Суду вопросы не задают Любовь Соболь обвиняют в проникновении в квартиру Константина Кудрявцева — предполагаемого отравителя Навального. На первом же заседании ее удалили до конца процесса

В Перовском суде Москвы началось рассмотрение по существу так называемого «квартирного дела» Любови Соболь. Соратницу Алексея Навального обвиняют в нарушении неприкосновенности жилища. Дело появилось после того, как в декабре 2020-го Соболь пришла к дому сотрудника ФСБ Константина Кудрявцева — этот человек в телефонном разговоре с самим Навальным фактически подтвердил, что политика пытались отравить боевым ядом из группы «Новичок». Обвинение считает, что Соболь проникла в квартиру Кудрявцева, «воспользовавшись доверчивостью» доставщика пиццы. Спецкор «Медузы» Кристина Сафонова рассказывает, как прошло заседание.

Любовь Соболь оглядывает журналистов в зале Перовского районного суда, улыбается и машет рукой. А затем достает из сумки маленькую черную камеру со штативом и ставит ее на стол. Пытается включить. 

Попытки она продолжает и когда в зале появляется мировая судья Инна Шилободина — невысокая женщина в прямоугольных очках, с каштановыми волосами по плечи и очень тихим голосом. Заметив камеру, судья интересуется у Соболь, что это. Та негромко отвечает: «Это камера, это я для себя», — и продолжает возиться с техникой.

Камеру она направляет так, чтобы был виден противоположный стол. Места за ним, рядом с прокурором Константином Головизниным, тучным мужчиной со стрижкой «ежик», заняли Галина Субботина и ее дочь Ирина Кудрявцева. Они — родственницы Константина Кудрявцева, предполагаемого участника тайной спецгруппы ФСБ, которая стоит за отравлением Алексея Навального. Именно с ним политик поговорил по телефону — и Кудрявцев фактически подтвердил, что Навального собирались убить. 

С недавнего времени Галина Субботина и Ирина Кудрявцева еще и признаны потерпевшими по одному из двух уголовных дел в отношении Любови Соболь, так называемому «квартирному делу» (часть 2 статьи 139 УК). Как указано в обвинительном заключении по делу, 21 декабря 2020 года Соболь «с целью популяризации своей личности и повышения внимания к своим публичным ресурсам в интернете» трижды пыталась проникнуть в квартиру, где, как она считала, находился Константин Кудрявцев. Первые две попытки соратницы Навального не увенчались успехом. Она не смогла пройти дальше железной двери, отделяющей от лестничной клетки две квартиры: № 37, которая интересовала Соболь, и соседнюю № 38. А потому спустилась на первый этаж дома, чтобы «дождаться подходящего момента». 

По мнению следствия, таким моментом оказалась встреча с курьером Владиславом Никифоровым, который доставлял пиццу в квартиру № 38. Соболь, считает прокурор, решила «воспользоваться доверчивостью» курьера, «обманом ввела его в заблуждение», а именно сказала, что муж выкрал ее ребенка и не дает с ним видеться. 

Когда Галина Субботина открыла курьеру дверь тамбура, продолжает прокурор Головизнин, Соболь якобы сдавила ей руку и толкнула, «чем подавила волю Субботиной к сопротивлению». Затем, как считает следствие, Соболь «воспользовалась беспомощностью потерпевшей» и прошла в квартиру № 37, несмотря на «категоричные требования» той этого не делать. Осмотревшись в помещении и сняв его на видео, Соболь ушла. 

Таким образом, говорится в обвинительном заключении, Соболь причинила Галине Субботиной физический вред. А также нарушила право Субботиной, ее дочери и несовершеннолетнего внука на неприкосновенность жилища.

Когда прокурор Головизнин заканчивает с обвинительным заключением, судья снова обращает внимание на камеру, стоящую перед Соболь, — и подчеркивает, что не давала ей разрешение на проведение съемки. 

— На каком основании вы запрещаете мне проводить видеозапись? Камера передает коронавирус? — негромко возмущается Соболь.

Судья Шилободина ссылается на Уголовно-процессуальный кодекс, в котором указано, что заседание можно снимать только с ее разрешения. «В Конституции нет никаких запретов… заседание должно проводиться гласно и открыто», — перебивает ее Соболь. Не повышая голоса, они продолжают спор.

— Я не просила заводить против меня уголовное дело, — говорит Соболь. — Извините, что вам не очень комфортно и удобно этот процесс вести. По Конституции я имею право на открытый и гласный процесс. На каком основании вы запретили видеосъемку?

— Во-первых, суду вопросы не задают, — спокойно отвечает Шилободина. 

— Суду вопросы не задают! — возмущается Соболь. — Суд трактует Конституцию как хочет. А я не считаю, что можно ее менять, обнулять [президентские] сроки. 

Спор продолжается. Судья выносит замечание за нарушение порядка в зале, а затем просит вмешаться приставов. К соратнице Навального подходят двое крупных мужчин в форме и просят выключить камеру. Соболь быстро берет камеру в руки, прижимает к себе и требует: «Представьтесь! Кто вы такие?» Но приставы продолжают настаивать: «Выключите камеру — или вас удалят из зала». 

— Не вы принимаете решение об удалении из зала, — парирует Соболь. 

— Выключите камеру, — повторяет один из приставов. 

— Я имею право на открытое заседание! — не соглашается Соболь.  

Тогда судья объявляет перерыв и уходит в совещательную комнату. Соболь продолжает крепко держать камеру.

— Камеру выключили? — с надеждой спрашивает Шилободина, вернувшись в зал.

— В настоящее время да, — говорит Соболь.

Слышно, как она нажимает на кнопки. Судья предлагает положить камеру на стол и записывать только звук. Соболь в ответ в очередной раз указывает, что имеет право на «открытый процесс». И продолжает что-то нажимать, когда судья грозит удалить ее из зала, а прокурор Головизнин просит вынести еще одно замечание. 

— Сейчас ведется видеозапись? — интересуется судья. 

— Сейчас нет, но я планирую ее проводить.  

— Положите камеру на стол, — настаивает Шилободина. 

— Она стоит на столе, класть я ее не буду, — не соглашается Соболь. 

— Положите, — повторяет требование судья.  

В ответ Соболь возмущается: «Что это вообще за новые правила? Вы с кем туда [в совещательную комнату] уходили консультироваться? Вы председательствующий [судья], вы должны сами принимать решения. Так разрешите мне вести запись, в чем проблема?»

— Любовь Эдуардовна, вы можете положить камеру рядом и вести аудиозапись, — в очередной раз повторяет на это судья. 

— Камера будет стоять, — вновь не соглашается Соболь. 

Пока они спорят, между столами участников процесса выстраиваются четверо приставов. Еще трое остаются рядом с журналистами. Соболь замечает, что у сотрудников на груди висят камеры, и недоумевает, почему им можно вести съемку, а ей нет. В ответ судья снова просит положить камеру на стол.

«Это требование необоснованно и немотивированно! Где в Конституции написано, что моя камера должна лежать?» — возмущается подсудимая. Прокурор вновь просит сделать ей замечание. Судья Шилободина вновь объявляет перерыв. 

Но разрешить ситуацию это не помогает. Камера по-прежнему стоит на столе, а Соболь просит суд разрешить ей съемку. Ее адвокат Владимир Воронин настаивает, что это «нормальная практика». А Субботина и Кудрявцева возражают: «Мы против, категорически против».

Галина Субботина — невысокая женщина с короткими, почти белыми волосами — объясняет: «В процессе разбирательства могут демонстрироваться детали нашей личной жизни: обстановка в квартире, я в домашней одежде, мои растерянные глаза».

Прокурор просит учесть мнение Субботиной и ее дочери. И судья ходатайство о видеосъемке не удовлетворяет, отмечая, что она нарушит «семейную тайну».  

Однако Соболь камеру не выключает. «Вы не аргументировали, — обращается она к судье. — Какая семейная тайна будет нарушаться? Вы сказали, что аудиозапись можно вести, а видеозапись — нет. Каким образом аудиозапись не будет нарушать семейную тайну, а видео будет? Ваш отказ необоснован и незаконен».  

Прокурор, явно устав от происходящего, просит привлечь Соболь к административной ответственности за неподчинение законному распоряжению судьи (часть 1 статьи 17.3 КоАП) — наказанием за это может быть штраф до тысячи рублей или 15 суток ареста. Судья снова объявляет перерыв.

«Понятым никто не хочет поучаствовать?» — спустя два часа интересуется пристав у журналистов, стоящих рядом с залом суда, где остались участники процесса. Туда во время перерыва журналистов не пускают, но и быть понятым никто из них не соглашается. Впрочем, составить протокол на Соболь это не мешает — внутрь проходит полицейский, а за ним несколько человек в гражданской одежде. От одного из них сильно пахнет спиртным, замечают журналисты. На что пристав искренне возражает: «Это водитель, от него не будет разить!»

Заседание возобновляется. Любовь Соболь уже привычным движением ставит камеру со штативом на стол. 

— Вы продолжаете производить видеосъемку? — без эмоций в голосе спрашивает судья. 

— Вы правильно понимаете, я продолжаю. 

Судья вновь повторяет, что за это Соболь могут удалить из зала, и просит: «Выключите, пожалуйста, камеру». И слышит уже привычный отказ.

«Внешний вид потерпевшей Субботиной, которая является родственницей Кудрявцева из группы убийц — отравителей Навального, не является тайной. Мы здесь четыре часа находимся, я ни разу не слышала ни одного аргумента, который бы меня убедил, что не нужно осуществлять видеосъемку. Если я не буду вести видеозапись, это нарушит мои права», — говорит Соболь.

И добавляет, что судья даже не поинтересовалась, для чего она это делает. «Может, я дома буду пересматривать для подготовки к прениям и последнему слову», — объясняет она. 

Следом Соболь обвиняет Шилободину в том, что, пока та была в совещательной комнате, к ней заходил прокурор и неизвестные ей люди. Вновь завязывается спор. Он быстро заканчивается ходатайством прокурора повторно привлечь Соболь к ответственности за неподчинение требованиям судьи и очередным перерывом. 

Когда заседание все-таки продолжается, Соболь жалуется суду, что ей не дали копию первого составленного на нее в этот день протокола. Но судью, кажется, волнует другое. 

— Суд просит вас прекратить видеосъемку, — говорит Шилободина. 

— Я суду многократно отвечала, что имею право вести видеосъемку, — спокойно отвечает Соболь. Ей выносят замечание, а затем еще одно. 

«Я не согласна с этим уголовным делом, считаю, что оно сфабриковано, лживо. И хочу иметь возможность себя защитить», — объясняет свои действия соратница Навального. Прокурор ходатайствует о ее удалении из зала. Судья соглашается и говорит, что обратно та сможет вернуться после окончания прений сторон: «Последнее слово вам будет предоставлено». 

Соболь медленно собирает свои вещи и поднимается с места. А потом объявляет, что отказывается от услуг своего адвоката Владимира Воронина, и уходит. 

Воронин — молодой человек в костюме с бордовым галстуком — просит отложить заседание, чтобы получить письменный отказ доверительницы. Но судья не соглашается, объясняя, что отказ от адвоката должен быть подан письменно, Соболь этого не сделала, а потому Воронин по-прежнему ее законный представитель.

Тогда Воронин предпринимает еще одну попытку перенести рассмотрение дела на другой день. Он говорит, что ему необходимо время для согласования позиции с Соболь и в целом выяснения ситуации. Но и на это судья Шилободина не соглашается. И просит адвоката выразить отношение защиты к предъявленному обвинению.

Обвинение адвокат Воронин называет «фантазией». И замечает, что, по мнению следствия и прокуратуры, Соболь незаконно проникла в квартиру № 37. Ее собственником является сам Константин Кудрявцев, но потерпевшим он не признан. Следователи даже не допросили его, так как якобы не смогли найти. «Почему тогда здесь упоминаются другие потерпевшие — неясно. Они никакого отношения к этой квартире не имеют», — считает адвокат.

Сама Галина Субботина о том, что произошло 21 декабря 2020-го, рассказывает на заседании охотно, но сбивчиво. В восемь утра позвонили в дверь. «Я испугалась, — вспоминает Субботина. — Потому что, как в плохих сериалах, глазок был заклеен».

Открывать она не стала, но в дверь продолжали звонить. «Они долго звонили, нам даже пришлось изменить тональность звонка», — рассказывает Субботина. Они с дочерью даже думали вызвать полицию, но все же решили этого не делать: «Думали, вдруг ошиблись». 

Но потом снова раздался звонок, на этот раз открывать пошла дочь Субботиной Ирина. Пришедшие сказали, что они из Роспотребнадзора, на них были защитные костюмы и маски. Семья находилась на карантине из-за коронавируса, но, помня об утренних звонках, рассказывает Субботина, дверь решили не открывать. «Мы сидели — старый и малый — и боялись», — говорит она. 

В районе 12 часов Ирина заказала пиццу. Спустя час в дверь снова позвонили, в глазок Субботина увидела курьера. «Когда я дверь открыла, я увидела незнакомую женщину, которая позже, во время опознания, была представлена как Любовь Соболь», — рассказывает она.

Соболь, по ее словам, сразу попросила дать ей поговорить с Кудрявцевым. Субботина ответила, что не знакома с ним. «Когда я собралась зайти в тамбурную дверь, она очень близко ко мне приблизилась, нарушила мое пространство, схватила меня левой рукой за левую руку (в правой она держала телефон) и толкнула, было очень больно. Дверь закрылась, я сказала, что сейчас вызову милицию, — говорит Субботина. — А вот еще, самое интересное. Когда она схватила меня за руку, у меня было три коробки пиццы, и они съехали у меня в сторону. Было физическое воздействие». 

По воспоминаниям Субботиной, Соболь повторяла: «Мне надо поговорить с Константином». Но в какой-то момент ее тон изменился, утверждает женщина. И говорит: «Я тут подумала: „Мне, наверное, будет конец“. Потому что дама не в себе. И я ей сказала: „Ну поговорите“».

«Я боялась, — вспоминает Субботина. — Она оббежала квартиру, все было очень быстро. Она забежала в ванную, потом заглянула в туалет… Прошла в большую комнату и тут же удалилась… Когда она меня цапнула за руку, мне было больно. Я не упала в обморок, но было больно. Ну а моральный вред… Тут столько морального вреда! Я даже кушать не могу, потому что там все начиная с восьми утра вред, вред, вред».

После этого Субботина объясняет, что ей принадлежит 38-я квартира — соседняя с 37-й. Ее она получила в наследство от родителей, приватизировала — и сейчас собственниками, помимо нее, являются ее дочь и внук-школьник. В этой же квартире прописан ее зять Константин Кудрявцев. А 37-ю квартиру сам Кудрявцев купил у соседки в конце октября 2020 года. По словам Субботиной, они давно об этом мечтали и даже взяли для покупки кредит.

В начале ноября 2020-го Кудрявцев составил с тещей договор о передаче 37-й квартиры в безвозмездное пользование. «Я им оставляла свои метры, сама думала не мешать. Мы еще хотели взять пожилую бабушку к себе, — рассказывает Субботина. — К сожалению, со всей этой катавасией она не дожила, и мы в январе ее похоронили. Я считаю, что это тоже часть морального вреда».

В то же время Субботина отмечает, что в 37-й квартире она ночевала лишь однажды. Потом семья решила сделать ремонт.

Адвокат Воронин просит Субботину вспомнить, что происходило после ухода Соболь. Та рассказывает, как они с дочерью вызвали полицию и дали объяснение участковому. После полицейские предложили Субботиной спуститься во двор и посмотреть, там ли «ее обидчица». «Обидчицу», вспоминает Субботина, она увидела в машине каршеринга вместе с еще одной, похожей на нее женщиной. О чем и сообщила полицейским. 

— Они, простите за слово, ржали. Снимали на телефон. Мне показалось, что она [Соболь] на переднем сиденье, а она оказалась на заднем. Но не волнуйтесь, я ее потом опознала, — говорит Субботина. 

— По каким признакам опознали? — интересуется адвокат Воронин.  

— Там сидели две девочки светловолосые, они были чем-то похожи друг на друга, они вообще из этой тусовки были похожи. Обе светловолосые, не толстые. Трудно было не ошибиться, — говорит Субботина. — По чертам лица [опознала]. Волосы были убраны в хвост. А на опознании уже у меня ни минуточки сомнения не было. Вот эти глаза, прищур соболевский! И потом вы не можете отрицать, что она интересная женщина. 

Наконец, интересует адвоката и то, сообщала ли Субботина зятю о случившемся — 21 декабря 2020-го, по словам женщины, ни в одной из двух квартир его не было.  

«Нет, не сообщали. Он уехал в командировку, некуда было сообщать, — говорит Субботина, без подробностей заметив, что Кудрявцев и ее дочь разводятся. — Но опять же никакого материального вреда мне причинено не было. Плитку не украли, люстры старые лежат».

Следующей выступает дочь Субботиной, Ирина Кудрявцева — она выше матери и носит длинные темные волосы, которые собирает в высокий хвост. Женщина рассказывает, что, когда пришла Соболь, она вместе с сыном была в квартире № 38 и ничего не видела. Но утренние звонки, говорит она, встревожили ее ребенка. «Я ничего умнее не нашла, как сказать [ему], что кто-то хулиганит», — рассказывает Ирина.

Случившееся, по ее словам, повлияло и на Галину Субботину. «[У нее] состояние было паническое, страх присутствовал, испугалась, очень эмоционально рассказывала о тех событиях», — описывает Кудрявцева, добавляя, что, по ее оценке, ей тоже причинен моральный ущерб.

По просьбе прокурора Головизнина следом зачитывают показания ее сына. «Когда я услышал, что в дверь звонят, я спросил у мамы, она сказала, что балуются. Мне показалось это неприятным», — говорится в них. А следом: «Я слышал, что какая-то женщина зашла в нашу квартиру без разрешения. Это неправильно».

Дальше прокурор хочет допросить курьера Никифорова, благодаря которому, как считает обвинение, Соболь удалось пройти за дверь тамбура. Но найти Никифорова, который вроде бы явился в суд, не удается ни приставам, ни самому Головизнину.

«Вас прокурор беспокоит, вы вообще где? Вас никто не отпускал! Вам нужно как можно быстрее вернуться в суд», — говорит он по телефону, вернувшись в зал.

— Столько полиции нагнали, а он смог проскочить! — повесив трубку, громко удивляется прокурор.

— Как хорошо это курьера характеризует! — замечает адвокат Воронин.

В образовавшуюся паузу Воронину удается получить письменный отказ Соболь от его услуг. Однако судья Шилободина документ не принимает, настаивая, что соратница Навального должна передать его лично — иначе ее позиция суду «неизвестна».

Воронин не соглашается, но за трибуну становится следующий свидетель — участковый Петр Тюляков, с которым 21 декабря прошлого года общались Субботина и Кудрявцева. Суду Тюляков не сообщает ничего нового, но адвокат Воронин настойчиво интересуется: говорила ли участковому Субботина, что ей причинили физический вред. Тот уверяет, что говорила. А на замечание адвоката, что в документе об этом ни слова, берет вину на себя: «Может, я упустил». 

Следом прокурор хочет допросить еще одного свидетеля. Но вместо него в зал заходит Любовь Соболь. Пока судьи нет на месте, она с удовольствием демонстрирует журналистам надпись на белой футболке, прикрытую пиджаком: «Где уголовное дело по отравлению Навального?» И громко объясняет, что какое-то время «погуляла на солнышке», после чего ей сказали, что она может вернуться в зал. 

Судью Шилободину ее возвращение не удивляет. 

— Вы готовы продолжить заседание? — спрашивает она. 

— Ну, если вы по мне соскучились, я готова, — говорит Соболь, доставая из сумки камеру и штатив.

Она повторяет, что отказывается от услуг Воронина, и передает судье соответствующий документ. Шилободина, кажется, не без облегчения переносит заседание на 12 апреля. К этому времени Соболь, которой официально так и не позволили продолжить участие в рассмотрении собственного уголовного дела, должна найти нового адвоката.