Заключил ли Лукашенко сделку с Путиным? Долго ли он еще удержится у власти? Почему на этот раз не получилось быстро подавить протест? Главные вопросы (и ответы!) о белорусском протесте

В белорусских городах второй день продолжаются выступления оппозиции. Протестующие не согласны с официальными итогами выборов президента, согласно которым Александр Лукашенко получил больше 80% голосов. Нынешние выступления заметно отличаются от предыдущих (например, десятилетней давности), причем не только появлением молодого лидера, вокруг которого удалось сплотить общество. На этот раз протестующие готовы продолжать акции несмотря на то, что их жестоко разгоняют. Кроме того, демонстрации проходят не только в Минске, но и во множестве других городов. И наконец, на этих выборах Лукашенко, в отличие от предыдущих времен, попытался разыграть антироссийскую карту, арестовав несколько бойцов ЧВК «Вагнер» и обвинив «кукловодов» из Москвы в поддержке оппозиции. «Медуза» задала белорусским и российским политологам главные вопросы о нынешней волне протестов в Беларуси.

За два дня до выборов Лукашенко созвонился с Путиным, а после голосования Путин поздравил его с победой, несмотря на задержанных «вагнеровцев». Они заключили какую-то сделку?

Федор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике

Какая-то договоренность между Лукашенко и Путиным, видимо, была, раз конфликт не развивается. Но если говорить о дальнейших шагах — думаю, об этом соглашения не было. Разговор должен был остановить пикирующее падение отношений вниз, задача была решена, а все проблемы, которые были, остались, включая проблемы задержания людей. Поэтому дальше все возвращается к традиционной схеме.

Ощущение такое, что протесты быстро сойдут на нет, не будет майданного развития событий — и Лукашенко, пусть в несколько ослабленном виде, останется при своих. Торговля продолжится, но с российской стороны симпатии поубавятся. Перед Лукашенко стояла одна задача — переизбраться любым способом. Он этого добился, но задействовал мощную антироссийскую карту, напрямую указав Россию как угрозу свободе и независимости Белоруссии. Непонятно, сработало ли именно это, но факт остается фактом. Поскольку экономическая зависимость при этом никуда не делась, а новых возможностей для Белоруссии явно не открывается, теперь ему, возможно, придется быть более уступчивым. Но надо учитывать его сущность — он боец и будет биться за каждый миллиметр. 

Андрей Кортунов, генеральный директор Российского совета по международным делам

Пока мы можем лишь гадать, была ли сделка между Путиным и Лукашенко. Какие-то обещания были даны, но в каком объеме и как они будут выполняться, сказать очень трудно. Какие-то заверения в поддержке Лукашенко, наверное, получил. Неслучайно в поздравительной телеграмме в связи с переизбранием Лукашенко Путин подчеркнул, что Россия будет строить отношения с Белоруссией не как партнерские, а как братские. Иными словами, речь идет о сохранении прямого или косвенного субсидирования.

Индикатором того, состоялась ли сделка, будет характер дальнейших экономических отношений между странами. Последние годы мы видим, что Россия довольно последовательно пытается снизить издержки, связанные с Белоруссией, перевести отношения с Минском в формат некоего хозрасчета. И видим болезненную реакцию, которую это вызвало в Минске. Это перетягивание каната продолжится.

Очевидно, что выборы существенно сократили свободу маневра для Лукашенко. Они прошли, мягко говоря, не вполне идеально, и сейчас мы, скорее всего, услышим еще более резкую критику со стороны Запада. Лукашенко будет труднее балансировать между Россией и Европой, а это означает, что у Москвы появляются дополнительные возможности, чтобы навязать свою модель отношений.

Но это если исходить из того, что Лукашенко будет действовать рационально, взвесит изменившийся баланс сил, сделает выводы. А поскольку он человек эмоциональный и эмоции иногда перевешивают, я не исключаю дальнейших всплесков и кризисов в отношениях. Не в интересах Путина и Лукашенко отказываться от идеи Союзного государства, поскольку она имеет скорее символическое, чем экономическое значение, и отказ был бы серьезным поражением для обоих. Но сама концепция уперлась в потолок, который нельзя пробить, не пересматривая подходов к национальному суверенитету и не передавая часть этого суверенитета на уровень двухсторонних структур. Этого не хочет никто, так что концепция достигла своих естественных пределов.

Евгений Прейгерман, руководитель экспертной инициативы «Минский диалог»

За несколько дней до выборов между Путиным и Лукашенко состоялся разговор. Судя по оценкам белорусского президента, он остался доволен и заявил, что Путин прислал ему документ который объяснял нюансы, связанные с группой «Вагнер». Это звучало как явное указание на деэскалацию. Но не думаю, чтобы в этом разговоре была достигнута договоренность, чуть ли не пошаговая, как действовать во время кризиса в Беларуси. На мой взгляд, Россию полностью устраивает, как завернулась эта выборная кампания, и ее итог, который ведет к углублению кризису в Беларуси, к расколу, к серьезной эмоциональной эскалации, а также к неизбежному и существенному ухудшению отношений с Западом. 

Союзное государство не может больше сохраняться в том виде, в котором оно существовало большую часть времени после подписания договора в 1999 году. Это связано не с выборами, а с тем, что изменилась международная ситуация. После 2014 года отношения России с Западом впервые стали намного хуже, чем у Беларуси. И в этих условиях Беларусь не может представлять полную геополитическую лояльность России, поскольку это грозило бы ей самой огромными рисками. Беларусь физически находится между Россией и НАТО, и любая провокация может привести к серьезным последствиям, в том числе боевым столкновениям. А России интересна только безоговорочная поддержка в конфликте с Западом и с Украиной. И так как получить ее она не может, то и предоставлять в тех же объемах экономическую поддержку тоже не хочет.

Значит, отношения неизбежно изменятся. Как? Это вопрос. Весь прошлый год прошел в тяжелых переговорах вокруг «дорожных карт». В 2019 году Лукашенко мог отстоять свою позицию — в этом после выборов ему будет значительно сложнее.

В 2010 году после выборов президента в Беларуси оппозиция тоже вышла на протесты, но силовики быстро подавили их. Почему в этот раз не получилось так же оперативно?

Евгений Прейгерман

Главное отличие в том, как шли кампании 2010 и 2020 годов. Десять лет назад власть до самого вечера и ночи после выборов вела себя подчеркнуто либерально — за исключением минимальных инцидентов. Кампания претендовала чуть ли не на то, чтобы пройти в полном соответствии с демократическими стандартами. Многие люди в 2010 году шли в центр Минска, думая, что все пройдет спокойно и власть не будет реагировать. В итоге вся энергия выливалась именно в эту ночь, но сторонники оппозиции были чисто эмоционально не так готовы к прямому столкновению.

В этом году власть позволяла себе силовые акции на протяжении всей кампании, и люди, которые пришли к выводу, что им не по пути с нынешним режимом, еще больше озлобились. В результате многие протестующие сами оказали жесткое сопротивление.

Рыгор Астапеня, политолог, стипендиат Robert Bosch Stiftung в Chatham House (Великобритания) и директор по исследованиям Центра новых идей (Беларусь)

С 2010 года протестный план значительно поменялся. Сейчас он был дезорганизован, автономен, можно сказать, стал краудсорсинговым. Власть, в свою очередь, неожиданно для себя осознала, что имеет ограниченные ресурсы, не может собрать все силы вместе. Нужно реагировать то на один очаг, то на другой, то на третий. Оказалось, что власти не готовы к такому протесту, когда надо рассредоточивать силы по всему Минску, да еще думать приходится не только о нем, но и обо всей Беларуси.

В результате по ряду параметров власть действовала даже брутальнее, чем прежде. Водометы, шумовые гранаты, резиновые пули — раньше такого не было. Но на выходе это только усугубило главное отличие ситуации от 2010 года: Лукашенко больше не общепризнанный популярный лидер, особенно после вчерашнего дня.

Артем Шрайбман, политический аналитик

В 2010 году силовикам было проще работать, потому что все недовольные собрались в одной точке в центре Минска, возле здания парламента. К началу разгона, по словам очевидцев, две трети людей уже ушли с площади. Сейчас силы ОМОН и других спецподразделений были раскинуты не только по самому Минску, но и по всей стране. Многие были заняты тем, чтобы отгонять от избиркомов людей, которые требовали честного подсчета голосов. Сопротивление в этот раз более активное — тогда, в 2010 году, я не помню, чтобы были серьезные попытки давать сдачи. Сейчас несколько десятков омоновцев в больнице, было много роликов, как люди отбивали других людей. Когда протестующих оказывалось больше, чем омоновцев, они набрасывались в ответ, на дубинки летели бутылки.

Но организованная оппозиция имеет только косвенное отношение к этим протестам. Большинство ее лидеров оказалось за решеткой до выборов, штаб Тихановской не принимал участия, не координировал, не организовал и не присоединяется к протестам прямо сейчас. Недовольные люди выходят на улицу по призыву в основном блогеров в телеграме. Большинство авторов этих каналов выехало из страны, так что сложно представить себе реорганизацию такой оппозиции с учетом того, что не было и организации. Люди есть, а структур нет. Никакого украинского сценария.

Так что теперь все будет зависеть от брутальности дальнейших событий — от того, прольется ли кровь или нет. Если да, это может внести новую динамику в поведение номенклатуры и в радикализацию граждан. Но пока все выглядит так, что силы власти хватает. И если оппозиция вдруг не добьется какого-то значительного успеха (а трудно сказать, что это может быть, кроме разве что захвата какого-то административного здания), то протест будут просто добивать. 

Маргарита Завадская, научный сотрудник факультета политических наук Европейского университета в Санкт-Петербурге

Самое главное — протест вышел за пределы Минска. В этом году есть краудсорсинг, протест существует сам по себе, без лидеров. Даже Александр Григорьевич признался, что не понимает, кто против него борется. Если в 2010 это был исключительно столичный протест с более узкой ориентацией на белорусский национализм, то сейчас задействована более широкая коалиция и все зависит от того, насколько успешно оппозиционный штаб будет координировать действия и сколько людей будет на улицах. Успех виден в небольших городах, где ОМОН отступил перед протестующими. Это серьезный сигнал, что, может быть, все еще не предрешено, пусть даже экспертный прогноз таков, что режим еще простоит какое-то время. 

Понятие оппозиции сейчас широкое и непонятное. Потенциальная инфраструктура оппозиции очень мощная — это и телеграм-каналы, и запрос людей на появление новых оппозиционных лидеров. В 2010 году, чтобы завоевать доверие граждан, нужно было стараться, писать программы, а в 2020-м не нужно и этого. Надо, чтобы человек был тверд, уверен и открыто говорил, что хочет смены власти. Именно так заявила о себе [Светлана] Тихановская: у нее нет программы, политического опыта, но она стала символом; вчера за нее, скорее всего, проголосовало большинство белорусов. Мы не можем точно утверждать этого, но, исходя из того, что на некоторых участках был честный подсчет голосов и она победила, наверное, она везде победила. Это уникальная ситуация, про это Netflix должен снимать сериал.

Надолго ли еще Лукашенко останется у власти? 

Маргарита Завадская

Многие эксперты сходятся в том, что, скорее всего, этот срок у Лукашенко последний, хотя статистика выживания авторитарных режимов пока на его стороне. Такие режимы обычно живут долго. Политологи выделяют три типа современного авторитаризма: военные хунты, однопартийные режимы и персоналистские диктатуры. Последних в современной истории подавляющее большинство, и именно они живут дольше всего, поскольку координация элитных кругов заточена вокруг одного человека, которому все они доверяют. Не так важно, какими личными качествами обладает эта персоналия — с возрастом они меняются или утрачивают значимость; но элитам важно иметь гарантию предсказуемого будущего, особенно в авторитарных режимах, где формальные правила играют не очень большую роль.

Такие режимы, как правило, ограничены сроком жизни диктатора. Но для диктатора и его окружения это все очень небезопасно, поскольку власть становится для них фактически единственным выбором. Поэтому даже если диктатор от нее очень устал, он все равно будет хвататься до последнего момента, поскольку в противном случае никто не гарантирует ему личную безопасность. Если переворот и случается, то опасность исходит от элиты. Даже на примере Беларуси мы видим прообраз этого, потому что [Валерий] Цепкало и [Виктор] Бабарико — это ведь по своему профилю типичные системные либералы, совсем не революционеры, а люди, отлично понимающие, как работает режим. То, что сейчас происходит в Беларуси, рано назвать расколом элит, но такие режимы начинают рушиться, когда откалываются куски той элиты, на которую опираются диктаторы. 

Любой авторитарный режим для собственной стабильности должен опираться на широкую общественную коалицию, а Лукашенко сам начал ее сужать. Не стоит называть народ «народцем», особенно когда благосостояние широких групп общества все менее гарантировано. Судя по всему, прямо сейчас Лукашенко опирается исключительно на силовиков и бюрократию. Это не самая широкая коалиция, пусть даже в Беларуси большой госсектор. Но уровень благополучия и карьерные перспективы даже этих людей оказались под вопросом.

Это называется «синдром хромой утки», когда диктатор передает сигнал, что недееспособен политически. Вот он появляется с катетером, а это прямое указание на проблемы со здоровьем. Для персоналистских режимов это архиважно: здоровый политический лидер, который в состоянии поддерживать жизнедеятельность и принимать адекватные решения, — это облегчение для элиты, которой надо точно знать, на кого опираться и с кем договариваться.