«Я стал еще более злым на всех наших врагов» Сотрудник ФБК Руслан Шаведдинов вернулся после года в армии: он служил на Новой Земле в условиях, которые хуже тюремных. Мы с ним поговорили

23 декабря 2019 года в квартиру сотрудника Фонда борьбы с коррупцией Руслана Шаведдинова пришли с обыском. Самого активиста фактически похитили — увезли на допрос, а потом насильно отправили проходить армейскую службу. Целый год Шаведдинов провел на архипелаге Новая Земля в Северном Ледовитом океане — во время службы он рассказывал, что ему запрещают пользоваться телефоном, отправлять и получать письма. То есть армейские условия жизни оказались в его случае хуже тюремных. 23 декабря 2020-го Шаведдинов вернулся в Москву. Спецкор «Медузы» Александра Сивцова поговорила с ним о том, каково это — жить в Заполярье по соседству с медведями, а главные новости (даже об отравлении Алексея Навального) узнавать с большим опозданием.

— Какие ощущения от возвращения в Москву после года на Новой Земле?

— Бесконечно счастлив вернуться домой. Увидеть близких, коллег — и большое количество людей вообще. Весь последний год я был окружен медведями, собачками и парочкой ребят, которым не повезло оказаться там. 

— Все ощущалось как ссылка?

— Да, это возвращение из ссылки. Я был год вдали от всего в наказание за то, чем мы занимаемся. За нашу политическую и антикоррупционную работу.

— Вернувшись, ты продолжишь заниматься этим?  

— Это был бы отличный подарок тем, кто меня закидывал в ссылку, — вернуться, притихнуть, сложить ручки и ничего не делать. Но я продолжу свою деятельность. С нетерпением жду 2021 года, когда будут выборы [в Госдуму] и с помощью «Умного голосования» мы сможем выкинуть как можно больше единороссов.

— Когда ты узнал, что возвращаешься в Москву?

— У меня был волшебный календарик, который мне прислали в одном из писем. Я зачеркивал дни, понимал, что уже конец декабря — и совсем скоро меня должны будут отсюда вывезти. Будет совсем странно, если я проведу второй Новый год здесь.

В одно утро мне сказали переодеваться. Сообщили, что, возможно, я полечу [домой]. Переоделся, меня долго досматривали, проводили беседы, инструктировали, как не стоит себя вести при полете домой, — даже задержали рейс на Новой Земле из-за этого. Мне кажется, что все люди, которые там сидели и ждали, что наконец поедут домой, немного косо смотрели на меня: «Ах, этот Шаведдинов, из-за него задерживают наш рейс».

— Это тоже военнослужащие?  

— Нет. Там много рабочих, которые обслуживают объекты «Росатома» и другие. Их можно назвать просто вахтовиками.

— А твои сослуживцы не полетели обратно?

— Если на Новую Землю приезжают военнослужащие, их туда присылают из Архангельской области. Это местные, их присылают в июле и ноябре. Чтобы какого-то парня из Москвы привезли туда в декабре — это нонсенс. Поэтому последних военнослужащих увезли в ноябре. Когда я улетал, со мной были только рабочие. Все это подтверждает, что меня никто не ждал [в военной части в декабре 2019-го].

— А как тебя встретили там год назад?

— С испуганными глазами. Люди, которым поручили меня наблюдать в первый день, были напуганы не меньше моего. Им явно позвонили в последний момент, сильно подготовиться времени не было. Они смотрели с опаской: «Кого это они нам прислали?» Я был плохим подарком на Новый год.

— Как проходила сама служба?

— С декабря по начало марта я был в воинской части. Меня окружали военнослужащие, а со мной рядом всегда находился контрактник. Он снимал каждое мое действие и следил, чтобы я, не дай бог, не раздобыл телефон. А потом в марте меня решили отвезти за 300 километров от воинской части, где есть объект «Бочка» — радиотехнический пост номер три. Туда меня доставили на вертолете.

Там [в «Бочке»] были я и несколько человек, которые там работают. Для того, чтобы выжить там чисто физически, тебе нужен свет. И есть люди, которые обслуживают дизель и другие рабочие штуки. Они там находятся только для того, чтобы обеспечивать свою жизнь. А меня туда закинули, потому что это единственное место на Новой Земле, где вообще не было связи.

Самое большое нас [в «Бочке»] было шесть человек, но потом двое улетели, один отправился в отпуск. Почти вся моя служба состояла из трех человек. Но эти люди два месяца проходили подготовку к объекту: они знали, как все устроено, были морально подготовлены, у них была возможность предупредить близких, что они будут без связи. А я оказался без навыков.

— Тебе объяснили, почему тебя туда отправляют?

— Никто ничего не объяснил. Рано утром мне сказали: «У тебя есть пять минут». Я собрал вещи, меня посадили в машину, привезли на площадку и запихнули в вертолет. Вышел я из вертолета, лицезрея голое поле снега, горочки и «Бочку». Мне сказали, что я тут буду жить. Так я и провел девять месяцев.  

— Ты говоришь, что людей готовят к такой службе. Как ты справлялся?  

— Если у тебя есть две руки и ноги, ты можешь существовать. Но все, что ты там делаешь, это занимаешься обеспечением своей жизни. Поменять полы, потому что они гниют, построить крышу, заклеить окна. Постоянно что-то делаешь для выживания или просто чистишь снег.

— Как устроена сама «Бочка»?

— Это деревянная пристройка с проходами, куда ты постоянно ходишь, попадая в отсеки «Бочки». Спальня, кухня и комната с радиосвязью, по которой с нами связывались и говорили открыть площадку, чтобы вертолет приземлился.

— Это часто происходило?

— В 30 километрах от моей «Бочки» находится объект, на который приезжали вахтовики. К ним прилетали один-два раза в неделю — а нам говорили быть готовыми, потому что, может быть, нужна будет дополнительная [вертолетная] площадка.

А с нами связывались, чтобы пообщаться и сообщить, что к нам прилетят, один раз в месяц-полтора.

— Кто к вам прилетал?

— Представители воинской части, которые занимаются обеспечением. Прилетал вертолет, чтобы скинуть мешок муки, консервы, ящик с картошкой и крупу. 

— Вы сами себе готовили?

— Да. Мы все приобрели навыки приготовления каши и сами готовили хлеб.  

— Ты рассказывал, что для того, чтобы получить воду, тебе нужно было пройти несколько километров. В «Бочке» не было воды?

— До начала июня, пока был снег, я выходил с лопатой, резал квадратик снега, относил его в комнату, где стоит несколько больших бочек на обогревателе, кидал снег — и он таял. Потом этой водой умывался, готовил еду и пускал на технические нужды. 

Когда снега было поменьше, каждый брал 50-литровую канистру и шел за водой [к реке]. Это было как поход: человек с карабином и два человека с канистрами.

— Какие еще были сложности? 

— Я провел все эти месяцы без телефона — мне только два раза дали позвонить с рук офицера по громкой связи. Два майора и подполковник держали телефон в руках — а мне дали на разговоры с близкими и родными пять минут. Они слушали, как моя мама плачет после моего похищения. Все разговоры были только в их присутствии. Они фиксировали это на камеру — как будто я ограничен в правах [и могу говорить по телефону].

Еще в октябре [2020-го] у меня был суд касательно того, что нам прислали просроченные консервы — их срок истек год-полтора назад. Мы обжаловали это, и воинская часть признала, что это действительно было. Но как будто они это просто недоглядели — что это ошибка и больше такого не повторится. В следующие два месяца просроченной едой не кормили. 

Еще у нас не было медицинской помощи. У нас в «Бочке» было много ремонтных работ. Мой сослуживец делал крышу, гвоздь попал ему в глаз. Глаз опух, мы сообщили по радиосвязи, что у нас тут ЧП. Но нам сказали, что надо подождать пять дней — если [опухоль] не спадет, то будут разбираться. Через пять дней стало еще хуже, через неделю после этого прилетел рейс, его забрали. Оказалось, было повреждение роговицы — и теперь зрение у него минус восемь.

— Ты чему-то научился за год изоляции?

— Возможно, стал еще более злым на всех наших врагов.

Единственный навык, который приобрел, — это быстро бегать от медведей. Это важный скилл в Арктике! Бывали моменты, когда надо чистить вертолетную площадку и туда идет медведь. Ему пофиг, что ты ему кричишь, чтобы он не подходил близко. И надо было чик-чик, быстренько добежать до своей «Бочки», отсидеться, пока он уйдет, и возвращаться, чтобы встречать вертолет с едой. 

— Каково вообще жить в соседстве с медведями? 

— Медведей встретить можно было довольно часто. В какой-то момент они начали приходить на крыльцо — уже, знаешь, как домашние животные. Они приходили на запах еды, когда мы кормили собак или когда готовили что-то себе. Жили с нами, были не агрессивны, потому что, видимо, понимали, что то, что мы готовим, — это единственный источник еды.

Когда я увидел первый раз медведя, было страшно. Было жутко, когда шел за водой несколько километров к речке: около воды — медведи. Когда идешь два километра, вокруг ничего нет, некуда спрятаться и убежать, а оружия, которое есть у командира, сопровождающего нас, медведи не боятся… Их не пугают выстрелы в воздух.

Было страшно, когда они подходили очень близко к двери — они могли выломать ее и попасть к нам. Потом уже подумал, что мне придется с медведями еще много времени провести, привык и перестал особо реагировать. Повезло, что они были добренькими и на нас не нападали.

Поначалу я кормил только собак, а медведи приходили и отбирали еду у них. Потом уже кормил медведей из окошка. Видел как они сидели рядом с «Бочкой» и никуда не собирались уходить. И чтобы им не было грустно и одиноко, кидал им из окна. Нам привозили много рыбных консервов, есть без конца их было невозможно, и было совсем не жалко отдать их собакам и медведям.

— А какие у тебя были отношения с людьми в «Бочке»?

— Все прекрасно понимали, что надо выживать и для этого не нужно ругаться. Было много командной работы, и все вынуждены были сплотиться. 

— Они знали, кто ты?

— Там не знали, потому что у них не было связи. А ребята из военной части на Новой Земле в курсе — им проводили инструктаж, кто к ним летит, и [говорили]: «Давайте быть с ним осторожнее».

Но когда тебе 18–19 лет и тебе говорят, что парень под запретом, это еще больше вызывает желание пообщаться. С этим проблем не было, всем было только интересно узнать, как все устроено у нас в ФБК. Один респектовал, остальные [меня] поддерживали на словах, как красиво меня доставили [в армию] с полицией. Была поддержка. 

— Ты говоришь, что у тебя был календарик. К тебе, выходит, письма все-таки приходили?

— Довольно избирательно и с большим опозданием. Всегда [отдавали письма] демонстративно, на камеру. Я точно получал не все, потому что сейчас мне пишут люди, что по треку [системе отслеживания] их письма на Новой Земле.

Но какие-то письма привозили. Новости, может, я и не знал, но то, что все живы, узнавал из писем.

— Чьи письма доходили?

— Писали люди со всей России. Самая смешная открытка, которая сделала больно, а потом смешно, — из Доминиканы. Люди написали, что присылают лучи солнца оттуда. Сначала я негодовал — я-то солнца давно не видел, а потом стало смешно, что на Новую Землю может прийти открытка из Доминиканы. 

Я все письма забрал, приехал [в Москву] с огромной сумкой — она полная писем, они мне все очень дороги, не могу оставить их. И теперь главная задача, где их дома разложить, так как очень много писали и практически все из регионов. Очень много писем из Москвы не пропускали. 

— От близких или коллег ты получал письма?

— От [своей девушки] Киры [Ярмыш] получал. У мамы лежит куча возвращенных [ей писем]. «Почта России» играла со всеми в кошки-мышки и включала разные отговорки: от того, что индекс не правильный и зря они принимали письма, до того, что почта там не работает. Но несколько писем все-таки пришло от мамы — поздравление с днем рождения было.

— Ты мог отвечать на них?

— У письма оттуда очень длинная дорога. Я написал, отдал вертолету, он отвезет на сам архипелаг, а там его сажают на самолет. Потом письма прилетают сюда и их распределяют. Я всем писал ответы и убежден, что никто в России не написал столько писем от руки в этом году, сколько я. 

— Сколько?

— Я не считал, но Кире и сотрудникам фонда писал каждый день. Так было полтора месяца. Потом решил, что им это надоест, и начал реже — раз в неделю. Учитывая все, получается около 400 писем точно. И все они полны рассказов о моей жизни.

— Помимо писем и редкой радиосвязи у тебя была еще какая-то связь с внешним миром?

— Был телевизор, но так как там дует ветр, то с тарелкой и антенной проблемы — он практически всегда не работает. Но весной я его смотрел и узнавал новости. Со мной это сыграло злую шутку. Из новостей я узнал о коронавирусе. Говорили, что в Москве много людей заболевает и умирает пачками. Тяжеловато было, что я никому не мог позвонить. 

— Как ты узнал об отравлении Алексея Навального? 

— Мне Кира написала письмо. Но она написала, когда Алексей уже вышел из комы.

До этого мне сообщили [об отравлении] по радиосвязи. Сказали: «Твой друг в коме, кажется, отравили». Я хожу и не понимаю, что там вообще: вышел ли он из комы, что там случилось, в порядке ли все остальные. Мрачный момент, когда ты в таком неведении. Было тяжело.

А через месяц или чуть больше мне уже пришло письмо от Киры, где она в подробностях все рассказала. Я был в шоке, думал: «Как вы тут все?»

— В течение этого года тебя не охватывало отчаяние?

— Я старался не отчаиваться. Мне казалось, что если я буду унывать, это будет очень большим подарком для всех нехороших людей, которые меня туда отправили.

Плюс письма, которые я получал, сильно упрощали жизнь, потому что можно было отвлечься от происходящего треша. Я читал классные истории, которые люди писали, слова поддержки. Это и спасало.

— Как тебе кажется, что еще самого важного ты упустил за год?

— Я пропустил целый год. Знаю информацию, но пока не всю. Моя реакция, что я ничего не знаю и наивно переспрашиваю, всех веселит. Но я надеюсь наверстать, чтобы не казаться человеком, который выпал [из потока новостей]. 

Знаю, что мы теперь знаем, кто отравил Навального. Вплоть до телефонов и адресов этих людей. Вчера утром я посмотрел видео, где Навальный говорил с [предполагаемым отравителем из ФСБ Константином] Кудрявцевым.

Сейчас еще слушаю рассказы, как вам было тяжело на самоизоляции. И это довольно печально, сочувствую. Я думал, у меня год сложный, но оказалось, у вас тоже адочка хватало.

— Когда ты узнал про само расследование?

— Находясь на Новой Земле. Перед вылетом был день, когда у меня был «день с телефонным звонком». Я позвонил [сотрудникам ФБК] и сказал, что, возможно, прилечу, но пока точно не знаю. Тогда мне коллеги сказали: «Мы недавно опубликовали видео, где показываем, кто ручками исполнял приказ Путина».

Удивительно, что эта группа каталась с нами несколько лет. Я был в шоке. Но я еще не смотрел это видео. 

— Не было страшно возвращаться обратно на таком фоне?

— Я догадывался, что тут все глобально изменилось, даже по тем новостям, которые доходили. Но мне не хотелось забиться в уголочке. Безумно хотелось вернуться, чтобы продолжить делать то, чем мы занимаемся обычно, — а именно усложняем жизнь нехорошим людям. 

— Что именно собираешься дальше делать?

— Отдохнуть на каникулах, а потом ударно взяться за 2021 год. Это безумно важный год в политическом вопросе — год выборов в Госдуму. Работать с «Умным голосованием», в которое мы вложили много сил в 2019 году. И еще у нас есть кандидаты из ФБК, которые будут баллотироваться. 

— Думаешь, за 2020 год политическая ситуация в России сильно изменилась?

— Глобально нет, но все те же люди, которые делали нехорошие вещи, продолжают делать их. Все хуже и хуже, все меньше свобод.

Я сейчас узнал про уголовные дела и приговоры в этом году: про дело «Сети», дело Юлии Галяминой. Мы узнали, что ФСБ занимается политическими убийствами.

Но есть и положительные изменения. Никогда не было такого, чтобы в региональных парламентах побеждали наши команды. А в этом году с помощью «Умного голосования» получилось. Это говорит о том, что все, что мы делали, правильно. И мы будем продолжать еще усерднее в следующем году.

— А судиться из-за принудительной отправки в армию будешь?

— У меня огромное количество судов по всем нарушениям, которые происходили во время похищения. Мы все это обжаловали: и сам призыв, и похищение, и все, что сопутствовало, — выбитая дверь [в квартире], отключение мобильной связи.

Сейчас проходим кассацию — последнюю инстанцию в России. И потом подадим огромную жалобу в ЕСПЧ [Европейский суд по правам человека] касательно моего похищения. Потому что все говорит о том, что это была политическая ссылка. 

— Как ты думаешь, почему тебя в нее отправили?

— Весь 2019 год мы [ФБК], и я в частности, провели под большим прессингом из-за того, что запустили «Умное голосование». У меня были арестованы счета и проведены обыски, было наружное наблюдение. 23 декабря просто финальная точка в давлении именно на меня.

Меня отправили на Новую Землю и именно в «Бочку», потому что это единственное место в стране, где нет никакой связи вообще. Даже намека на нее, невозможно ни с кем связаться.

Еще там довольно страшно, одиноко и грустно — это нужно, чтобы запугать молодых ребят. [Показать всем] что не надо высовываться, интересоваться политикой, а то будет как с этим — будете в Арктике кормить белых мишек.

— Мы знаем, что как минимум несколько лет за командой Навального следила ФСБ. В армии за тобой тоже следили и снимали все на видео — кроме времени в «Бочке». С медведями, наверное, все-таки проще жить?

— Медведи прекрасные, но ничто не заменит общение с человеком, даже если он нехороший. Изначально стоит услышать его мотивацию, почему он делает нехорошие дела, и попытаться переубедить.

Получилось так, что почти все ребята из части были из Архангельской области, а это довольно бедный регион — все понимали там, что тут воруют. Нехорошие люди, которые ходили за мной с камерами, признавались, что их родители ходят на митинги против свалки в Шиесе, получают 10 тысяч рублей в месяц и все это их не устраивает.

Другое дело, что, надзирая за мной, они не могли ничего сделать, так как выполняли поручения. Но искренних упырей там не было. Были только те, кто держался за свою зарплату, потому что все у них с этим плохо.