«Было бы глупо не думать, что когда-нибудь придут и к нам» Бывшему депутату Госдумы Дмитрию Гудкову грозит пять лет колонии. Мы поговорили с женой политика Валерией

Утром 1 июня у оппозиционного политика, бывшего депутата Госдумы Дмитрия Гудкова прошли обыски. Его увезли на допрос, а уже вечером стало известно, что политик является подозреваемым по делу «о причинении имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием». Еще одна задержанной подозреваемой стала тетя политика Ирина Ермилова. Сейчас Гудков находится в изоляторе временного содержания на Петровке, в ближайшее время ему должны избрать меру пресечения. «Медуза» поговорила о происходящем с женой политика Валерией Гудковой.

— Когда мы договаривались об интервью, вы сказали, что направляетесь в изолятор, чтобы передать вещи. Удалось это сделать?

— Я действительно была на Петровке, 38, строение 8. Там находятся мой муж и [его тетя] Ирина Петровна [Ермилова]. Я хотела передать необходимые вещи.

Мы чуть было не опоздали, но все-таки удалось — у нас приняли передачу. Единственное, что не приняли, о чем просил Дима, — тапочки. Каким-то образом тапочки у них зазвенели на металлоискателе. Может, супинатор там… В общем, тапочки не приняли, хотя Дима просил. Будем какие-то другие подбирать. 

— У вас сейчас связь с Дмитрием только через адвоката? Есть какие-то новости?

— Да, у меня другой связи нет. У него была ОНК [общественная наблюдательная комиссия]. Он передал, что все нормально, попросил тапочки и радиоприемник. Кстати, радиоприемник [передать] тоже не разрешили. Сказали, что он запрещен. Может быть, я путаю, но, когда он сидел два года назад по административному правонарушению — конечно, вымышленному, — радиоприемник можно было принести. Но то был спецприемник. Возможно, действительно в изолятор нельзя.

Еще принесла ему книгу «Узкий коридор» Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона. Он попросил ее. 

Больше новостей от него особо нет. Вчера он передал мне записку через адвоката. Сказал, что любит меня. И чтобы я обняла всех детей. У него их трое: наш общий ребенок Саша и от первого брака Настя с Ваней. Родителям передал привет. Он себя чувствует максимально бодро, насколько это возможно. 

— А как вы себя чувствуете? Ведь происходящее сильно касается и вас.

— Я понимаю, что, наверное, любой человек, оказавшись в такой ситуации, испытывает стресс. Но у меня просто нет времени его переживать.

Я постоянно на связи. Постоянно пытаюсь решить текущие вопросы, которые остаются — тем более без связи с Дмитрием. Конечно, я переживаю, но мне некогда впадать в панику. Я не паникую и в общем-то чувствую себя нормально.

И потом мне оказывают огромную поддержку. Очень многие люди пишут мне, все предлагают свою помощь. В таком окружении я, конечно, чувствую, что во мне еще больше сил. 

— Я заметила, что сразу после обыска вы начали записывать сторис в инстаграме, где подробно рассказываете о происходящем с Дмитрием. Вы заранее договорились с ним о том, как действовать в подобной ситуации? Или это ваше решение?

— Два года назад я была так же активна, общалась с журналистами. Я [постоянно] веду инстаграм — я там представлена больше, чем в фейсбуке. Там сообщила подписчикам, что если они хотят следить за новостями о деле, то это лучше делать в инстаграме. 

— Расскажите подробнее про утро 1 июня, когда к вам пришли с обысками. Насколько я поняла, вы находились на даче — и сотрудники зашли на ее территорию без предупреждения.

— Сотрудники говорят, что они предупреждали — стучали, а мы не слышали. Но это само собой разумеется, потому что было семь-полвосьмого утра. Мы проснулись от стука в дверь. Вернее, проснулся Дмитрий. Я очень глубоко сплю, у меня хороший сон — видимо, меня не поднять даже тем, что огромная гурьба ОМОНа стучится в двери.

Дмитрий мне сказал: «Лера, полиция». Мы встали, умылись, оделись. Мой сын тоже проснулся. Спустились, открыли дверь. Группа следователей, сопровождаемая большим количеством ОМОНа, вошла в наш дом.

В операции на даче участвовало 37 человек. Наш дом оцепили, вокруг были вооруженные люди. В принципе, они вели себя достаточно корректно. Не могу сказать, что какое-то хамство проявлялось с их стороны или грубость. Нет, в пределах разумного все проходило. Насколько возможно прилично. 

Я попросила, чтобы ребенок смог выйти с няней за территорию дачи. Его спокойно выпустили. И дальше уже начали обыск. 

— Вы как-то готовили сына к тому, что такое может произойти?

— Он знает, что папа сидел 36 суток. Мы от него правду жизни не скрываем. И что такое возможно, он тоже знает. Но ни разу не видел, чтобы ОМОН врывался в дом.

Я, если обратили внимание, психолог. Поэтому своего ребенка, конечно, к такому готовлю. Даже когда меня долго просили никуда не выходить из дома [во время обыска], я забрала ребенка с улицы в сопровождении автоматчика.

Мы сидели и общались с сыном. Я говорю: «Саш, если хочешь, можешь задать дядям вопрос. Тебя что-то интересует?» Он говорит: «Да, а почему вы с оружием? А что это такое?» То есть он с ними разговаривал. Они тоже отвечали на его вопросы. В принципе, вели себя очень дружелюбно. 

Сначала ребенок, конечно, был в стрессе. Когда они ломились в дверь, даже начинал плакать. Но в процессе, чувствуя, что родители ведут себя уверенно, что никто не боится и не паникует, тоже расслабился. 

— В такой ситуации и взрослому сложно оставаться спокойным. Вы сами были готовы, что к вам придут?

— Посмотрите, что вокруг творится. Посмотрите, что происходит с людьми, которые занимаются политикой. Было бы глупо с нашей стороны не думать о том, что когда-нибудь придут и к нам.

Конечно, вся эта история с уголовным делом абсолютно вымышленная и высосанная из пальца. Никаким уголовным делом здесь даже и не пахнет. Мой муж никогда не занимался бизнесом, к этой компании не имеет никакого отношения. Все это, конечно, большой мыльный пузырь вранья. 

— Вам сразу сказали, в связи с чем проводят обыск?

— Да, в связи с возбуждением уголовного дела. Правда, мы с мужем читали постановление, и мой муж задавал вопросы: «Я не понимаю, а при чем тут я? А при чем тут это? Вы мне можете объяснить, что такое 165-я статья, часть 2?»

Мы были очень сильно удивлены. Мы не ожидали, что такую статью могут по отношению к Диме применить. Тем более так быстро — меньше чем за 12 часов он превратился из свидетеля в подозреваемого. Представляете? Он только сейчас узнал, что он, оказывается, имеет отношение к этой истории. Все случилось одним днем. 

— Что вам известно о деле?

— Компания [тети Дмитрия Ирины Ермиловой] арендовала помещение у города. Сделала там ремонт, потому что помещение было в ужасном состоянии: на полу была просто сырая земля. Компания вложила большие деньги [в ремонт]. Город повысил в три раза арендную ставку, и между компанией и городом начались прения — за это время образовался долг за аренду. По масштабам он в общем-то незначительный. А то состояние, в котором помещение было возвращено городу, — это небо и земля. 

— Как Дмитрий связан с компанией?

— Он связан тем, что он сын Гудковых. Это единственная его связь. И то, что он занимается политикой. Все, других поводов нет. Они нашли возможность каким-то образом притянуть за уши всю эту историю. Конечно, это политическое дело и отношения к этой компании он не имеет — ни по бумагам, ни фактического. И это легко проверяется. 

— Есть мнение, что дело против Дмитрия возникло из-за его планов пойти в Госдуму. Он действительно туда собирался? 

— Он находился в стадии переговоров с «Яблоком». Шел процесс, официального заявления еще не было. 

— Насколько серьезными были его намерения? 

— Не могу сказать больше, чем я знаю. 

— А вы не знаете, почему Дмитрий планировал участвовать в этих выборах? Ведь он уже был в Госдуме, и за прошедшее время ситуация там явно не изменилась к лучшему. 

— Наверное, потому что любой политик пытается пройти во власть. Как иначе представлять интересы оппозиции? Даже если это один человек…

Вы помните, когда он был в Госдуме, все же многое удалось сделать. Я, конечно, понимаю, что не в тех масштабах, в которых хотелось. Но тем не менее был голос, и не один — их [оппозиционеров] там было побольше.

Другой вопрос: каковы были шансы пройти туда? Это отдельная история, были эти шансы или нет. Но то, что у моего мужа большая поддержка со стороны людей, — это факт. Хороший результат он бы показал в любом случае. 

— Отец Дмитрия, Геннадий Гудков, рассказал, что Дмитрию угрожали. Говорили, что в случае выдвижения на выборы в Госдуму вопрос его участия в них «будет решать товарищ майор». Вы слышали об этом от мужа?

— Угрозы? Ну смотрите, прессинг оказывался на нас в течение многих лет. Поэтому угрозы это или не угрозы — это на любой вкус и цвет. Но, конечно, давление на нас оказывалось постоянно.

Не только мы находимся в этой ситуации. Не только наша семья, а любой, кто занимает оппозиционную позицию, имеет противоположное мнение, не согласен с властью. К сожалению, это реальность на сегодняшний день. И мы это хорошо можем наблюдать. 

— Вы несколько раз упомянули, что это не первый случай, когда преследуют Дмитрия. Для вас происходящее сейчас отличается от предыдущих случаев?

— Да, отличается. Потому что сам состав того, что вменяют, вызывает недоумение. Такого еще не было. Понимаете, по сути, это экономическое преступление. Как человек, который занимается политикой, который никогда не занимался бизнесом, мог что-то такое совершить?

Я понимаю, что это от какого-то отчаяния и невозможности что-либо еще вменить моему мужу. Так всегда происходит с честными людьми. Если занимаешь честную позицию, очень тяжело с тобой на равных бороться. Выбирают такие методы. 

— У вас есть надежда, что удастся добиться оправдания Дмитрия?

— Он абсолютно невиновен, это понятно всем. И мы все возможные аргументы предоставляем [в том числе] в телеграм-канале «Гудков».

— Я понимаю вашу позицию. Но по тому, что я вижу в судах, — часто доводы защиты остаются неуслышанными. 

— Ну слушайте, тогда нам нужно опустить руки и дальше ни на что не надеяться, ничего не делать. Но это не наш выбор. Мы все равно будем сопротивляться, бороться за правду.