Нет. Это не конец Структуры Навального признаны «экстремистскими». Социолог Константин Гаазе объясняет, зачем это нужно было власти — и победила ли она

С 9 июня две организации сторонников Алексея Навального, «Фонд борьбы с коррупцией» и «Фонд защиты прав граждан», вместе с зонтичным брендом «Штабы Навального», который никогда организацией не был, являются «экстремистскими» и запрещены в России. Вместе с «Аль-Каидой», «Правым сектором», «АУМ Синреке», а также «Исламским государством». 

Уже принят закон, который гласит, что лица, как-то сотрудничавшие или ассоциировавшие себя с «экстремистскими организациями», не могут выдвигаться в Госдуму (пока — только нового, седьмого созыва). Политиков из ФБК не будут брать в списки зарегистрированных партий, а сайты «Умного голосования» заблокируют на территории РФ. 

Запрет — дело техническое. Одни (ФСБ) отчитались, что канал зарубежного влияния на российскую политику наконец-то перекрыт. Другие (администрация президента), покивав с умным видом, взялись за организацию предвыборной кампании в режиме «стелс»: выборы вроде есть, но отвлекать ими граждан от труда и личной жизни не нужно. Теперь — попросту некому, по крайней мере, в бюрократической логике точно некому, ведь юрлицо-то мы уже запретили. 

Но очевидно, что это не конец движения сторонников Навального. Не конец несистемной — хотя теперь правильнее говорить радикальной — оппозиции. И уж точно не конец «Умного голосования», которое, в общем, является облачным сервисом, а не юридическим лицом и не конкурсом красоты, вроде «Мисс Вселенная». Снять всех, одобренных «Умным голосованием» кандидатов, не получится. А пользователи «Умного голосования» после запрета еще крепче уразумеют, что, голосуя, они не занимаются решением какой-то позитивной политической задачи. И даже не приобретают политическое представительство. Они делают больно властям. Нажми, как говорится, на кнопку. Что с ФБК-экстремистом, что без.

Получается, что речь про антисобытие? Одни отчитались о запрете, другие пошли своей дорогой? Не совсем. У запрета есть и другой, не прагматический смысл. Проще всего сказать, что вот, мол, добиты последние очаги независимой политики. Но это будет неточно. Слишком широко и декларативно. 

Представьте, что есть большая организация, где работают серьезные люди в галстуках. И гаражный стартап. Заняты они одним и тем же. И проблемы у них одни и те же. Стартап справляется и каждый раз выкатывает новый продукт, получающий пусть не массовый спрос, но существенную долю рынка, в том числе премиальную. А большая компания, несмотря на деньги, власть и масштаб, все время делает одно и то же. Но справляется все хуже. И продукты ее не нужны, и сервисы плохие, и, как в старом анекдоте, вообще не радует. 

Большая компания не покупает конкурента. Не учится у него в логике «делай, как он», как японские компании догоняли американские. Она сжигает волосатым наглым конкурентам гараж, подбрасывает запрещенные субстанции в карманы и подкупает копов и судей, чтобы в участке били побольнее, а на суде дали побольше. Именно это и случилось с запрещенным в России ФБК. Кроме тактического интереса — отсечь Любовь Соболь и других навальнистов, еще не изгнанных и страны от выборов, — есть еще ревность и ресентимент. Много ревности и очень много ресентимента. 

Мы, всемогущий Кремль, каждую кампанию выбиваем деньги из олигархов и перекраиваем бюджет страны. Ищем избирателей и каждый раз заново придумываем большинство. Повышаем пенсии и зарплаты, чиним дороги, собираем митинги. И даем, даем, даем. Лишь бы был результат. А тут какие-то шаромыжники вроде бы теми же, но лучшими технологиями делают так, что люди сами несут им деньги, печатают их плакаты, идут на митинги и делают это с улыбкой и удовольствием. И так уже два политических поколения подряд. 

Политика массовых движений с членством, взносами, иерархией и аппаратом умерла давно. И началось это не в России. В опубликованной еще в 2003 году книге «Униженная демократия» американский социолог Теда Скочпол объяснила упадок массовых движений в США расцветом НКО, операторов, посредничающих между уже не гражданским, а просто обществом, и государством. ФБК и был таким НКО. Оператором энтузиазма, надежд, гнева образованных горожан. Которых дважды, в 2011-м и во время цикла 2017–2019 годов, не взяли в путинское большинство. Отдушиной для тех, кому все еще «не заходит» ни «Можем повторить», ни ночной хоккей, ни волонтерство. 

Не Путин и не Навальный придумали эту технологическую, улавливающую то, что в воздухе, политику. Но Навальный лучше Путина и его людей справился с изобретением самоокупаемых форм массового политического участия. Лучше, технологичнее и намного дешевле, чем все кремлевские политические менеджеры разом. Не его вина, что созданные им в другую политическую эпоху структуры пережили ее. И теперь умирающие от ревности кремлевские менеджеры, наконец, смогли поставить знак равенства между террористами, тоталитарной сектой и удачной политической затеей блогера из «Живого журнала». 

Никто не знает, какой политика станет в XXI веке. Может быть, вместе с государством уйдет в цифру, оставив на улице вместо себя голое насилие. Может быть, вернется в виде политики общин и сообществ. А может быть, снова станет мобилизационной, массовой, праздничной и в то же время — предгрозовой, революционной. Мы не знаем. 

Но есть в политике нечто загадочное и неустранимое. Что-то, что нельзя извлечь технологиями, нельзя симулировать, нельзя купить и нельзя продать. Политика — все еще самое близкое к мифу человеческое занятие. Она ближе к нему, чем литература и даже кино. А миф сделан не из облачных сервисов и технологий. Он сделан из больших и страшных слов. Слабость и сила. Героизм и жертва. Смерть и победа. Боги и люди, бросающие им вызов. 

Еще до того, как государство сломало Навальному его технологические решения и его успешную инфраструктуру, он уже вышел из этого здания, чтобы пойти какой-то другой, новой дорогой. Это вовсе не значит, что теперь из тюрьмы он обязательно победит. Но это значит, что ему больше не нужно то, что у него забрали. Теперь у него есть кое-что еще. Политика как миф. И жизнь как ставка, которая, на самом деле, намного дольше жизни тех или иных юридических лиц. 

Слушайте автора этого текста, социолога Константина Гаазе в специальных субботних выпусках подкаста «Что случилось» о политике (он ведет его вместе со спецкором «Медузы» Андреем Перцевым). Вот, например, последний эпизод, посвященный карьере Сергея Кириенко.