Сирот в России станет гораздо меньше, если кризисным семьям помогать заранее Пока этого не происходит: опека с задачей не справляется

24% случаев помещения детей в интернаты связаны с «уклонением родителей от выполнения своих обязанностей», еще 14% — с тяжелым материальным положением семьи, посчитали исследователи аналитического центра при российском правительстве по заказу фонда Тимченко. При качественной профилактике сиротства эти цифры могли бы быть гораздо ниже. К сожалению, органы опеки с этой функцией не справляются. MeduzaCare рассказывает истории семей, которые нуждались в помощи государства, но не получили ее из-за нехватки времени, ресурсов и полномочий. Все имена героев изменены из соображений безопасности.

Эта статья — часть нашей программы поддержки благотворителей MeduzaCare. В сентябре 2020 года она посвящена детдомам, опеке и усыновлению. Все материалы можно прочитать на специальном экране.

Артему из Санкт-Петербурга 45 лет. Значительную часть своей жизни он провел в местах заключения. Последний срок из пяти Артем отбывал в колонии строгого режима в Перми, а затем перевелся в колонию-поселение (это позволило ему выйти на свободу условно-досрочно). 

В колонии он познакомился с петербурженкой Мариной. Несмотря на то, что она младше Артема на 17 лет, к тому времени девушка также имела солидный тюремный опыт: отбывала третий срок за распространение наркотиков. Между Артемом и Мариной завязались отношения, которые продолжились и после выхода пары на свободу.

После освобождения Марина сказала, что забеременела от Артема. Уже в августе 2015 года у пары родился сын Юрий. «Я его из роддома забрал и с тех пор с ним жил», — рассказывает Артем.

Вместе с Мариной в жизнь Артема пришли наркотики. Марина употребляла и продавала «соли», и вскоре, по словам Артема, они «заторчали» вместе — это продолжалось около двух лет. Хотя для Артема это был не первый опыт с наркотиками — работая водителем, он пробовал употреблять амфетамин.

Артем уверен, что стал употреблять наркотики, потому что Марине в какой-то момент это стало выгодно. Он зарабатывал деньги и фактически стал не только ее сожителем, но и клиентом. Как только отношения закончились, Артем понял, что «постоянно быть под кайфом» не желает.

После расставания Марина перестала общаться с Артемом и запретила ему видеться с сыном. Позже Артем выяснил, что Марина стала секс-работницей. В 2017 году органы опеки одного из районов Санкт-Петербурга получили сигнал о том, что в ее квартире организован наркопритон. Приехав на вызов, опека передала ее сына в детский дом, предписав матери скорее решать свои проблемы — в противном случае ее лишат родительских прав. 

Марина, по словам Артема, пыталась выйти из кризиса, но в итоге сдалась. «[Сотрудники опеки] дали ей возможность написать заявление о том, что она оказалась в тяжелой жизненной ситуации, что ребенка забирают на время, — говорит Артем. — Но на самом деле все усугублялось и усугублялось». Артем возил Марину на свидания к сыну, но уже понимал, что забирать сына она не собирается. Ребенку на тот момент было два года — следующий год своей жизни он провел в доме малютки.

После того, как сына забрали, Марину задержала полиция — ей грозил очередной срок по 228-й статье о распространении наркотиков. Тогда Артем всерьез задумался о том, чтобы воспитывать сына самостоятельно. «Когда Марина поняла, что все, сейчас ее закроют, она все-таки дала мне возможность усыновить [ребенка], и я его забрал оттуда», — вспоминает Артем. По решению суда, с учетом многих обстоятельств Марину лишили родительских прав в 2018 году. Сейчас, по словам Артема, она отбывает четырехлетний срок в Тульской области.

Однако решение передать ребенка отцу не было простым. «Когда ее [Марину] в определенный момент на суд вызвали, она сказала: „Почему меня одну [судят]? Пусть его тоже!“ — говорит Артем, — Хотя я к тому времени уже усыновил ребенка, а она [не успокаивалась]: „Ну вот папа есть, пусть его тоже судят!“ И меня тоже привлекли».

В рассмотрении дела семьи в 2018–2019 годах участвовали отделы опеки сразу двух районов Петербурга: один по месту жительства ребенка и его матери, второй — по прописке отца. Опека, изымавшая ребенка у мамы, узнав, что и его усыновитель в прошлом употреблял наркотики, посчитала, что ребенку лучше оставаться в детском доме. Другой отдел был не против дать отцу-одиночке шанс.

«Органы одного района настаивали на лишении меня родительских прав, — говорит Артем, — Они очень вызывающе себя вели: грубили, еще сказали, чтобы я вообще не выступал; зашел в суд, голову не поднимал на судью, глаза в пол и [только в этом случае] рассчитывал на положительный приговор». Однако Артем не поддался на уговоры, открыто рассказал в суде о конфликте с сотрудниками опеки и добился права воспитывать сына. Отцу-одиночке предписали найти работу и в течение месяца обеспечить условия проживания для ребенка. Передача ребенка отцу должна была состояться весной 2019 года.

Судебные тяжбы совпали по времени с попытками самостоятельно «уйти в завязку». Артем, переживая ломку, перешел с «солей» на алкоголь, а затем попал в аварию и серьезно пострадал, получив переломы обеих ног и лишившись водительских прав. «Я вообще не ходил, — вспоминает он. — Я три месяца лежал, рыдал и не мог встать просто». Однако, даже находясь на лечении, он продолжал навещать сына в доме малютки: подарки воровал в ближайших к учреждению магазинах.

Летом 2019 года Артем устроился на стройку — на заработанные деньги сделал ремонт и создал условия, которых требовала опека: чистый дом, мебель, вещи, игрушки, заполненный продуктами холодильник. В отделе опеки его района удивились, но препятствовать воссоединению отца и сына не стали.

Всего через месяц после возвращения ребенка в семью Артем потерял работу, но уже не мог рисковать так, как раньше (например, пойти воровать). По его словам, любой проступок означал бы лишение родительских прав, а он не хотел подводить сына. За помощью Артем пошел в опеку: там сказали, что поддержкой семей в кризисных ситуациях не занимаются, и посоветовали обратиться в благотворительный фонд «Теплый дом». В сентябре 2019 года фонд взял семью в программу сопровождения, помог продуктами и вещами. Специалисты фонда говорят, что у Артема есть большой запрос на помощь и поддержку. Они с сыном с радостью приходят на семейные занятия. Артем задает много вопросов о развитии ребенка, часто консультируется с социальными работниками.

Сейчас Артем работает дворником — зарабатывать перевозками без водительских прав он не может. «Сын вырастет скоро, и я думаю, что у него самооценка будет страдать из-за того, что я работаю дворником, — говорит Артем. — Скоро надо будет искать новую работу, но и маму [ему] найти тоже. Потому что он просит маму». Кроме этого, Артем ищет возможность улучшить жилищные условия. Сейчас отец и сын живут в восьмиметровой комнате в квартире родителей Артема. В других комнатах живут сестра и мать Артема — с ними он почти не общается.

По оценке Росстата, в 2018 году в России проживали 481 824 детей-сирот. Большинство из них живут в семьях, но 42 006 все еще нуждаются в опекунах. Подавляющее большинство этих детей — социальные сироты. Предотвращать социальное сиротство в теории должны органы опеки, но они могут предложить оказавшимся в трудной ситуации родителям ограниченный набор решений. Например, временно передать ребенка в детский дом — около 40% всех детей в интернатах размещены там «по заявлению родителей» на время, отмечается в прошлогоднем исследовании, подготовленном по заказу фонда Тимченко. Там же упоминается, что большинство выявленных за 2018 год детей, которые остались без попечения родителей, были старше семи лет. То есть информация о кризисных семьях поступает в соцслужбы из школ, а до этого родителям удается скрывать свои проблемы — и опека их не замечает.

«В некоторых районах есть семьи, с которыми нам совместно с опекой хотелось бы что-то делать, — рассказывает „Медузе“ Дарья Нечайкина, руководитель социальной службы благотворительного фонда „Теплый дом“. — Это семьи, в которых, мы видим риски для детей, но при этом нам не удается достигнуть сотрудничества с опекой».

Бывает, отделы опеки идут на сотрудничество. «Если удается выстроить отношения с инспектором по опеке, нам помогают, — продолжает Нечайкина. — Инспектор говорит семье: „Давайте, ребята, что-то делать“. А мы со своей стороны можем эту семью поддерживать». Одной из вероятных причин такого разного отношения Дарья Нечайкина называет отсутствие единого стандарта работы системы и человеческий фактор. «Они [сотрудники опеки] на самом деле быстро выгорают и уходят, — замечает она. — Там [в отделах опеки] большая текучка кадров».

Наиболее частые причины помещения детей в сиротские учреждения — алкоголизм одного или обоих родителей (40% случаев), уклонение от родительских обязанностей (24%), тяжелое материальное положение семьи (14%), заболевание или инвалидность детей либо родителей (13%).

По данным Росстата за прошлый год, около четверти детей в стране живет за чертой бедности. С каждым годом количество неблагополучных семей в России растет. Низкий доход семьи или плохие жилищные условия не должны становиться поводом для помещения детей в закрытые учреждения. «Если есть возможность помочь родной семье — при условии безопасности и любви к ребенку, — то это нужно это сделать», — считает Юлия Бернова, директор по развитию программ российского комитета «Детские деревни — SOS».

Вы можете помочь благотворительному фонду «Теплый дом»

При грамотной работе социальных служб можно не только помочь людям, но и предотвратить такие ситуации в принципе. Для этого нужно обращать внимание и на формально благополучные семьи — часто причиной большого кризиса становится развод, болезнь или смерть члена семьи, потеря работы, рассказывает Марина Медведева, заместитель директора по программам профилактики социального сиротства и укрепления семьи в Санкт-Петербурге «Детские деревни — SOS». «Например, у нас была семья, где мама работала бухгалтером в Газпроме, отец был бизнесменом, — вспоминает Медведева. — Казалось бы, в семье все хорошо. Но однажды у отца случился кризис с бизнесом, и он покончил с собой. Семья оказалась в тяжелой психологической ситуации, обратилась к нам».

Порой причиной кризиса может стать психическое расстройство, обострившееся на фоне сложной ситуации. «Состояние становится нестабильным, проблемы начинают вылезать наружу, — говорит Медведева. — Это как рак: у многих есть предрасположенность, но проявляется опухоль под действием факторов».

К факторам риска Медведева также относит последствия развода: некоторые женщины не могут устроить свой быт вне брака без дополнительной помощи, сталкиваются со стремительным ухудшением материального и социального статуса.

В организацию «Детские деревни — SOS» за последние восемь лет обратились 168 семей из Санкт-Петербурга, находящихся на грани развода или в его процессе. 93% обращений, отмечают в организации, поступило от женщин, а самыми распространенными причинами расторжения браков было домашнее насилие и (или) зависимость мужей от алкоголя и наркотиков. При этом органы опеки по формальным признакам часто считают таких подопечных «Детских деревень — SOS» благополучными.

Сопровождение кризисных и неполных семей в «Детских деревнях — SOS» называют «научением жизни»: на индивидуальных и групповых тренингах подопечных (мам и гораздо реже пап) учат планировать жизнь в новых условиях, юристы консультируют их по правовым вопросам. А органы опеки и попечительства работают в своем административном регламенте, объясняет Медведева. В их обязанности семейные проблемы не входят. «Их задачи: войти в квартиру, посмотреть условия жизни, проверить справки о доходах — все, на основании этого они пишут свои заключения», — говорит она.

Как говорят в организации «Детские деревни — SOS», более 80% их подопечных детей из приемных семей имеют кровных родителей. Директор по развитию программ российского комитета организации Юлия Бернова отмечает, что в большинстве этих случаев помогать кровной семье было уже поздно, вмешиваться в ситуацию надо было раньше.

Вы можете помочь благотворительной организации «Детские деревни — SOS»

Отдельная группа риска, часто не попадающая в зону внимания опеки, — мигрантки. Одна из них Николь, ей 27 лет. Большую часть жизни Николь прожила на родине в Камеруне. Она имеет степень магистра по специальности «банковское дело», ее родной язык французский, девушка бегло разговаривает на английском языке. В Камеруне Николь была волонтером Красного Креста и ассоциации Green World. 

На родине девушка столкнулась с систематическим насилием в собственной семье, но об этом она готова рассказывать только психологам. Насилие стало одной из причин, по которым она решилась лететь в Россию, получив приглашение на один из международных волонтерских форумов в ноябре 2019 года. Отсутствие сбережений и поздний срок беременности не стали помехой — покинуть Камерун ей помогали друзья и родственники.

После форума девушка некоторое время снимала квартиру в Москве, не имея планов на жизнь, но уже понимая, что, скорее всего, ей придется остаться и здесь же родить ребенка. «Я понимала, что не знаю языка и системы, согласно которой устроена жизнь в России, — рассказала Николь „Медузе“. — И я не знала, что моя виза быстро закончится. Не знала, как ее продлить, что делать, какие процедуры [нужно] пройти».

Накануне родов, в декабре 2019 года, у беременной девушки началось кровотечение. В роддом ее забрала скорая. Николь повезло: один из акушеров в московском родильном доме знал французский язык и подбадривал ее. Но у дочери Эльзы оказались серьезные проблемы с дыхательной системой.

Пребывание в больнице и лечение новорожденной в январе — феврале 2020 года, по словам Николь, оплатила служба социальной поддержки из Камеруна. Чуть позже подключились российские НКО: комитет «Гражданское содействие» помогает Николь с легализацией пребывания в России, благотворительный фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» предоставил ей временное место для проживания в своем подмосковном приюте «Теплый дом».

Из 100 женщин, получивших помощь в приюте «Теплый дом» с 2010 года, 36 — иностранные гражданки, однако история Николь нетипичная, отмечают в фонде «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Из-за того, что после родов Николь даже не думала отказываться от дочери, несмотря на свой полулегальный статус, проблемы с деньгами и болезнь ребенка, органы опеки не обратили на нее внимания. «Ко мне не обращались российские государственные органы, и в частности органы опеки», — подтверждает Николь.

Государство обращает внимание только на мигранток, пожелавших оставить ребенка в детском доме. Такие ситуации нередки среди женщин, приехавших в Москву из Таджикистана, Узбекистана, Киргизии и т. д. «Там история очень часто о том, что девушка родила вне брака и не может вернуться с ребенком на родину, поскольку это не одобряется. Это осуждается, это позор», — рассказывает координатор приюта «Теплый дом» Елена Андреева. Все, что может предложить опека матерям-мигранткам, заявившим об отказе от ребенка, — размещение его в детском доме. По мнению Андреевой, это связано с тем, что у российской опеки не хватает квалификации, чтобы правильно оценить ситуацию в семье, и ресурсов, чтобы вовремя оказывать им реальную помощь.

Между тем информация от представителей опеки или волонтеров о возможной поддержке помогает убедить мигранток сохранить ребенка, как и рассказ, что в случае отказа от ребенка со временем его ждет репатриация на родину. Также, согласно правилам, родственникам матери сообщат о рождении ребенка. «Хорошо, если она выписалась в приют, а не в место, где нет условий для проживания с ребенком, — говорит Андреева. — И хорошо, если [покинув роддом] она ребенка где-нибудь не оставит».

Вы можете помочь благотворительному фонду «Волонтеры в помощь детям-сиротам»

Одна из немногих групп риска, которая по разным причинам вероятнее окажется под наблюдением опеки, — сами повзрослевшие сироты. Анна из Смоленской области стала социальной сиротой в старшей школе. В 16 лет она оказалась в реабилитационном центре, а до совершеннолетия жила в приемной семье. Отучившись в местном колледже на повара и получив как сирота полмиллиона рублей и частный дом, она завела семью и родила от своего первого мужа Бориса троих детей.

Борис, работавший продавцом в продуктовом магазине, затем грузчиком, а позже рабочим на пилораме, избивал Анну и пропивал часть заработанных денег. «Он отработал все время, — рассказывает Анна „Медузе“. — А когда, допустим, у него зарплата, нет чтобы ее домой принести — он приносит часа в два ночи, и то половину». Анна, в течение нескольких лет рожавшая детей и ухаживавшая за ними, не имела возможности зарабатывать. Так в их семейном бюджете образовывались все новые долги.

Круговорот домашнего насилия в браке длился годами: по словам Анны, Борис пил и бил ее при детях. «Я сколько могла, столько терпела, пока дети вырастут из памперсов, из смеси, — вспоминает она. — А потом они чуть-чуть повзрослели, и я поняла, что ничего хорошего из этого уже не будет». В 2018 году она решила развестись.

К этому времени деньги в семье закончились: чтобы рассчитаться с долгами, Анна продала дом, полученный от государства, и переехала в более дешевое жилье — частный дом с печным отоплением и без водоснабжения. Денег снова не было, а она была одна и с тремя детьми на руках.

На ситуацию обратили внимание органы опеки, у которых семья находилась на учете из-за сиротского прошлого Анны: они принялись регулярно навещать женщину. Однажды, уложив детей спать, она пошла за продуктами, а вернувшись домой, обнаружила анонимку. «Думаю, сниму [с карты денег в „Сбербанке“], куплю продукты [и вернусь], — вспоминает Анна. — А тут записка от опеки: „Еще раз оставишь детей дома — мы у тебя их заберем“». Впрочем, женщина не знает точно, кто оставил это послание: ее отношения с соседями и родственниками первого мужа далеки от идеальных. После этого случая она выходит из дома только с детьми.

В 2018 году Анна встала на учет на биржу труда и оформила детей на год в местный социально-реабилитационный центр для несовершеннолетних, чтобы заработать денег. По стечению обстоятельств это был тот же центр, в котором она жила сама, оставшись социальной сиротой в 16 лет. «[Центр] не отбирает детей — на выходные я могла их забирать, — рассказала Анна. — Я их туда на год оформила, потому что пособие мне платили 1900 рублей, а на это не проживешь вообще». Женщине удалось найти низкооплачиваемую должность, впрочем, после возвращения детей о работе пришлось снова забыть.

При этом нельзя сказать, что опека никак не пыталась помочь Анне. Социальная служба обратилась в некоммерческую организацию «Дети наши», которая помогает Анне и сегодня: передает дрова, одежду, продуктовые наборы. Также с Анной работают психолог и социальный педагог. Политика фонда — не брать семью на иждивение, а помочь в кризисной ситуации так, чтобы подопечные могли продолжить жить самостоятельно.

В 2019 году Анна вышла замуж во второй раз, но новый брак продлился всего несколько месяцев, ее второй муж Сергей стал выпивать. Весной 2019 года он решил отметить майские праздники, сделал шашлыки и позвал гостей — компания, преимущественно мужская, выпивала. Но Сергей решил вызвать полицию, заметив, что со двора пропала пила. Увидевшие троих детей в компании нетрезвых взрослых полицейские сообщили об этом в органы опеки. Вскоре женщина развелась во второй раз.

Семейные риски в России — это, как правило, сложные цепочки событий и факторов. Проблемы у всех подопечных фонда комплексные: их нельзя объяснить только зависимостями или сиротским прошлым одного из членов семьи, говорит Диана Зевина, руководитель программы по профилактике социального сиротства «Не разлей вода» фонда «Дети наши».

Отсутствие работы и, соответственно, низкие доходы семей, по словам Зевиной, объясняются низким уровнем образования, причина психологических проблем — трудное детство самих родителей, выросших в неблагополучных семьях. Иногда родители просто не знают, как оформить документы для ребенка: устроить его в детский сад, прикрепить к поликлинике. «Семья попадает в зону риска, когда переплетаются между собой сразу несколько [этих] проблем», — констатирует Зевина.

В свою очередь, у опеки, по словам Дианы Зевиной, не хватает ресурсов, чтобы полноценно помогать кризисным семьям. «В России нет четких критериев диагностики кризиса в семье и рисков для ребенка, — говорит она. — Сотрудникам [опеки] не хватает квалификации, так как их специально нигде не обучают. Стандарты разрабатываются, но пока не внедрены. Мы можем иногда не соглашаться с их решениями и методами, но работа сотрудников органов опеки действительно очень трудная. Это большая ответственность, в том числе и уголовная, очень большие риски, [высокая] нагрузка и мало ресурсов».

Вы можете помочь благотворительному фонду «Дети наши»