«То, что сейчас делает Моргенштерн, я делал задолго до» Интервью блогера Николая Соболева — об уходе с ютьюба, попытках сохранить популярность и предложении баллотироваться в президенты

Три года назад петербуржец Николай Соболев стал одним из самых популярных видеоблогеров в России — после того, как пришел в шоу «Пусть говорят» и принял участие в обсуждении истории Дианы Шурыгиной. Сейчас у Соболева в ютьюбе больше пяти миллионов подписчиков, но месяц назад блогер выложил прощальное видео. 4 декабря Соболев под псевдонимом Solo выпустил музыкальный альбом. «Медуза» поговорила с ним и узнала, действительно ли блогер покидает ютьюб, как он пытался сохранить популярность и узнаваемость после нескольких скандалов — и чем он похож на Моргенштерна.

— Твое последнее видео называется «До свидания, ютьюб». Там ты говоришь: «Когда ты залетел как батя на „Пусть говорят“, а потом сидишь в своей комнате и думаешь: „Господи, а вот что мне сейчас сделать, чтобы эта популярность, которая у меня появилась, она не иссякла?“» 

— Речь идет о периоде, когда я из детской любознательности в большей степени и, конечно же, из-за попытки стремиться к большим просмотрам, популярности и упоминаемости пошел на «Пусть говорят». Много думал потом, как отделаться от репутации «эксперта в студии».

— Ты жалел, что пошел?

— Было бы глупо жалеть о том, что привело к мощному скачку популярности. Но после нескольких появлений в разных ток-шоу я начал отождествляться с образом человека, который сидит в пиджаке и громогласно анализирует на всю страну, кто с кем переспал. Очень уверенно [анализирует]. 

Я погрузился в клоаку, где люди хлопают по команде — как в театрализованном представлении. Где все начинают не быть, а казаться. За кулисами ты стоишь с людьми, они выглядят и разговаривают одним образом, а потом ты оказываешься на передаче — и происходит трансформация. Сразу понимаешь: там все не просто отыгрывают, но и от тебя ожидают того же. Хотя иногда ты, безмолвно смотря на это, хочешь крикнуть: «Ребят, вы сейчас вообще понимаете, что происходит?» 

А потом начинаешь не только отождествляться с этим образом, но и бессознательно становиться человеком, который отражает существующую реальность вокруг. В какой информации ты варишься, тем человеком ты и становишься. 

Тогда, в 2017 году, как раз произошел инцидент с Дианой Шурыгиной, мои походы на «Пусть говорят», свалившаяся популярность. Я стал ставить перед собой деструктивную цель — удерживать упоминаемость любым образом. Это было то самое время, когда многие говорили, что я стану политиком. Тот же Дудь пророчил мне своими вопросами будущее человека на высоких трибунах в толстом галстуке и пиджаке.

Тогда на самом деле я настолько запутался в твистах судьбы, что задумался даже: возможно, путь в политику правильный. Возможно, этот путь подойдет мне — человеку, который может уверенно манипулировать мнением людей. 

— У тебя были реальные возможности и предложения?

— Такие предложения поступали. Политтехнологи одного агентства сделали мне психоделическое предложение: участвовать в президентских выборах 2018 года. Как бы абсурдно это ни звучало, ведь избирательного возраста я не достиг. Неважно — такая кампания могла быть профинансирована. 

— Что говорили родители?

— Всегда шутили, что мне будет по плечу образ эдакого проповедника, который стоит и кричит на весь зал: «Аллилуйя». И весь зал повторяет за ним синхронно. 

Я раздумывал над этим и только через несколько лет понял, что цели, которые я ставил перед собой, — это то, что я называю «синдромом Ольги Бузовой». Ты получаешь известность, а потом начинаешь бесконечно эпатировать, устраивая непонятные перформансы ради перформансов, чтобы бесконечно попадать в инфополе. Я стремился к этому в 2018 году — в «постшурыгинский» период моей жизни. 

— Каково гнаться за этим?

— Ужасно, потому что теряешь себя в первую очередь. Уже не понимаешь, ради чего эта погоня происходит. Просто гонишься за цифрами и не успеваешь передохнуть, остановиться на секунду, посмотреть, а что тебе это приносит в жизни. Смешиваешь себя постоянно с какими-то громкими заголовками, сам становишься как один большой заголовок. Ты будто бы не живой человек, а бренд. И вот я стал брендом: Н-и-и-иколай Соболев, пиджаки, галстуки, красноречивые фразы как из учебников бизнес-тренеров.  

— Как ты тогда выбирал, на что ориентироваться?

— Я смотрел на обстоятельства: где я нахожусь и что людям примерно нужно. Я уже тогда это понимал, потому что у меня был канал «Ракамакафо» с тремя миллионами подписчиков. Понимал тренды ютьюба, потому что смотрел его на протяжении семи лет. Все, что мне подворачивалось под руку, я пытался раскручивать. Как ребенок, которого завели в лес — он около сосенок стоит, а его раскручивают, завязав глаза. Ты в кромешной темноте, как ежик в тумане, бредешь в попытке натолкнуться на то, что людям нужно, — анализируя, что хайпово, а что нет. Например, мне как-то скинули скрин, где был умелый фотошоп, — там было написано: «„Пусть говорят“: ведущий Николай Соболев». 

— И тогда появилась новость, что ты будешь ведущим программы. 

— Я ее вбросил самолично. [Хотя] инициатива даже не от меня исходила. Я был у своего друга Гурама гостем в шоу. В ходе игры состоялся спор, мне выпал один из предложенных вариантов — нужно было опубликовать пост с лейтмотивом «Николай Соболев — новый ведущий „Пусть говорят“». Пост был заброшен, шалость удалась, все раскрутилось в хайп, [об этом] начали писать в разных пабликах. Следствие — больше лайков, больше просмотров, больше всего. И таких вариантов в жизни подворачивалось много. 

— На какие тренды ты опирался, чтобы раскрутиться?

— Ну вот ситуация с той же Шурыгиной была понятная. Об этом говорил весь интернет. Случай вопиющий, беспрецедентный, учитывая, что девушка из себя представляла достаточно яркую личность: за словом в карман не лезла, еще и выглядела как глянцевая картинка на экране. Ты сразу же понимаешь, что в этой теме можно появиться, можно ее разобрать. 

Причем моей изначальной инициативой было, как я любил раньше, защитить слабых. Мы начинали с этого наш проект [«Ракамакафо»] — призывали людей на улице не проходить мимо других людей в сложных ситуациях. Это была одна из них. Мы даже хотели сделать на тему Шурыгиной социальный эксперимент в «Ракамакафо». Концептуально это хорошо подходило. Можно было смоделировать ситуацию изнасилования на вписке. В итоге мы затянули и не сделали его, но у меня была пара выпусков на тему неравнодушия до этого — и меня пригласили в «Пусть говорят». 

У меня тогда поднялась температура, но я все равно пошел. Понял, что если приду, то смогу обратиться к молодым людям, которые могут попасть в такие же ситуации. Вдохновлялся этой идеей. Также думал о рейтингах — это не скрываю. Любой блогер преследует эту цель, каким бы он искренним и честным ни был. Мы хотим, чтобы наше творчество получало от людей определенный отклик. 

Дальше Шурыгина прошла, начался следующий инцидент. Кемерово, кажется. Мне позвонил директор моего рекламного агентства и сказал: «Слушай, там в Кемерове жесть какая-то. Мне звонят люди оттуда и говорят, что там на самом деле скрывают количество жертв». Это была самая актуальная тема. Я расчувствовался, сделал [ролик]. Дальше случилось фиаско, ведь информация о жертвах была не проверена, а я об этой теме заикнулся. 

Много было таких тем. Можно сказать, то, что делает сейчас Моргенштерн, я делал задолго до. Это актуальные перформансы. Ему это к образу подходит куда больше, потому что он сам весь эпатажный. Может сказать на выступлении в Беларуси: «Мне абсолютно насрать, что происходит в нашей стране и в вашей стране в том числе». 

У меня был обратный образ — справедливого проповедника. И все эти эксцентричные вещи, которые я делал, гармонично с ним не сходились. Позже я понял, что, наверное, злоупотреблял инфоповодами. Ты понимаешь тренды, когда варишься в этом. Смотришь, что людям интересно. А людям испокон веков интересно одно и то же. 

— Что?

— Жесть, насилие, кровь, жертвы, что-то яркое. Чем громче взрыв, тем больше разговоров. 

— А тебе каково было работать с этим? 

— Человек — самое адаптивное существо в мире. 

— Ты адаптировался ради чего? Ради актуальности, популярности?

— Когда ты становишься блогером в 19 лет…

— Подсаживаешься на иглу популярности?

— Да. Подсаживаешься на иглу, а это высший наркотик. Ты понимаешь, что это твое предназначение, раз тебя люди посмотрели, раз какие-то эксперименты на канале набирали миллионы просмотров. Ты всегда должен двигаться в этом [направлении].

Если набираешь меньше просмотров, то у тебя психологическая установка, что ты проигрываешь. Если больше — выигрываешь. И когда тебе 22 года, ты не разделяешь, что хорошо, а что — плохо. Просто есть «больше» и «меньше». Я не видел, где лучше, а где хуже. Когда взрослеешь, делаешь выводы из своих ошибок и понимаешь, как в целом строится институт репутации. Конечно, говорят, его нет в России. Я с этим отчасти согласен, но все-таки это не совсем так. Безусловно, люди составляют о тебе мнение. 

— Ты понимаешь, какая у тебя сейчас репутация?

— Люди колеблются. Всегда, когда происходит какое-то сильное, яркое событие, связанное с твоим именем, его нужно как будто бы перекрыть чем-то, чтобы люди начали воспринимать тебя по-другому. Последнее громкое, что со мной было, — это как раз 2018 год. История с парком Горького, в которой я оказался замешан.

С тех пор я сказал, что больше такого не будет, что я буду внимателен к деталям и к тому, что мне предлагают. Подсунуть под разным предлогом могут что угодно. Когда человек не осознает, что он делает, пихнуть интеграцию можно подешевле. Много кто этим пользуется и сейчас. Наивность блогеров, когда они не понимают обстоятельств, — инструмент в руках маркетологов.

Спустя два года я могу сказать, что ни разу подобная история не повторилась и не повторится. В последние два года я максимально искренен и честен на своем канале. Возможно, допускал какие-то фактические ошибки — от этого никто не застрахован. Но по крайней мере я говорил то, о чем мне хотелось говорить, и анализировал ситуацию честно, не пытаясь подстраиваться под общественное мнение. 

— С какого момента ты не пытался подстраиваться?

— Наверное, с середины 2018 года, когда все это случилось. Все, что я говорю на канале, — мое личное субъективное мнение. Иногда это совпадает с актуальным мнением — это возможно. Я выражаю несложную позицию. Я не нигилист, не скептик, а в целом достаточно оптимистично настроенный человек, не лишенный чувства эмпатии.

Все люди вокруг меня, мои работники (редакторы, операторы, музыканты) обсуждают и слышат мою настоящую позицию обо всем. И я чувствовал бы себя неудобно перед ними, если бы мое мнение в жизни и на экране имело хотя бы минимальное расхождение.

— В ролике про парк Горького ты участвовал тоже искренне?

— Абсолютно искренне. Какое у нас было техническое задание [от рекламного агентства]? Подсветить парк Горького — вне упоминания политического контекста и мэра Москвы, выборы которого должны были состояться через пару месяцев. Контекст мне не описали, а я особо не интересовался. 

Я бы никогда не сделал такую интеграцию, зная, что за этим стоит. Особенно после того как я самолично обвинял других людей в политической рекламе. Я был невнимателен, но никогда не был дураком. Да, была погоня за деньгами. Но всему есть предел. Дудь сказал Моргенштерну хорошую фразу, которая здесь подходит: «Предложили бы тебе прорекламировать парк. Ты бы согласился?». Он [Моргенштерн] сказал: «Хорошо, можно в принципе парк прорекламировать».

В парке и его красоте нет проблем. Но если все продвигается в концепции выборов, если это все подсвечивается, чтобы обозначить достижение чиновника, — это другое. Да, в том ролике я действительно произнес фразу: «За последние десять лет парк сильно изменился». Но в техническом задании, которое я получил, не было имени Собянина. Фраза про десять лет была добавлена за три минуты до публикации [ролика]. Меня попросил об этом менеджер [рекламного] агентства. Попросил в самый последний момент, не дав времени на какое-либо обдумывание. А какие достижения у мэра города, в котором я никогда не жил, — мне было неизвестно. 

Когда информация о контексте «Москва похорошела» начала раскрываться публично, я с ребятами дружественного ютьюб-канала вел съемки у Кремля. Раздался звонок, директор [рекламного агентства] WildJam сказал, дословно: «Слушай, там в телеграм-канале форсят информацию, что это все пиар-кампания мэра». И я помню свой первый комментарий: «Так это же не так». Он говорит: «Никаких интервью пока не даем».

Потом вся волна негатива направилась в мою сторону. Люди любят такие инфоповоды, когда медийная личность, которая до этого говорила какие-то сугубо правильные вещи, начинает тонуть. Люди в этот момент не протягивают тебе руку, а сардонически иронизируют, находясь в стороне. 

— Ты на себе это чувствовал?

— Конечно. В момент, когда начался хейт из-за парка Горького, я понимал, что мои слова не воспринимаются никем — что бы я ни сказал, какие аргументы и какие бы доказательства я бы ни предоставил. Люди на тебе не то что крест ставят — они в первую очередь наслаждаются этим падением. Им очень нравится наблюдать за этим.

Люди любят изменение. Люди не любят, когда все однотипно. Если ты, например, не меняешь свой образ, не меняешься в течение нескольких лет, то тебя перестают смотреть, потому что людям просто неинтересно. Людям хочется зрелищ. И когда кто-то популярный оступается, то там уже никакие аргументы и никакие доказательства не играют роли. Важно лишь то, что на это можно посмотреть, — можно еще и камень, и палку в этот костер положить. 

— Ты говорил, что деньги, которые получил от рекламы парка Горького, передал в детский дом?

— Я не передал их в детский дом. Мы сделали ремонт там. 

— Почему ты помог детскому дому, но отказывался называть его? Ведь люди могли подумать, что ты это выдумал, чтобы сбить негатив.

— Подтверждения у меня все есть, в чеках. Сейчас, когда хайп улегся, я могу сказать: это был карельский детский дом в Лахденпохье. Он там единственный.

Но после того инцидента я, даже не называя дом, привнес проблемы в жизнь людей оттуда. Им звонили не переставая. Их отрывали от работы и постоянно пытались какую-то чушь прогнать. Начались расследования.

— Какие?

— Звонили журналисты, вели расследование, пожертвовал ли я туда деньги или нет. А работникам детского дома это докучало. Это было бы очень опрометчиво с моей стороны после того, как я сказал, что пожертвовал куда-то деньги, не пожертвовать их.

Мы отремонтировали кухню. Спальни детей. Любой может съездить и убедиться лично. Правда, делать я этого не рекомендую — люди там работают, работа у них достаточно ответственная. 

— Ты пожертвовал деньги до того, как рассказал про это, или после? 

— Пожертвование — это не единовременный платеж. Мы сделали ремонт. Это долгий процесс, который начался до того, как я это озвучил, а закончился после.

— То есть именно после истории с парком Горького ты решил все переосмыслить?

— Это была финальная точка. Именно в тот момент я задумался, что делаю что-то не так.

У меня был сложный период тогда, потому что я заканчивал длительные отношения. Это был стресс, я постоянно думал о другом, перестал быть внимательным. Это была работа на фоне. Просто обогащение — и мыслительный процесс не особо продвигался.

После этого я переехал в Москву и поменял окружение. Поменялся и образ мыслей. Мне кажется, что для молодого человека 24–25 лет — это второй переходный возраст, как 14–15 лет.

— Почему ты решил переехать?

— Я тогда гнался за «успешным успехом», а тут [в Москве] много людей, много контактов. Мне сказали, что [мне] здесь самое место. Это отчасти было правдой, потому что свою команду я нашел здесь. Людей, с которыми мы создаем музыку, я встретил здесь. 

— Как изменилось твое окружение?

— Люди, которые раньше были со мной, придерживались такого образа мышления: мы самореализуемся, проходим тренинги, читаем «Семь навыков высокоэффективных людей», все ради «успешного успеха». Такая была философия.

В Москве я перестал ставить конечной целью достижение какой-то планки успеха и реализации. Начал задумываться о том, что делаю. Хочу создать что-то, что останется в этом мире, за что действительно не будет стыдно. В интервью Дудя я упоминал это — большие проекты. Настало время. 

— Но ты только в 2020 году решил уйти из ютьюба и записать альбом?

— Альбом я делаю на протяжении последних полутора лет. Сначала нужно было научиться это делать. Хотя я всегда занимался музыкой. С семи лет выступал почти что во всех театральных постановках, был солистом, вокалистом хора. Когда мне было 20 лет, полтора года работал солистом-вокалистом кабаре. У меня мама из театральной семьи — она была концертмейстером Мариинского театра.

После того, как в 2019 году я переехал в Москву, сначала подумал, что нужно масштабировать свой канал. Хотел пойти по пути, которого сейчас придерживается канал «Редакция»: делать более скрупулезные разборы, снимать интервью с героями, запустить гостевое шоу. Мы начали это делать. Я собрал команду, которая могла это производить. Но просто не почувствовал в себе интереса. 

— К чему?

— К генерации идей, к съемке гостевых шоу и длинных репортажей. Это был бы логичный путь, развиваться и прокачиваться в этом. Если можно это так назвать, заниматься локальной журналистикой. Я чувствовал в себе силы, но не чувствовал интереса.

Единственное, чем мне нравилось всегда заниматься, — это музыка. Я сначала начал делать ее один, потом собрал команду. И на протяжении полутора лет мы создаем это все, стараясь идти не по стандартному пути. Это не те песни, которые ты ожидаешь услышать от блогера, известного тем, что постоянно гнался за цифрами и хайпом. 

— Почему ты думаешь, что у тебя получилось бы с журналистикой? 

— Я чувствовал в себе силы. Прекрасно анализирую тренды, формулирую мысли, хотел поступать на факультет журналистики. Но по итогу не почувствовал интереса. 

— Скажи, а если бы ты сейчас встретил Диану Шурыгину, ты бы ей сказал спасибо?

— За что?

— За то, что благодаря ее истории у тебя сильно выросла аудитория.

— Надо говорить спасибо чему-то более всевышнему, чем Диана Шурыгина. Она сама оказалась жертвой обстоятельств. Если бы был Господь Бог, я бы сказал спасибо ему — за те возможности, которые мне подвернулись. Но уж точно не за то, что какую-то школьницу где-то изнасиловали. За это я бы не стал говорить никому спасибо. Было ли изнасилование, не было ли — я бы хотел, чтобы это в целом не происходило.

— У тебя появился популярный ютьюб-канал благодаря программе «Пусть говорят». До этого у тебя не было такой аудитории.

— Да была [аудитория] на самом деле. 

— Такого количества не было.

— Моей личной популярности такой не было, но стоит отметить, что самые популярные видеоролики, которые находятся за моими плечами в моем багаже сейчас, — это ролики на канале «Ракамакафо». Эксперимент «Драка с девушкой» — 20 миллионов просмотров. Эксперимент «Ограбление мальчика» — 14 миллионов просмотров. Там цифры куда серьезнее, чем сейчас на моем личном канале. Это все-таки был плод моей деятельности, это было мое достижение, верно?

Более чем уверен, что не подвернулась бы мне Диана Шурыгина — подвернулось бы что-то другое. Была бы какая-то другая тема, которую я мог бы осветить и добиться популярности другим путем, потому что я человек такой — если я ставлю перед собой какую-либо цель, то стараюсь делать по максимуму и достигать ее.

В любом случае свет клином не сошелся на жертве из Ульяновска. Я никаким образом не горжусь и вообще считаю, что это абсолютно феноменальное с точки зрения абсурдности достижение. Я до сих пор, находясь на ютьюбе семь лет, не понимаю, почему моя личность и мое выступление на той передаче вызвали такой резонанс. Не понимаю этого, не могу это проанализировать. Это какой-то бум, взрыв. Такой же феномен, как и сама Диана Шурыгина.

Конечно, нельзя не порадоваться обстоятельствам, люди ведь заметили мою мысль и разделили ее со мной. Это ценно. Но сказать ей спасибо не могу. Шурыгина — фактор, но не причина. 

— Если говорить про твое «цифровое наследие», которое ты оставил на ютьюбе, как ты его оцениваешь в целом?

— Мне очень не нравится суффикс прошедшего времени, который ты используешь в слове «оставил». 

— Но ты в своем последнем ролике прощаешься с ютьюбом.

— Музыка будет выходить на том же канале. Нельзя сказать, что я распрощался с каналом и медийной деятельностью. Хотя ролики точно не будут выходить в том же визуальном виде. Мы планируем изменить подачу новостного формата.

В определенный момент я словил творческий снобизм. Этим грешат многие музыканты. Когда начинаешь создавать музыку, а создавать — это все-таки не обозревать, ты начинаешь размышлять категориями, что я музыкант, я творец, мне не нужен весь этот блогинг. Все обсуждения не для меня, я птица другого полета. Снобизм. Где-то полгода назад я решил, что совсем не буду снимать ролики. Мы тогда были в разгаре написания материала для альбома.

Сейчас я поменял политику. Поэтому в последнем ролике, который вышел на канале, я отдельно отметил, что визуально все может поменяться. «Отказываться от стены» я не планирую, но технически все будет выполнено на другом уровне. Возможно, с другой подачей. 

— Когда решишь, что будешь делать конкретно?

— Очень многое зависит от обстоятельств после выхода альбома, насколько я буду занят и насколько будет хватать времени для того, чтобы высказывать мысли. Возможно, завтра я проснусь, а мне предложат организовать концерт в Ледовом. Жаль, после выступления Басты его, кажется, закрыли. Может, нет. Все возможно, наша жизнь радикально непредсказуема.

Но отказаться от того, что ты умеешь и чему научился за шесть лет, — это опрометчиво, я считаю. Должна быть какая-то подушка безопасности. Блогинг — это и есть моя подушка безопасности. Ты никогда не знаешь, насколько все [далеко] зайдет и насколько будет успешным тот или иной материал. Канал я закрывать не собираюсь, это сумасшествие. 

— Тогда какие у тебя планы в сфере музыки?

— Я хочу выпустить альбом (интервью мы взяли до его выхода, — прим. «Медузы»). Нет такой цели и мотивации — собрать стадион, стать успешным музыкантом. Я занимаюсь музыкой только потому, что это мне нравится больше всего. Все мое времяпрепровождение на студии с ребятами — это самый чистый кайф. Мы просто делаем то, что умеем. Делаем то, что нам хочется, можем позволить себе эксперименты, не делать ставку на хайповость и трендовость звучания. Мы можем действительно сделать то, что нам нравится, и это увидит большая аудитория.

Если ты начинающий музыкант, ты можешь сколько угодно делать то, что тебе нравится, но ты должен задумываться в большей степени над спросом. Мы можем чуть опустить этот момент — и попробовать поэкспериментировать. Вероятно, многие ожидают услышать речитативный реп или что-то в этом духе. Но у нас много вокала и лирических плотных композиций.

 — Опиши этот жанр?

— Это мультижанровый альбом. Там есть над чем подумать, чему удивиться. Это совершенно точно не то, что от меня ожидал бы кто-либо. Я прекрасно понимаю, вероятно, и твой скепсис: Николай Соболев, который раньше был на «Пусть говорят», хочет сделать альбом. Я понимаю, с чем отождествляюсь. Но это не имеет никакого значения.

Касательно «цифровой истории», «наследия», которое я создал, я могу не то что перечеркнуть — я могу превозмочь это каким угодно способом. И я люблю менять деятельность каждые три года. Много кто говорит, что срок жизни блогера, если он не меняет деятельность, три года. Это любимая фраза Ярослава Андреева. Он наблюдает за 280 блогерами — в его обойме именно столько сейчас. Он говорит: «Три года — срок жизни». Мой внутренний срок занятия чем-либо — три года. И сейчас новый этап.

— Но музыку ты все-таки не для стадионов делаешь?

— Нам будет приятно, если эту музыку разделят многие. Но мотивация делать все это — не для того, чтобы постоять на сцене. Это самая деструктивная мотивация для любого человека, если ты просто стремишься к весьма субъективному эффекту. 

— К популярности и актуальности?

— Да. Популярности и актуальности. Это противоречивая мотивация. 

— Но кажется, она у тебя была как раз такая?

— Ну конечно да. И стал ли я счастлив от этого? Я заработал деньги — действительно, у меня есть возможность реализовать новые проекты так, как я хочу. За это я благодарен судьбе. Не Диане Шурыгиной, а судьбе. 

— Так стал счастлив или нет?

— Сейчас я счастлив из-за всего того багажа опыта, который обрел. Не изменил бы ничего в прошлом. Ведь что не убивает, делает тебя сильнее. 

— У тебя нет опасений, что твою музыку не воспримут серьезно, потому что ты много лет был блогером?

— Если любой начинающий музыкант появляется на горизонте, то у нас все воспринимают это со скепсисом. Мы живем в России. У нас такая ментальность. Мы все стремимся в первую очередь раскритиковать и только потом принять. Процесс принятия займет время. Но у меня есть одно преимущество перед блогерами, которые часто запускают проекты, связанные с альбомами, музыкой. Я [раньше] занимался музыкой, я умею петь. 

— Но ты ведь уже пробовал петь — и не стал популярным музыкантом.

— Я никогда не создавал свою музыку, я исполнял каверы на чужое творчество. И на ютьюбе, и в кабаре «Есенин» на «Озерках» в Санкт-Петербурге. Но если уж говорить о том, что выходило под именем Николая Соболева, то все это смешные клипы и диссы. У меня есть клип на 13 миллионов просмотров, но это продукт творчества гострайтеров, сейчас я иду по кардинально другому пути. Выпускаю музыку не под этим злосчастным брендом «Николай Соболев». У меня другой псевдоним — Solo.

Если ты зайдешь [в комментарии] ко многим роликам с моим исполнением чего-либо, там достаточно часто писали: «Почему ты этим не займешься?» Юра Дудь у меня спрашивал именно это. Еще тогда я обрисовал ему свой путь. Он, правда, не слишком серьезно к этому отнесся. Что ж, время рвать и его шаблоны. Я ему сказал тогда: «Время не пришло». А потом я почувствовал, что оно пришло.

Мы не боимся каких-то разочарований, связанных с релизом, по одной лишь причине — как бы что ни зашло, мы продолжим работу и будем ориентироваться на то, что нравится нам и людям. Будем искать эту золотую середину. Первый альбом — это получение информации. Мы засылаем пакет данных как в информатике и смотрим, сколько вернулось. Проанализировав спрос, мы сделаем выводы. Уже сейчас мы можем создать композицию в любом жанре, это будет звучать хорошо, не по-блогерски. Я уже в своем изменившемся образе приложил все усилия, чтобы это превзошло ожидание многих. 

— А это все-таки важно?

— Когда работаешь в медийной сфере — наверное, все-таки да, потому что ты подсознательно боишься провала, как и любого выхода на сцену.

Задумываясь об этом, я задаю два вопроса. Что изменится в случае успеха? Что изменится в случае провала? И понимаю одно: в моей личной жизни не изменится ничего в худшую сторону в любом случае. Самое главное — я смогу провести работу над ошибками. А уж разных критических ситуаций в моей жизни хватало — их было, наверное, больше, чем почти у любого блогера. Справился. Хотя многие хоронили и мой образ, и мою репутацию, и мой канал несколько десятков раз. Но если ты горишь идеей и относишься к тому, что делаешь самокритично, будет результат. И это лишь вопрос времени.

— Как ты смотришь на современную школу блогеров? 

— Современной школой сейчас можно назвать тикток-дома, тиктокеров. Я считаю, что это временная популярность. Большинство этих людей канет в Лету — так же, как и многие ютьюберы. Может быть, даже стремительнее. Разница в том, что создавать контент в тиктоке гораздо проще, гораздо проще попасть в какую-то волну.

Я, честно говоря, не хочу хвалиться, но можно сравнить. В 2014 году мы создавали социальные эксперименты, на съемку каждого уходило пять дней, после монтажа получался хронометраж шесть минут. Была начальная подводка, конечная подводка. Было какое-то моральное развитие в этом ролике. И он был достаточно хронометражный.

Сейчас тиктоки — это чаще всего просто открывание рта под какую-то песню или что-то подобное. И большинство из звезд, которые становятся популярными, попали в инфополе благодаря алгоритмам и трендам. Мы в свое время тоже попали в какое-то течение. Сейчас течение, прямо скажем, фекальное. 

Кстати, раньше было приложение Vine. По тому же принципу там можно было стать популярным, делая шестисекундные ролики. Были популярные трендсеттеры. Но где сейчас Павел Микус?

— Но тикток — это прибыльно.

— Деньги там, безусловно, имеются. Просто люди не имеют за плечами багажа сложных видеороликов, форматов. В тиктоке они вообще отсутствуют. 

— Сейчас, когда заходишь в ютьюб, как ты смотришь на видео?

— Это профдеформация. Ты в любом случае открываешь тренды.

Но я не смотрю ютьюб, потому что знаю, как создаются шоу, и это уже неинтересно. То же самое, как смотреть на фокусы, когда ты фокусник. Тебе сложно развлечься и удивиться. Мало кто удивляет. Но сейчас ютьюб развивается посредством больших вложений лиц с телевизора. Это позитивная тенденция. 

— Почему?

— Потому что контент становится более продуманным и качественным. Он становится чуть менее искренним, чуть более профессиональным, чуть менее ламповым. То, во что сейчас превращается ютьюб, верное и логичное развитие платформы. 

— Кто тебе нравится?

— Меня впечатляет успех Дудя. Его хватка. Нравится, как он подходит, как он умеет зарабатывать деньги. Мне нравится, что он держит позицию. И пока что оступался в каких-то роликах, но лишь по фактологии. Он последовательный. Он взрослый просто — ему уже 33 года.

Восхищаюсь успехом BadComedian, потому что это человек, который опровергает мою формулу о сроке жизни блогера. Он создает один и тот же контент девять лет и остается популярным. Я бы на его месте начал создавать что-то свое в области кинематографа. Это было бы классно, на это было бы интересно посмотреть. Но все равно то, что он делает, это очень энергозатратно и тоже очень последовательно. 

— А из новичков?

— Не могу не отметить Моргенштерна, хотя он не блогер. Этот парень — новатор. То, что он делает и как он делает, с какой артистичностью, я считаю, что это еще в какой-то степени даже недооценено. Он самый яркий артист 2020 года. Он на голову выше по уровню артистичности, чем все люди, которые создают какой-либо музыкальный или видеоконтент в России. Ходячий перформанс.

Понятное дело, я не разделяю его позиции касательно политики. Да и не нравится мне, какие радикальные идеи он транслирует новому поколению детей — посыл «забрасывайте школу, вот смотрите на меня».

В психологии это называется ошибка выжившего. Далеко не все, смотря на Моргенштерна, смогут стать как он. Единицы, возможно. А он с помощью своего образа пропагандирует это как «лучший путь для развития личности», демонстрируя этот путь на своем уникальном примере — который ни у кого, быть может, и не повторится.

Но то, что он делает, — это максимально ярко и очень профессионально. Для России беспрецедентно.

— Еще раз хочу уточнить: твое последнее видео называется «До свидания ютьюб», но ты все-таки не уходишь?

— Я могу сказать, что это резкая смена деятельности. 

— Которая остается на ютьюбе.

— Безусловно. У меня же канал там, где как раз-таки можно выкладывать клипы и какие-либо свои размышления. 

— Почему не захотел создать новый канал?

— Зачем?

— Это два разных вида деятельности: блог и музыка.

— Я не тот человек, который удаляет фотографии из плохого периода жизни в инстаграме или скрывает старые постыдные ролики. Если ты зайдешь на мой канал, они там почти все будут. Это все я — моя история, мой путь развития. Каким бы он ни был. Отходить от этого я не считаю целесообразным.

 — Это твой путь, да. Ты же и книгу писал как раз — «Путь к успеху» называется.

— Да. 2016 год. 23 мне было. 

— Каково в 23 года писать книгу?

— У меня были соавторы, во-первых. Во-вторых, я там рассказываю о ютьюбе. В целом это единственное, в чем я тогда хорошо разбирался. 

— А какой главный совет ты бы дал блогерам уже сейчас?

— Правильно выбирать мотивацию. Но это очень сложно. Какой бы совет ты ни дал начинающим блогерам, они все равно сделают по-своему. И я делал по-своему. Это как советы от мамы послушать. Сколько бы она раз ни сказала тебе, что нельзя курить сигареты и принимать наркотики, ты все равно сделаешь и то и то. Ну, скорее всего.

Я могу дать совет только стараться заниматься тем, что тебе нравится, дабы не утонуть в образе, который ты создаешь. Потому что сложнее всего выбраться из паутины — из смыслов, которые ты свил, исходя из ложной мотивации.

— Каково это было — терять эту актуальность, понимать, что ты не резонируешь?

— Это все осознанно, понимаешь? 

— Но ты ведь продолжал делать видео.

— Конечно, просто гораздо реже. В этом прикол. Мы специально последние полтора года не меняли визуальное оформление канала. Я даже свой внешний вид не менял. Я даже в новой одежде на экране не появлялся для того, чтобы резко сконтрастировать после выхода релиза.

Это стратегия. Есть в медийной сфере, в сфере пиара понятие «временной тишины». Затишье перед каким-то релизом для того, чтобы людям не осточертело наблюдать тебя на экране.

Когда у тебя пять миллионов подписчиков на ютьюбе, когда ты умеешь разговаривать и выражаться остро, напомнить о себе легче простого. Я могу заниматься этим каждый день. Я могу сделать так, чтобы каждый день кто-то говорил что-то про меня. В этом нет никакой проблемы. Можно снимать хоть ролик в три дня. Наши энергетические мощности в студии, офисе позволяют это сделать вообще без вопросов. Можно клепать как «Редакция» — про коронавирус, про Макгрегора, про Дзюбу, про то, как Яндиев ударил в лицо Харитонову.

Я в курсе всей новостной повестки, у меня есть редакторы. Но мы ушли в затишье, перестали делать периодические выпуски, перестали мелькать специально, чтобы не отвлекаться от дела.

— Это одни и те же люди — те, кто делает с тобой видео и музыку?

— В моей офисной команде два человека, в музыкальной — четыре. В креативной команде по разработке клипов, в видеопродакшне — еще четыре. Всего десять человек на меня работает.

— Сколько они получают?

— Я только на зарплату трачу больше миллиона [рублей] в месяц. 

— А сколько совокупно ушло на запись альбома?

— За полтора года работы — больше 15 миллионов на съемку клипов, зарплату команды, студию и прочее.

— Кроме блогинга у тебя был ресторан «Хайп». Почему ты его продал? 

— Не я [продал его]. Я в ресторан не вкладывался финансово. Так получилось, что люди, которые вложились, открыли его под запуск коронавируса. Это мои хорошие знакомые, друзья. У них была бизнес-идея, они пришли ко мне и сказали: «Слушай, Николай, мы тут хотим создать ресторан, все дела». Я тогда еще немножечко упарывался по старым смыслам. Сказал: «Ну ладно, хорошо». Мое имя используется в маркетинге. Но не было вывесок «ресторан Николая Соболева». 

— По каким старым смыслам?

— Это книга ради книги, ролик ради ролика, ресторан ради ресторана — ради «Николай Соболев открыл ресторан». Мне показалась забавной и увлекательной идея создать место, куда можно прийти и просто посидеть, чувствовать себя как дома, не закрывая счет.

Короче, они создали ресторан. Но они не были в ресторанном бизнесе, поэтому этот ресторан не потянули. Кроме того, человек, который его создавал, очень крупно проиграл в казино. Очень крупно.

— Ты уже заработал столько денег, чтобы тебе хватило на всю жизнь? Или тебе надо продолжать работать?

— Ну, сказать «на всю жизнь» — это, наверное, смело. Но безбедно можно было бы жить достаточно долго. Я могу сказать, что на широкую ногу можно было бы жить несколько лет точно — ни в чем себе не отказывать вообще.

У меня операционные расходы сейчас где-то полтора миллиона рублей в месяц: расходы на студию, аренда офиса, аренда квартиры, зарплата сотрудникам. Я мог бы сократить расходы до 400 тысяч и заниматься старой деятельностью. Зарабатывал бы такие же деньги — и в сухом остатке было бы столько, что я мог бы хоть на Мальдивах жить. Хотя конкретно на себя я трачу немного. Качественные продукты, аренда хорошей квартиры — и все, наверное. 

— Если сравнить заработок в пик популярности и сейчас, есть разница?

— Тогда было где-то два с половиной — три миллиона рублей в месяц. Сейчас где-то полтора-два. Можно было бы не бедствовать.

Просто для меня музыка — это вызов. Наверное, музыка и еда — то, чем пользуются все, это всегда людям нужно. Музыки очень мало в России. У нас люди создают инфоповоды, а не музыку. Вышел новый трек Джигана и Тимати, основанный на трансляции в инстаграме, которую вел Джиган и говорил там про ********[очень хороший] хавчик. И в итоге у них трек «Хавчик». А создать качественную музыку мало кто пытается.

Я был соведущим Басты на «Вопросе ребром» — они перезапускают новый сезон. И у нас в гостях был Niletto. Мы как раз за кулисами много об этом говорили. Баста проповедует точку зрения, что нужно создавать музыку, которая тебе нравится. У него получается, взять хотя бы их объединение Gorilla Zippo — это же крутая прозападная музыка. Но что мы видим в чартах? Не уверен, что исполнители всегда кайфуют от того, что слышат в своем исполнении.

А у меня появилась возможность и кайфовать, и зарабатывать деньги на видеоблогинге, и развивать свой собственный скилл сочинения — тексты я пишу сам. Биты не пишу, потому что не учился этому, но тексты научился писать за последние полтора года. Получается что-то иногда интересное. 

— Как у тебя сейчас устроена жизнь? Раньше ты постоянно снимал видео и участвовал в ток-шоу. И вот эти полтора года ты снимаешь гораздо меньше, пишешь альбом.

— У меня сбитый режим. Я из-за этого часто страдаю. Ложусь спать поздно, заканчиваю рабочий день где-то в 6–7 часов утра. Поэтому встаю поздно, часа в два-три. В 15:00 обычно у меня начинается сессия на студии, и она продолжается до девяти.

Приблизительно 11–12 дней в месяц мы собираемся с командой вечером. Играем в покер, собираемся играть в пляжный волейбол. У меня очень большая компания друзей в Москве и в Петербурге. Живу с девушкой. Все прекрасно.

Основа — это работа на студии и съемка роликов, когда происходит что-то интересное. И размышления о жизни — каждый день с утра до вечера не отпускает, все время что-то крутишь в голове. Особенно после монтажа ролика. Иногда приходишь домой, у тебя мозг генерирует какую-то речь словами [Владимира] Соловьева. Если пересмотрел такого контента, то просто приходишь домой и понимаешь, что у тебя голоса в голове — и они не успокаиваются, они что-то говорят. Иногда утомляет все это. Но есть отдушина: музыка, любовь, спорт. Все должно быть в балансе. Я стараюсь его достичь. Сейчас я в самом начале.