«Моя темная Ванесса» — роман о связи взрослого мужчины с девушкой-подростком Автор задает вопросы, на которые читателю будет непросто ответить

Литературный критик Галина Юзефович рассказывает о дебютном романе американской писательницы Кейт Элизабет Рассел «Моя темная Ванесса». Главной героине Ванессе 32 года. В 15 она вступила в связь со взрослым преподавателем в престижной школе-интернате, и это сильно повлияло на ее жизнь. Все эти годы она вспоминает эту ситуацию снова и снова, пытаясь понять, что же тогда произошло — и есть ли в этой истории виноватые.

Кейт Элизабет Рассел. Моя темная Ванесса. М.: Синдбад, 2021. Перевод Л. Карцивадзе

Если подходить к вопросу тематической классификации с формальных позиций, роман Кейт Элизабет Рассел, конечно, окажется на одной полке с так называемыми «книгами о травме», ставшими в последнее время всемирным литературным мейнстримом. Подлинные, частично подлинные или полностью вымышленные истории разного рода душевных и физических надломов, так или иначе проистекающих из действий других людей, сегодня уверенно теснят едва ли не все прочие сюжеты и вызывают в читателях узнавание, сострадание, негодование, раздражение и еще добрый десяток эмоций. «Эмоции» — слово в этом контексте не случайное - большая часть книг о травме в первую очередь рассчитана именно на пробуждение в человеке сопереживания, на мощный и непосредственный эмпатический отклик. 

В этом смысле литературный дебют американки Кейт Элизабет Рассел «Моя темная Ванесса» стоит особняком как текст, рассчитанный не столько на эмоциональное, сколько на интеллектуальное проживание и переживание. Пожалуй, его можно рассматривать как своего рода энциклопедию травмы — не в силу разнообразия представленных объектов (травма-то там как раз одна-единственная), а исключительно в силу энциклопедически подробной, стереоскопической и протяженной по времени ее репрезентации.

Пятнадцатилетняя Ванесса, по стипендии поступившая в дорогую частную школу-интернат, чувствует себя бесконечно несчастной после разрыва с лучшей (и единственной) подругой. Именно такая — одинокая, оторванная от родителей и сверстников, погруженная в собственные грезы, пишущая стихи, меланхоличная — Ванесса становится объектом пристального интереса со стороны сорокалетнего учителя литературы Джейкоба Стрейна. От восхищения ее поэтическими опусами он плавно переходит к книжным рекомендациям — поначалу нейтральным и даже полезным, но постепенно все более и более рискованным: он то многозначительно вручает Ванессе набоковскую «Лолиту», то цитирует «Бледное пламя», то упоминает письма престарелого Свифта к его юной возлюбленной, которую — сюрприз! — тоже звали Ванессой. От рекомендаций он медленно переходит к прикосновениям, от прикосновений — к поцелуям, а дальше — к запретному, гибельно опасному сексу. Ну, и конечно, возмездие не заставляет себя ждать: Ванессу ждет позорное и унизительное изгнание из школы и годы отчаяния, Стрейна — пятно на репутации и косые взгляды коллег.  

Эта связь между взрослым мужчиной и девочкой-подростком, казалось бы, по определению недолговечная, оказывается на удивление прочной. Даже спустя семнадцать лет после описываемых событий Ванесса продолжает жить в ее тени — она бесконечно прокручивает в памяти события тех месяцев, она продолжает время от времени встречаться со Стрейном, она чувствует его власть над собой, над ее будущим, над всем тем, кем она стала (или не стала). Ванесса пьет и употребляет наркотики, все ее блестящие способности ушли в песок, она не стала ни писателем, ни преподавателем. У нее не клеятся отношения с мужчинами, у нее нет друзей, а в доме царит вечный непроходимый хаос. В сущности, в свои тридцать два года она все еще та же девочка, замершая в своем пятнадцатилетии, как муха в янтаре — не живая, не мертвая, с навечно отложенной жизнью.

Эта ситуация — безнадежная, но по-своему стабильная, выходит из-под контроля, когда на волне кампании #MeToo с разоблачением Стрейна выступает другая бывшая школьница, к которой тот приставал через несколько лет после Ванессы. И в этот момент все воспоминания, запертые внутри черепной коробки, начинают рваться наружу, все сложные договоренности с собой рушатся, а все шаткие концепции, призванные хоть как-то примирить произошедшее с универсальными этическими нормами, идут трещинами и рассыпаются в прах, давая тем самым героине надежду на духовное возрождение и освобождение от призраков прошлого. 

Однако какой бы однозначной (и, чего греха таить, душещипательной) ни была история Ванессы, Кейт Элизабет Рассел дает нам возможность рассмотреть ее со всех сторон — и увидеть в ней множество шокирующих нюансов, о которых говорить обычно не принято. 

Героине всего пятнадцать, но она очень умна и развита для своего возраста, да и физически вполне сформировалась: ее тело — это тело молодой женщины, а не ребенка, и автор это деликатно, но вполне определенно проговаривает. Да, Стрейн пользуется одиночеством и очевидной слабостью Ванессы, но при этом он ее в самом деле любит — и ради этой любви рискует многим. Да, его привлекают девушки-подростки, но ни с одной из них он не заходит так далеко, как с Ванессой, поэтому, обвиняя его, другие словно бы узурпируют ее право решать, достоин Стрейн снисхождения или кары. Он честно пытается порвать со своей юной возлюбленной после разоблачения, дает ей шанс адаптироваться к взрослой жизни и не цепляется за соединяющие их узы. Нет, он ни в какой момент не применяет грубую силу, не настаивает и не уговаривает — он спрашивает ее согласия на каждую мелочь, будь то поцелуй или откровенное касание, и во многих случаях Ванесса сама форсирует события. Да, Стрейн лжет и манипулирует. Нет, Ванесса не хочет признавать себя жертвой — она убеждена, что действовала сознательно, и не готова признать свое согласие на отношения с учителем простой формальностью. Да, ее жизнь разрушена, но нет, она не хочет на этом основании выворачиваться наизнанку перед журналистами, вываливая на публику интимное и сокровенное.

Одновременно показывая нам ситуацию изнутри и снаружи, с точки зрения героини и с позиций привычной для нас морали, Кейт Элизабет Рассел формирует внутри романа сложную двойную оптику, воздействующую в первую очередь на разум, а не на чувства читателя. В каждой точке мы пытаемся выбрать сторону, нащупать оптимальную стратегию, понять всех участников и выработать этическую конвенцию, которая позволила бы минимизировать ущерб, но постоянно заходим в тупик. 

Будет ли лучше, если мы лишим подростка права на субъектность и объявим его не способным принимать решения и нести за них ответственность? Или оставим пятнадцатилетнюю девочку, почти ребенка, на произвол дурного и безнравственного взрослого? Признание кого-то жертвой — это избавление от вины или обесценивание чужого опыта? Что должен делать взрослый, оказавшийся свидетелем подобного — и есть ли надежные правила, позволяющие избежать ошибки? Поможет ли возмездие тому, кто уже пострадал, и если да, то как долго этой мести имеет смысл ждать? Автор ставит перед читателем десятки подобных вопросов — и ни на один не дает ясного ответа. В результате травма в трактовке Рассел предстает не одним глобальным монолитным событием, а чередой событий мелких и локальных, плохих или половинчатых решений, социальных предрассудков, роковых случайностей, устойчивых поведенческих паттернов, срабатывающих не там и не так, как надо.

Выносить этические суждения, касающиеся крупных объектов относительно просто — и при таком взгляде нам, конечно, легко определиться с тем, кто прав, а кто виноват. Кейт Элизабет Рассел лишает нас этой комфортной определенности, до бесконечности дробя травму, пережитую Ванессой, и принуждая нас не к относительно простой эмпатической реакции в духе «как жаль бедняжку», а к напряженной работе мысли, к мучительному просеиванию событийного песка, к анализу и поиску тех развилок, в которых что-то пошло не так. Лишая читателя возможности пережить желанный катарсис и разлиться сладкими слезами сострадания, Рассел добивается эффекта парадоксального и в то же время очень полезного: она позволяет нам увидеть травму во всем ее уродстве и вместе с тем сложности, тем самым призывая не к простому сочувствию, но направленному осмыслению, пониманию — и противодействию.