«Ребята, вы предназначены для войны» Наемник из ЧВК Вагнера написал книгу мемуаров и дал «Медузе» первое в истории интервью о вагнеровцах под своим настоящим именем

Частная военная компания Вагнера, в 2015 году вступившая в войну в Сирии и с тех пор поучаствовавшая в десятке локальных конфликтов за рубежом, все это время остается очень закрытым и засекреченным формированием — несмотря на сотни погибших наемников, прямое столкновение с армией США и связи с Кремлем. «Медузе» удалось найти человека, который впервые рассказал обо всем этом под собственным именем, — это Марат Габидуллин, прошедший в компании путь от рядового вагнеровца до командира разведывательной роты. За четыре года службы Габидуллин успел тайно получить госнаграду, пережить тяжелое ранение и написать мемуары — как он утверждает, полностью документальные: изменены только позывные действующих лиц. Габидуллин рассказал спецкору «Медузы» Лилии Яппаровой, на чем основаны его мемуары, как он решился издавать их под своим именем и почему надеется, что выход этой книги «образумит» предполагаемого владельца ЧВК Вагнера Евгения Пригожина.

«Может плачевно для вас обернуться. Смертью»

— Как вы попали в ЧВК Вагнера?

— Опыт воинской службы у меня уже был: после Рязанского десантного училища я пять лет прослужил в ВДВ. А в 2015 году мой приятель из Сибири навел меня на эту контору [ЧВК Вагнера]. Когда приехал устраиваться к ним [на базу] в Молькино, предложили пройти полиграф. А я в девяностые, за время вольного блуждания по гражданке, ввязался в то, что тогда называлось «бизнесом»: застрелил местного авторитета.

Из-за этой судимости на полиграфе меня спросили, не поддерживаю ли я отношения с представителями преступного сообщества. Когда я ответил, что нет, не поддерживаю, полиграфиста что-то там, ***** [черт возьми], не устроило в моей реакции: «У меня есть основания считать, что все-таки поддерживаете…» Ну, если я кого знакомого на улице увижу, мне что, переходить на другую сторону и убегать?

1 апреля 2015 года я подписал договор с «Евро Полисом» и был зачислен в штат — и мне сразу их открытость и прямота по душе пришлись. Никто не скрывал возможные последствия — говорилось честно: «Ребята, вы предназначены для войны там, где есть интересы нашего государства. Приготовьтесь к тому, что все это может плачевно для вас обернуться. Смертью».

— Вы начинали рядовым?

— Да, стал рядовым — и потихоньку-потихоньку продвинулся, со временем возглавил разведывательную роту. Мои ребята действовали на переднем крае противника, а один взвод вел разведку с помощью беспилотников и других технических средств.

— А почему решили книгу писать?

— После ранения [15 марта 2016 года в сражении за Пальмиру] — уже когда очнулся. Сначала просто хотелось все записать, чтобы не забыть ничего: это серьезная веха для меня была. Я тогда разом понял, что очень жирный кусок своей жизни прожил зря: как-то прожигалось все само по себе, не оставляя никакого следа, от одной нелюбимой работы до другой. Личной охраной занимался, службу безопасности в фирме возглавлял, пьянствовал беспробудно — а военной карьеры, о которой мечтал с 10-го класса, так и не сделал.

Захотелось прожить остаток жизни по максимуму. А по ходу развития сюжета появилась другая потребность: донести до людей, что по теме ЧВК творится сплошной обман со стороны военных и политиков. Весь мир знает, а вы от собственного народа скрываете правду. Это разве нормально?

— Вас так серьезно ранило?

— За спиной взорвалась граната — и все осколки в спину вошли. Бам! — и уже лежу. Ничего не понимаю, ослеп, на груди как будто бы камень лежит — и боль адская. Когда потихоньку начал приходить в себя, автомат себе положил на пузо — и давай отстреливаться в направлении духов. У меня мысль была, что нужно дать им понять, что я живой и способен сопротивляться.

А потом в какой-то момент поднимаю глаза — а надо мной стоит «Ратибор» и из пулемета гасит духов. Бам-бам-бам — и гильзы как в замедленной съемке. Гасит их и орет: «Тащи, тащи его!»

— Лично пришел вас вытащить?

— Да. Это дорогого стоит. В итоге почку удалили, селезенку и часть кишечника. В контракте, который я подписал с «Евро Полисом», лечение в случае ранения вообще не упоминалось. Тем не менее после комы я очнулся [в Подмосковье] в [военном] госпитале Вишневского, а на последнюю операцию меня вообще перевели в частную клинику «Согаза», которая находится в Питере. Там [в Вишневского] была еще идея сделать мне трепанацию черепа, но, слава богу, от этого отказались. Три осколка в голове так и остались, между полушариями легли — иногда железо мешает слышать нормально.

— Первая сцена, которую вы записали после выхода из больницы?

— Бой за высоту — вот где меня ранило на Пальмире — первым у меня в голове возник. Я ведь половину комы с этой высоты не слезал. Как только глаза закрыл, началась другая война: первым делом мне примерещилось, как будто я в полном снаряжении стою — и тут навстречу мне генерал. Причем советский — в советской форме. «Товарищ генерал, что-то я не могу понять, где я и что мне здесь делать?» Он смотрит на меня и говорит: «Да ты, парняга, по ходу, умер. Или в коме. Ты давай рули отсюда — тебе здесь делать нечего. Прорывайся к своим». В коме я пробыл неделю.

— А сколько вы пробыли на этой «другой войне» — по ощущениям?

— Бесконечно. Сначала я охранял какую-то колонну из боевых слонов — мы шли ущельем вроде того, в котором [древний город] Петра стоит. Потом в какую-то атаку побежали, начали друг друга крошить — и у всех вокруг рожи противные, исковерканные. Потом что-то поменялось: я уже на каком-то глиссере гоняю, выхожу на какие-то границы, рвусь дальше этих границ — а меня обратно откатывает. А когда уже, видимо, пошел процесс выхода [из комы], я видел реанимацию — только врачи мне представлялись такими апостолами в светлых одеждах.

— То есть вы проснулись в больнице, сели с блокнотом — и стали писать?

— Я когда проснулся, в вертикальном состоянии не мог дольше трех секунд находиться. А писать начал уже дома, в конце лета 2016 года. У меня была масса свободного времени — вот я сидел и писал. Тогда же «Севастопольские рассказы» прочитал повнимательнее, «Войну и мир» проглотил как детективный роман. «Преступление и наказание» перечитал — впервые с тюрьмы.

«Писательского блока» у меня не бывает. Бывает, отжимаешься, подтягиваешься, гуляешь — и образ приходит. Я в последнее время взял за правило: если что-то возникло в уме, я сразу на диктофон — а потом уже прослушиваю.

«Пригожин прочитал кусок и затребовал всю книгу»

— На обложке готовящейся сейчас к изданию книги написано не «Марат Габидуллин», а «Дед Мартин» — почему?

— Этот псевдоним мне [предполагаемый владелец ЧВК Вагнера Евгений] Пригожин придумал. «Мартин» — так зовут мое альтер эго по книге, а «Дед» — это мой собственный позывной. Меня так прозвали, потому что я [в своем взводе] старше всех был: я 1966 года все-таки. Борода уже седая.

— Евгений Пригожин знает о вашей книге?

— Он еще в 2017 году, когда я работал его помощником, знакомился с черновиком. Сначала дал ему кусок про Пальмиру — а он прочитал и затребовал всю книгу: «Все, что написал, давай сюда».

— Вы показали ему текст заранее, чтобы подстраховаться?

— Я просто хотел, чтобы он ознакомился. Исходил из того, что он многих вещей, которые творились в Сирии, на самом деле не знает. Тогда куча народу присосалась [к ЧВК] и реально воровала у Пригожина деньги — только он никогда не хотел в этом признаться. Откуда-то у него была дикая убежденность, что у него все хорошо. Хотя у нас тыловые службы наколенники для работы в саду закупали вместо тактических. Это ж чисто подушки, чтобы по грядкам шастать, — на скалы в таких не упадешь, а по документам их проводили как полноценные. Конкретно воровство!

Его не только тыловики обманывали, но и ближайшие помощники. Вот этот [запущенный в ЧВК Вагнера] проект по закупке и перевооружению БРДМ был абсолютно нулевой. Закупали списанные БРДМ, обшивали их решеткой, устанавливали системы наблюдения, прицеливания, вооружения. Но сама эта машина состарилась еще в шестидесятые! Никакой пользы от нее не было.

— Он редактировал книгу, пытался как-то повлиять на текст?

— Целую главу вступления попросил добавить, где расписывалась бы история становления российского наемничества аж от казаков. Казаки же тоже работали на тех, кто заплатит: Запорожская Сечь несколько раз перекупалась то поляками, то турками. А один из маршалов Советского Союза — [Родион] Малиновский — был бойцом французского Иностранного легиона, например. Потом добровольцы в Югославии — вся эта главка подводила к тому, что не такие уж наемники и плохие ребята. 

А выражения [из книги], которые показались ему самыми удачными, он распечатал и оставил себе. Даже рассуждал, что надо бы заставить личный состав [ЧВК] разучить этот цитатник, чтобы они почаще про себя какие-то вещи проговаривали. Допустим, в бою на высоте мой герой говорит, что в «такой момент не меряются ширинками, а действуют». Потом у меня есть фраза, что «опытный солдат — существо чутьистое: способен по незначительным признакам понять приближение опасности». В такие моменты сам про себя думаешь: «Красавчик! Методическую литературу какую-нибудь, что ли, оформить на этот счет?»

— Что он думал о том, что вы собираетесь публиковать довольно откровенные мемуары о своей работе на него?

— Да он сначала сам за это взялся — издал в 2017 году две или три книги (имеется в виду общее количество экземпляров, — прим. «Медузы»). Обложка синяя, а название он лично придумал: «Вагнер. Увертюра к Фаусту». Для редактуры подключил свою пресс-службу. Один экземпляр остался мне — там эти редакторы столько косяков напороли, что я сидел и по живому, прямо в книжке, правил. Один экземпляр он собирался [пресс-секретарю президента Дмитрию] Пескову вручить — я даже для этой цели летал в Сирию и собирал автографы всех действующих лиц — ну, кого сумел поймать. К «Ратибору» в госпиталь сходил, чтобы он расписался. 

«Честно говоря, понятия не имею, о чем вы говорите. Книжку от Пригожина я в подарок получал, но это было не в 2017 году, а значительно раньше — и она была о восточной кухне», — ответил Дмитрий Песков на вопрос «Медузы» о таком подарке.

— Всего три экземпляра?

— Да. Нормальным тиражом он предложил издать ее позже: «Вот, наступит время — и мы твои мемуары издадим». Когда наступит время? Когда это уже никому не интересно будет? Когда вы уже все тут перевернете с ног на голову — и так перемешаете, что уже трудно будет разобраться, где правда, а где вымысел? Он [Пригожин] мне очень сильно в жизни помог, лечением после ранения обеспечил — я понимаю это, но все равно не могу себя пересилить и согласиться с тем, что творится. Я считаю, что Пригожин совершает большую ошибку. 

— Какую ошибку?

— Пускай он меня обматерит, пускай растопчет — мне главное, чтобы он образумился, чтобы книга подтолкнула его на реформирование конторы [ЧВК]. Потому что нельзя так увлекаться секретностью: зачем себя самоистязать, когда весь мир знает? Потому что сейчас из-за четверых дебилов, которые забивают кувалдой и обезглавливают дезертира-ополченца, про всех остальных [в ЧВК] думают, что они такие же кровожадные упыри. 

Но это же сам «Вагнер» [командир ЧВК Дмитрий Уткин] призывал их это сделать! С целью устрашения [других потенциальных дезертиров из сирийской армии]. И видео, как мне говорили, снять приказал тоже он: «На хер заколбасьте их и в интернет выложите, чтобы все [сирийское] ополчение видело».

Это уже, ***** [черт возьми], ненормально — и Пригожин не должен забывать, что это его любимый начальник призвал все это сделать. И что мы сами создали эту ситуацию, своими руками. Этих четырех садистов теперь надо привлечь к ответственности — а на каких основаниях ты это сделаешь? Ты же только что сказал, что «их там нет»!

— И как он воспринял основную мысль вашей книги тогда, в 2017 году?

— С тех пор текст, конечно, изменился: я что-то выбросил, что-то более жестко прописал. Но [три года назад] у меня сложилось впечатление, что он меня понял — и что он был на моей стороне. Вообще он неглупый мужик — и оценку многим участникам этих событий может дать еще более конкретную и жесткую, чем я.

С другой стороны, прямыми словами он тогда разве что согласился, что есть перегибы на местах. А по книге сказал так: «Рассказать о наемниках — это нужно, но позже, в 2022 году».

— Почему 2022 год?

— Не знаю точно. Тогда никто не предполагал, наверное, что случатся изменения в Конституции. А теперь уже не 2022, а 2032 год крайним сроком становится.

«Отожмешь нефтяные поля — получишь премию»

— Вы пишете, что в ЧВК «торгуют наградами».

— Да, с 2017 года появились личности, которые просто «договаривались» со своими командирами на медали. Именно командир роты же представляет бойца к награде. Но на каких основаниях получает орден водитель командира отряда, если и сам командир никогда не появляется на передовой? Награждали и суетил, которые вовремя мародерку ценную ухватили — и поделились с командиром. Хотя в вооруженных силах такое тоже есть.

— «Мародерку»?

— Мы не были кристально чистыми. Баловались. В штабах на Хаяне и на «Танкодроме», например, стояли древние камни, которые мы забрали из Пальмиры — массового характера это, правда, не носило. Я одно время занимал помещение, где на полке стоял [сколотый] барельеф. Скололи, думаю, с площадки верхней с одной из колонн — и там [на барельефе] какие-то знаки были изображены — возможно, письменность.

— Ваши товарищи по ЧВК не обижаются, что вы так прямо обо всем пишете?

— Сегодня разговаривал с одним приятелем — он в восторге полном. Рассказывает, что с ним сейчас служит зеленая молодежь, недавно пришедшая из вооруженных сил. Люди, успевшие понюхать пороху в Чечне или во время грузинской войны, в контору больше не стремятся.

И получается, что больше половины личного состава — [на войне] в первый раз. В Молькино [на базе ЧВК Вагнера] их через слово оскорбляют, просто пытаются растоптать: «Да вы пушечное мясо, да вы никто». Микроклимат, мягко говоря, не способствует формированию сообщества профессиональных солдат: «Иди туда и стреляй. Получится — победим, не получится — погибнешь». И готовить их к командировкам тоже перестали — у нас в свое время месяц-два только подготовка шла.

В 2015–2017 году «Вагнер» вел за собой отряд гладиаторов — сейчас он ведет за собой армию рабов. Выращиваются люди, у которых напрочь отшиблено собственное мнение; большая часть командиров уровню своей должности абсолютно не соответствуют. А ветераны, которые до сих пор остаются в этом формировании, для себя решили: «Ладно, пробуду как-нибудь командировочку. Основная задача — выжить». Выжить, понимаете? О победе уже не думают. 

— В Ливии у ЧВК, как говорят, были серьезные потери?

— Да, контора проигрывает в Ливии. Потому что кампанию организовывали олухи. Обычно как делают: выезжает рекогносцировочная группа, вникает в ситуацию, оценивает возможности союзника, разбирается в боевых возможностях противника. Местность должна быть изучена досконально. А в Ливии эта группа отработала от балды: «Да нормально: сейчас заедем и передушим тут всех, как курят!» Даже возможность того, что Турция подключится к этому конфликту, они не учли. 

— Вы пишете, что «Вагнер» — в книге вы его называете «Бетховеном» — перестал быть командиром и «превратился в бизнесмена»?

— Как тактик и стратег он перекрывает весь наш генералитет. Но бывали моменты, когда он мог потребовать у высшего руководства больше ресурсов для выполнения задачи. Но он этого командирского права не применял: просто не хотел ругаться с начальством. И парни в итоге превращались просто в пушечное мясо. В 2017 году, например, нельзя было идти брать нефтяные поля с таким вооружением и количеством боеприпасов — просто нельзя. Но военные сказали идти. Когда минометчикам тупо не хватает мин, а ты гонишь людей «вперед и вперед», ты не командир уже. Ты бизнесмен: отожмешь [нефтяные] поля — получишь премию. В итоге бойцы переставали доверять командирам — и это даже не единственная причина.

— Какие еще причины?

— С 2018 года некоторые командиры забирали себе до половины премиального фонда, выделенного на отряд, а остальное — крохи — раздавали бойцам. А в интернациональном взводе, где служили сербы, а руководил всем [сербский наемник] Давор [Савичич], еще в 2015 году поборы были с ребят. Давор им сумел внушить мысль, что «вы здесь, в России, держитесь за счет меня. И без моего прикрытия вас обратно в Сербию отправят. Так что 50 [тысяч] рублей с каждой получки — мне».

— Руководство ЧВК обращало внимание на такие вещи?

— А в 2018-м и 2019-м я уже перестал находить объяснения, почему людей ставили во главе того или иного отряда. Командиры назначались как будто по какому-то блату. Например, я удивился, когда старшим направления во время боевой операции в Гуте стал «Пионер», до того работавший только в штабе [наемнической группировки]. У тебя же опыта нет боевого — как ты командуешь?

Позже, в 2019 году, поступил приказ быстренько отправить сирийцев из нашего отряда «Охотники на ИГИЛ» в Ливию. Когда они туда прибыли, поступил звонок от «Пионера»: «Слушай, а вот тех, кого вы прислали, их можно как смертников использовать?» Какой нормальный человек такое спросит! Тем более про моих парней. 

— «Охотники на ИГИЛ» — это отряд ЧВК Вагнера?

— Это батальон, полностью набранный из сирийцев, — я в 2018-м и начале 2019 года работал в должности советника этого батальона, готовил их. До меня «Охотники» в основном только делали вид, что участвуют в реальных боестолкновениях: в твиттере, например, были расписаны их боевые «заслуги». А на деле они просто в нужных местах снимались на видео и фото, которые потом появлялись в соцсетях. Это пиар-акция была такая, у «Охотников» основная задача была — нести на себе агитационную нагрузку.

— То есть прикрывать действия ЧВК Вагнера? Демонстрировать миру, что бои с ИГИЛ ведут некие сирийские отряды, а не российская ЧВК?

— Да, у нас же все на этом построено — на пиаре и плагиате. В 2017 году, например, как сделали: когда мы во второй раз взяли Пальмиру, «Охотники» вдруг из тыла подошли и съемки произвели. Мы уже на аэродроме [сирийских ВВС под Пальмирой] были — а они только картинку приехали снимать. Красивую: помню, там кадры были, как они за танком нашим прошли — по нашим же следам.

Потом они потихоньку начали участвовать в боях. Сначала на Акербате что-то зачистили, куда-то постреляли под руководством русских инструкторов. А на Евфрате мы с инструкторами уже добились, чтобы они пошли в атаку сами. У меня их тогда [на Евфрате] очень много погибло. Ужасающие потери. 

«Там нет никаких русских!»

— Какой ваш самый страшный бой?

— Конечно, [в ночь на 8 февраля 2018 года] на Евфрате. Потому что я чувствовал себя просто, ***** [черт возьми], беспомощным. Против кого воевать? Я не видел этого противника! Противником были вертушки [вертолеты] американские. У меня тогда короткий автомат был, укороченный — для ближнего боя, — но даже если бы у меня был полноценный, я бы не достал этот вертолет. Противостояние чему-то неведомому, что сейчас прилетит и размозжит тебе башку.

— Вы тогда попытались взять нефтеперегонный завод, который находился под контролем бойцов «Сирийских демократических сил» и их американских советников, — и попали под американскую авиацию. Кто задумал такую рискованную атаку — Пригожин или российские военные?

— Я об этом не знаю. Но никто из тех, от кого зависела ситуация, не нашел в себе смелости, чтобы выйти на него [Пригожина] и сказать: «Нельзя этого делать». Чтобы настолько было плевать на человеческие жизни!

— Разве не было у нашей группировки канала связи с американцами? Ведь формально обе страны противостояли прежде всего сирийским боевикам.

— Конечно, командующий [российской] группировкой и америкосы постоянно на связи были. Американцы, как только начали телефонный контакт, стали добиваться от наших, чтобы те признали, что формирования русские. Вот если бы наши признали, то, возможно, действия американцев были бы иными — чисто упреждающими. Но наш генерал напрочь отмел идею: «Там нет никаких русских!» Понятно, что он на официальном уровне побоялся признать. Зачем ему были нужны эти проблемы.

— Мне говорили, что на Евфрате в бой были отправлены и плененные ЧВК игиловцы. Мой собеседник утверждает, что был свидетелем того, как Дмитрий Уткин лично «перевербовывал» таких пленников.

— Группа бывших духов действительно была задействована в операции 7–8 февраля — они южнее поселка Хашам атаковали. Там на Евфрате, у Дейр-эз-Зора есть остров, где находится лагерь военнопленных — и когда мы подошли [к реке] и заняли позиции, кто-то дернул этих духов на передок. Просто оружие дали им — и отправили [в бой]: там уже попробуй развернись или учуди чего — тебя сразу располосуют пулеметами. Они вышли и не вернулись. Возможно, [удерживавшим нефтеперерабатывающий завод Conoco] курдам сдались.

Но вообще я не слышал о перевербовке пленных игиловцев. Они обычно проходили через систему допросов: с ними работали и наши [из ЧВК], и представители спецслужб Сирии. Допрашивали бестолково: наша служба безопасности, состоящая из бывших ментов, допрашивала их с точки зрения оперативника, который расследует свершившееся преступление, а не с точки зрения военного разведчика, которому нужно выяснить, что планируется. Дальше пленных передавали сирийцам.

«Так кто воюет-то, армия или ЧВК?»

— Судя по книге, вам не очень понравилось на российской базе в Хмеймиме.

— Десантники и морские пехотинцы — ленивые рожи, которые на этой базе заплывают жиром. Возвращаются из боевой командировки все откормленные, загорелые — и с книжечкой участника боевых действий. Слышал я, как наши военные в Хмеймиме хвалились своими подвигами: «Такую задачу выполнили: всю ночь просидели в секрете!» Это значит, в охранении они просидели.

— Но российские спецназовцы даже получали награды за свои подвиги в Сирии.

— Скажем так: формирования ГРУ я видел только в качестве сопровождения у политиков. Например, [генерала сирийской армии] Сухейля, дармоеда этого, охраняют пацаны-гэрэушники. Но чтобы они действовали на передке, чтобы они диверсионные и разведывательные задачи выполняли — такого я ни разу не видел. А если и устраивают диверсии, то только во взаимодействии с местными службами безопасности — и толку от этого ноль. 

А вот формирования ССО работают на передке. Насколько я знаю, в Алеппо их снайперские пары давали убойный результат. Но именно как Силы спецопераций они сильно недорабатывали: не ходили в рейды, не ходили по тылам, не устраивали засады. При этом бывшие эсэсошники регулярно критикуют действия америкосов в СМИ: «Усаму бен Ладена ликвидировали — и вертолет умудрились потерять!» А вы-то что? Вы подобные операции когда-нибудь вообще проводили?

Ирак — не Сирия: американцы там огребали и диверсии, и подрывы. В отличие от наших ССО, американская «Дельта», «зеленые береты» и «морские котики» мотались по всей стране: где-то произведут изъятие и захват, где-то устроят засаду на колонну. А наши какую практику получают, кроме общевойсковой? Катаются по передку на своих автомобильчиках?

— У ЧВК был с военными какой-то конфликт? Вы много пишете, что вам едва ли не на боеприпасах приходилось экономить — настолько плохое обеспечение было от Минобороны.

— После первого взятия Пальмиры появилась прослойка людей [из ЧВК], которые, вернувшись в Россию, говорили: «Пальмиру брали мы». Госпитали и в Хмеймиме, и в России были заполнены именно нашими бойцами. Врачи спрашивали: «Так кто воюет-то, армия или ЧВК?» И это задевало за живое наш генералитет. Обида вылилась в такие формы, что с начала 2017 года нам стали давать некачественное вооружение. Это было свинство полное: как бы тебя ни уязвляла ситуация, ты же знаешь, что идут в бой твои соотечественники — так дай им то, что нужно, чтобы побольше пацанов осталось в живых!

Понятно, что мы действовали на своем направлении, а Минобороны, которое помогало сирийской армии, — на своем. Но если бы ЧВК не взяла под контроль перевал под Пальмирой и не зашла бы на местный аэродром, то взять город этим сирийским стадом невозможно было бы.

— Сирийская армия так плохо воевала?

— Сирийская армия — небоеспособное формирование, и российское командование часто было просто не в состоянии подтолкнуть их к атаке. А от наших генералов требовали победных реляций. При мне один русский генерал так распереживался за свою карьеру — ему же нужно было показать себя разухабистым командиром, — что, не стесняясь свидетелей, продиктовал офицеру штаба группировки фальшивое донесение: «В назначенное время сирийцы начали продвижение вперед, но столкнулись с ожесточенным сопротивлением противника — и приняли решение закрепиться на уже достигнутых рубежах». А на самом деле никакого «продвижения» не было — они [сирийский отряд] просто никуда не выходили.

Или тот же Сухейль. Наши отношения с ним начались еще с Акербата: ЧВК его взяла, но парням приказали отойти на исходную — и тут подходит колонна Сухейля и начинает под телекамеры зачищать пустой город.

— В книге вы описываете, как самолет российской авиации нанес несколько ударов по своим — это документальный эпизод?

— Да, вся книга документальная. В 2016 году наш российский самолет атаковал позиции четвертого отряда [ЧВК Вагнера], где была моя группа. Начал нас бомбить — там раскидало всех. Корректировщик побежал на высоту и попытался этот самолет отвести, но ему, наверное, не сообщили о смене кодировок: он пользовался старыми — и самолет его не слышал. Пилот пошел на второй заход — и вторым заходом этого корректировщика снял.

От этого налета в итоге погибло много наших — и даже командира роты ранило, «Бродягу». Парни ломанулись сразу на «Тифор» — растерзать этого летчика, переломать ему кости, заколотить этого козла прикладами — а что еще делать? Но там им сказали, что самолет взлетал не с «Тифора», а с Хмеймима.

«Скрывать правду от самих себя»

— Одержана ли в Сирии та победа над боевиками, о которой заявлял, например, Сергей Шойгу?

— До сих пор периодически приходится воевать. Есть, например, так называемая белая пустыня — район, который сейчас контролируется исключительно бандами боевиков. Это бельмо на глазу наших военных — то, чего они не хотят признавать. В «белую пустыню» даже беспилотники не залетают; зачистку начинали, но до конца не довели. И оттуда периодически приходят группы игиловцев — именно игиловцев: в балахонах своих фирменных песчаного цвета и с мультикамовскими вставками. Они выходят за пределы этого района и совершают какие-нибудь диверсии: подрыв генерал-майора Вячеслава Гладких, например. Это случилось недалеко от Дейр-эз-Зора — там же, где «музыканты» держат разрушенные нефтяные заводы с кодовыми названиями «ЗИЛ», «Москвич» и «Запорожец».

— А кто отбивает эти приходящие из пустыни атаки?

— У одной ЧВК в 2019 году на границе с «белой пустыней» три человека в засаду попали. Увидели дым — пожарище — и решили его проверить; потом окажется, что это духи подожгли машину, которая перевозила урожай пшеницы. И действовали наши, честно говоря, совершенно бестолково: на БТР понеслись туда, даже пулемет не зарядив, — и выскочили прямо на засаду. Откуда по ним сработали из гранатометов. Трое сидели прямо на броне — их сразу списали. А еще один из задней двери выскочил и начал отстреливаться: четверых духов обнулил, получил ранение, потом еще на себе гранату взорвал. Но остался живой: броник [бронежилет] у него был [фирмы] 5.11.

— Что с ним стало?

— У него из-за гранаты была тупая травма груди и живота и осколками посекло. Я потом пошел в штаб [ВКС в Хмеймиме] — и они [военные] говорят: «Ну, надо пацану за геройский поступок награду вручить». Я такой: «Это правильно — а какую?» Они мне: «„Мужика“!» Я говорю там этому полковнику: «Стоп, позвольте: человек отстреливался, был ранен, подорвал себя гранатой. Тут даже ничего придумывать не надо, чем вы иногда грешите, выдумывая подвиги своих спецназовцев, — это же [награда] Герой России!» Я уже не стеснялся там. «Ну, у нас сверху пришло распоряжение: „Мужика“». 

— А что с телами погибших?

— Местность проверяли бессистемно, одно из тел нашли только на следующий день. Так как он целые сутки пролежал на солнце, стоять рядом с ним уже было невозможно. К тому же духи его добивали камнем по голове — расплющили. Это даже не пытка была — это манера их такая жестокая.

Я на «Химках» в этот момент работал и должен был всем этим заниматься: определить погибших в холодильник, оформить документы [на тела]. Я начал — и тут же столкнулся с тем, что мы, оказывается, не можем достойным образом своих солдат похоронить. У нас [на базе в Хмеймиме] нету никаких возможностей — только холодильник. Пришлось их везти в Латакию в госпиталь, чтобы их там сирийцы из шланга помыли, уложили бы сначала в свои допотопные цинковые гробы, потом в ящики фанерные. Грим наложить или тело в нормальное состояние привести там было, конечно, некому.

Никогда не думал, что так тяжело этой работой заниматься. Когда борт [с телами] наконец поднялся, я постоял, посмотрел — и так медленно-медленно побрел к своему вагончику. Дошел, холодильник открыл, налил себе виски стакан, опрокинул — и лег спать. Сколько вот так людей погибло? Точные данные называть — это все равно что давать повод государственным структурам предъявить мне претензии. Но много погибло людей.

— Что думаете о российской политике сокрытия потерь?

— Это у нас единственное передающееся от одного режима другому наследие: скрывать правду от самих себя. Стыдно было говорить, что погибли в Чехословакии, стыдно было говорить, что погибли в Афганистане. Весь мир знает, что воюет ЧВК российская, — а нам лишь бы наш народ не узнал. Центральные СМИ не то что замалчивают, а просто врут иной раз.

Допустим, бой [в ночь на 8 февраля 2018 года] на Евфрате — тогда [Мария] Захарова, [Ольга] Скабеева, [Владимир] Соловьев и вся остальная сволочь, которая говорит из телевизора, наотрез отказались от нас: «Нет там никаких русских наемников». Сколько человек погибло россиян — а они просто отказались! И никто после этого погибшим посмертно звезду не даст, никто их родственников не обеспечит.

Сирия — это Россия

— Ваш герой «Мартин», находясь на войне в Сирии, часто возвращается мыслями к России.

— Это подсказывает сама жизнь. У нас тоже есть категория людей, обнаглевших по попустительству власти; есть богатые, на которых не возложено никакой социальной ответственности.

Сирия — это просто крайняя степень развития нежелательных тенденций, которые есть и в России. Лицемерие, двойные стандарты, приспособленчество, недобросовестность, коррупция жесточайшая. И сирийцы, выросшие в этой системе, сильно ею развращены. Там людям, которые живут в Хаме, наплевать совершенно, что происходит в Пальмире. Мы тоже приближаемся к этой степени безответственности и равнодушия.

— Как вы нашли своего нынешнего издателя, который готов выпустить книгу «до 2022 года»? Во «ВКонтакте» издательство «Наемник» описано как «авторский проект» о «кровавом закулисье войны».

— Затеял дискуссию под одним постом в интернете — и меня вывели на владельца вот этого издательства «Наемник». Он говорит, что динамика предзаказов хорошая, поэтому первый тираж будет 50 [экземпляров]. Само издательство находится в Сибири — почему бы и нет? Здесь, в центре, только те издательства процветают, чья литература позволительна с точки зрения власти. А люди на периферии могут себе позволить уйти от этого всевидящего ока.

— Купить вашу книгу можно за полторы тысячи рублей. Планируете заработать?

— Неплохо было бы. Сколько ни шарился по ресурсам, еще ни одной книги не встретил, где рассказ шел документально — публикуют только всякую фантастику и фэнтези какое-то наемническое.

Но главное, я считаю, что это неплохой материал для сценария — тема-то уникальна, нова абсолютно. Почему бы и не снять такое кино? Михалков, что ли, встанет на дыбы и запретит? Но есть же какие-то независимые кинодеятели. Хотя с маленьким бюджетом это уже, конечно, будет не то.

— Вы не опасаетесь последствий публикации вашей книги?

— Было бы глупо подсылать кого-нибудь, чтобы произвести физическое воздействие на меня, потому что это напрямую приведет к заказчику. Не думаю, что на это пойдут, но все-таки опасаюсь.

Но с точки зрения нормального человека в этой книге ничего такого нет — только повод для размышлений. Этого они и боятся — я скажу, еще кто-то скажет, третий — потом целая волна накроет и все поймут: «Ребята, а что они вообще здесь делают? Они же давно уже должны за полярным кругом уголек рубить и жить в бараках».

— А на писательскую славу вы рассчитываете?

— А что, нельзя? Слишком часто я в своей жизни скромничал, недорабатывал, не верил в свои силы. Сколько можно? До каких пор вот так будет? Ну не дурак же я. Да, не гений! Но и не дурак же.