естественно, не питая никаких иллюзий и надежд. Единственное, зачем мы это делаем, — это необходимо технически, чтобы дальше дойти до ЕСПЧ. 

— Вы будете как-то перегруппирововаться, переезжать, менять схемы финансирования?

— Пока нет, мы ничего не меняем, кроме этих пометок. Мы живем на гранты и пожертвования читателей. Естественно, наша мечта — жить полностью на пожертвования читателей. С момента признания нас «иностранными агентами» пожертвования читателей выросли колоссально.

И тот бизнес-план, который был до признания «иноагентства», — когда мы думали, что сможем покрывать одну часть нашего бюджета… Сейчас мы понимаем, что можем покрывать гораздо больше. В этом смысле наше финансирование только улучшилось благодаря колоссальной поддержке читателей, без которых переживать такие моменты просто невозможно.

Это поддержка как финансовая, так и моральная. Нам написало невероятное количество людей и в личку, и в соцсети — и известных, и простых, много стали донатить. Это не просто слова: когда тебя со всех сторон давят, но ты чувствуешь, что ты людям нужен, что ты делаешь работу, которую люди ценят, это главное, что заставляет тебя держаться на плаву. 

— Переезд в другую страну вы не рассматриваете?

— Мы обсуждаем разные планы. На данный момент большая часть сотрудников редакции работают из России. Подавляющее большинство. А дальше будем смотреть. Мы же понимаем, что российские власти не остановятся на признании «иностранными агентами». Они же это придумали не для того, чтобы мы ставили эти пометки, на которые сегодня всем плевать. Они придумали это для того, чтобы закрыть СМИ, и они это продолжат делать. Будем реагировать на их шаги. 

— Будете ли вы как-то корректировать работу редакции в смысле выбора тем? 

— Нет, абсолютно. У нас, наоборот, если посмотреть на ближайшую перспективу в 3–4 месяца, будут большие истории, которые по уровню выше предыдущих. То есть мы не будем сбавлять обороты, будем наращивать. 

— По твоему мнению, как будет ужесточаться политика государства в отношении СМИ? Это будет статус «нежелательной организации», уголовные дела или что? 

— Да, запрет на профессию. Нужно избавиться от всех независимых СМИ в России, от всех неподконтрольных СМИ, потому что — это, кстати, хорошая новость — это говорит о том, что у них все очень плохо. Раз независимые СМИ стали такой невероятной угрозой, что решено со всеми расправиться вплоть до таких маленьких изданий, как наше, значит, у них все не очень хорошо и для них даже такие маленькие издания представляют угрозу.

Так вот, они будут каждый раз ужесточать какие-то меры. Понятно, что они не хотят на данном этапе посадить всех журналистов в тюрьму, потому что это вызовет реакцию западного общества и реакцию внутри страны. Они будут просто выдавливать и запрещать профессию.

Признание «нежелательной организацией», я думаю, следующий шаг. Штрафы медиа-«иноагентам» — следующий шаг. Одно дело, когда человек просто «иноагент», другое дело, когда у него первый штраф. Потому что он знает, что следующий шаг — это уголовка и ты можешь уехать в тюрьму, не помню, на пять или на шесть лет. Они будут идти по такому пути — чтобы люди сами уходили из профессии. 

«Жанр этот, разговор с главредами, — не мое»

Роман Баданин, бывший главред издания «Проект»

издатель «Проекта», компания Project Media, Inc., был объявлен «нежелательной» организацией на территории России 15 июля 2021 года; в тот же день Баданин и четверо журналистов «Проекта» были внесены в реестр «иностранных агентов» — физических лиц

На следующий день после объявления Project Media, Inc. «нежелательной» организацией «Проект» сообщил о ликвидации своего издателя и пообещал продолжить расследования. Затем стало известно, что Роман Баданин и его заместитель Михаил Рубин уехали из России в США и не планируют возвращаться. В конце августа Баданин в интервью The New York Times сообщил, что его новое издание будет называться «Агентство», но не раскрыл больше никаких деталей.

Спецкор «Медузы» Светлана Рейтер переслала Баданину тот же список вопросов, что и другим главредам, и попросила рассказать об «Агентстве». Роман был краток.

— Ты знаешь, Свет, я все-таки устранюсь. Слишком легко либо сказать ***** [ерунду], либо выдать что-то, что я не хотел бы пока выдавать. Так что не обессудь. Да и жанр этот, разговор с главными редакторами)) как-то не мое.