«Проблема была и остается только в деньгах» Продюсер Илья Стюарт — о внезапном уходе из проекта Звягинцева, «Уроках фарси» и «Петровых в гриппе»

22 февраля на Берлинском кинофестивале покажут картину американского режиссера украинского происхождения Вадима Перельмана «Уроки фарси» — историю еврея, который во время Холокоста выдавал себя за перса. Продвигает фильм Илья Стюарт, российский продюсер компании Hype Film, имя которого связано в том числе со знаковыми проектами Кирилла Серебренникова (он работал над фильмами «Лето» и «Ученик», а теперь занят его же экранизацией романа Алексея Сальникова «Петровы в гриппе») и со скандалом вокруг новой картины Андрея Звягинцева, которую режиссеру пока не удается снять — Стюарт внезапно покинул проект. Перед берлинской премьерой «Уроков фарси» со Стюартом встретился Антон Долин — и расспросил его о новых проектах и цензуре в отношении Звягинцева.

— Это очень необычная ситуация, хотя такое пару раз в новейшей истории нашего кино и бывало: российский продюсер едет на международный фестиваль с фильмом, сделанным в копродукции с другими странами Европы, не по-русски. Я говорю об «Уроках фарси». Как этот проект родился?

— Проект давно существует, его много лет назад придумал вместе с автором сценария Ильей Цофиным Тимур Бекмамбетов. Они занимались им много лет. В какой-то момент разработка проекта приостановилась. Уже когда к нему в качестве режиссера-постановщика привлекли Вадима Перельмана, они с Цофиным показали мне сценарий «Уроков», как пример того, что хотелось бы сделать вместе. На что я, естественно, сказал: давайте сделаем именно это. Довольно быстро мы с Тимуром договорились о совместной работе, и о том, что наша студия возглавит производство.

Нашим фундаментальным предложением было сделать фильм на немецком языке; сценарий написали на английском. При этом действие происходит в Европе. Точнее, в одном из неназванных европейских концлагерей. Важно было, на мой взгляд, сделать это максимально достоверно. Собственно, у меня есть мысль, которую все долго трактовали как юношеский максимализм, а мы превратили в идеологию нашей компании: мы можем заниматься международным кино. Несмотря на то, где находимся. Наш офис в России, но я хочу делать кино на том языке, на котором требуется для истории.

— Это звучит непрактично. Любой продюсер в любой стране, если он не сумасшедший инвестор-миллиардер, должен думать о том, что будет потом с проектом, который он делает. Международный многоязыкий проект хорош для человека, живущего и работающего в Европе, но не в России. Кажется, это заведомо слишком рискованная вещь. Или у вас срабатывает более масштабная амбиция — быть участником всемирной киноигры, например, на Берлинском фестивале?

— С одной стороны, это не прагматичное решение, а с другой, я увидел то, что стараюсь увидеть в каждом сценарии, за который мы беремся. Это универсальная история. Предпродажи на этапе сценария доказали это — мы продали фильм до выпуска в прокат уже на сорок территорий. И много где будет прокат достаточно широкий. Единственная неожиданность и особенность проекта — в том, что доминантны российские инвестиции и продюсеры, но Россия не является при этом ключевой территорией съемок. «Уроки фарси» выйдут, мы надеемся, в довольно широком прокате в Германии, в США, не говоря уже о Франции. Актеры, которые там задействованы — довольно большие звезды в своих странах.

— Кто именно?

— Главные две роли играют Ларс Айдингер и Науэль Перес Бискаярт. Айдингер известен российской публике по фильму Алексея Учителя «Матильда», но при этом он во время нашего производственного периода стал довольно большой серьезной звездой у себя дома. Хотя, когда мы начинали наши съемки, он еще не был в этом статусе. Теперь его знают по коммерческим комедиям. При этом Ларс давно уже — признанный многими гениальный артист. Он существует в паре с Бискаяртом, который известен фестивальному зрителю по фильму Робена Кампийо «120 ударов в минуту», выигравшему Гран-при в Каннах. За него Бискаярт получил «Сезара» как лучший молодой актер. Для меня и нашей студии это был первый опыт, мы за счет этих имен, «упаковки», профинансировали фильм и предпродали его на многие территории. И тем самым минимизировали продюсерские риски. Уникальная ситуация для русского проекта.

— То есть, только со стороны проект кажется рискованным? На самом деле все довольно хорошо рассчитано, и бизнес-модель уже работает?

— Так и есть. Потому что в западном кинематографе работают имена, в отличие от российского. Есть испанский прокатчик, большой поклонник Ноэля Переса Бискаярта, он покупает его фильмы принципиально — просто как пример. Соответственно, мне важно и с российским кино играть в истории предпродаж и «упаковки».

— В России существует безусловно ложное, но устойчивое и, возможно, непобедимое мнение, что в Европе и даже отчасти в Америке сделать фильм про Холокост — это значит попасть на фестивали, получить «Оскар» и вообще иметь большой успех. Потому что эта тема беспроигрышная. В реальности, мы знаем, ситуация почти противоположная. Чтобы с фильмом о Холокосте привлечь к себе внимание в Европе, нужно найти очень неожиданный ракурс. Как это сделал, например, Ласло Немеш в «Сыне Саула» или Павел Павликовский в «Иде». Насколько вас беспокоил этот аспект? До какой степени история, которая рассказана в фильме, отвечает этому запросу — рассказать о теме, которая не устаревает и всегда важна, что-то такое, чего люди еще не слышали? 

— Как и многие, я среагировал на этот сценарий из-за его неожиданно нового подхода к теме Холокоста. На протяжении съемок мы начали понимать, что у нас довольно коммерческий фильм, зрительский, что довольно нехарактерно для нашей студии и вообще для фестивального кино. То, что его пригласили именно в [программу] Berlinale Special Gala, тоже кое о чем говорит. Мы нашли идеальный баланс, на самом деле. И у нас премьера фильма о Холокосте состоится в Германии, где эта тема не теряет своей актуальности. С одной из главных национальных звезд в главной роли!

Канва там довольно простая — чтобы выжить, наш главный герой Жиль Кремон, еврей, притворяется персом. Мы наблюдаем неожиданный союз заключенного с тюремщиком, которого играет Ларс Айдингер: он повар в концлагере, который мечтает после войны уехать и открыть ресторан в Иране. Он щадит нашего главного героя при том условии, что тот поможет ему выучить фарси. Единственная проблема в том, что фарси Жиль не знает, это была его выдумка. Мы весь фильм наблюдаем, как он находится на грани жизни и смерти.

— Реальная история или полностью придуманный сюжет?

— История основана на коротком рассказе немецкого известного автора, изданном еще в 1960-х. Но интересно, что мы позволяем себе использовать титры — мол, это вдохновлено реальными историями. Ведь действительно такие истории были сплошь и рядом. Надеюсь, на меня не обидится один из наших партнеров: согласие на финансирование он дал исходя из того факта, что его дедушка выжил в концлагере, притворяясь грузином. Это, мне кажется, подчеркивает универсальность проекта.

— Как вы для себя решаете эту этическую дилемму? Холокост — история трагедии миллионов людей, которые — или родственники которых — часто болезненно реагируют на представление тех событий в качестве сказки, некоего вымысла. Даже «Список Шиндлера», который неоспоримо основан на реальной истории, заслужил эти упреки. Вроде бы, вы на это отвечаете традиционно: ну это же кино, вымысел. Но не с любым материалом это работает. 

— Здесь самый яркий пример — «Жизнь прекрасна», на которую обрушился шквал критики как раз за тот ракурс, который фильм себе позволил, а именно комедийный. Я как раз очень люблю этот фильм, но наш режиссер Вадим Перельман и сценарист Илья Цофин, как и вся наша творческая команда, очень осторожно подходили к этому вопросу. У нас ни в коем случае нет никакой легкости. На мой взгляд, нам удалось не выйти за грань и сделать серьезную историю. Это притча, рассказанная с большим уважением к огромной трагедии.

— Берлин — большое начало кинематографического года и фестивального сезона. Впереди Канны и, конечно, мы надеемся, что «Петровы в гриппе» Кирилла Серебреникова там приземлятся. Эта экранизация романа Алексея Сальникова не может оказаться слишком специфически русской? У «Лета» было такое свойство: многие европейцы его просто не поняли. 

— На мой взгляд, как раз «Лето» — не то, что обычно ждут от российских режиссеров. В новом фильме Серебренникова история очень личная, про душу России, рассказанная большим автором — я, безусловно, говорю о книге Сальникова «Петровы в гриппе». В этом и смысл больших фестивалей, таких как Канны и Венеция: они объединяют самые разные, в том числе и неожиданные высказывания, которые отражают картину того, что происходит в мире. В нашем кино Кирилл Семенович рассказывает о личном в общем, о душе, о своем внутреннем мире.

— Можете себе представить, что приезжает человек в Канны, скажем, из Лиона, Болоньи или Буэнос-Айреса. И думает: да-да, я представляю себе такую же семью Мендоза в Буэнос-Айресе, вместо Петровых. Или семью каких-нибудь Перье в Лионе. Или он будет смотреть и думать: опять русские придумали какую-то сугубо русскую дичь и хтонь?

— Сложный вопрос. Мне кажется, здесь вопрос в авторском новаторском высказывании. Кирилл Серебренников — это отдельный киноязык. Именно в «Петровых» он, мне кажется, зафиксировал его. Язык настолько же важен, насколько важна сама тема. В кино может быть очень сложно устроенный и непонятный широкому зрителю сюжет, но он сможет фильм почувствовать. В этом и есть режиссура Кирилла Серебренникова — заставить человека чувствовать. Именно поэтому я большой его поклонник как зритель, и горжусь нашим союзом.

Что касается самого процесса создания фильма, то ведь мы же и предложили Кириллу Семеновичу написать сценарий и экранизировать эту книгу, а оказалось, что в «Гоголь-центре» уже готовится такой спектакль. Не было сомнений, что это идеальный для него материал. Картину сняли вопреки ежедневным судебным заседаниям, в сложнейших обстоятельствах, благодаря невероятной сплоченности творческой группы, которая объединилась вокруг художника с уникальным видением. 

— Фильм будет похож на спектакль?

— Нет. Вообще, мы все очень удивились, как можно один и тот же текст трактовать совершенно по-разному! Текст Сальникова настолько глубокий и сильный, что может быть и так.

— Вы говорили об универсальном языке кино. Не секрет, что таким языком владеет Андрей Звягинцев, с которым у вас отношения разладились еще до того, как вы сняли хотя бы один фильм. Что именно произошло?

— Мы встретились на почве того проекта о войне, который Андрей Петрович пытался запустить. Прочитав сценарий и вникнув в него, мы довольно быстро поняли, что наше участие невозможно — по совокупности причин. Тогда мы перешли к созданию другого проекта. Довольно долго занимались поиском финансирования и придумывали конфигурации для осуществления, но столкнулись с производственными проблемами и были вынуждены приостановить участие нашей студии. На самом деле, это была стандартная проблема, мы столкнулись с невозможностью сделать проект. 

— Проблема была прежде всего в деньгах? 

— Конечно. Проблема была и остается только в деньгах. Мы, например, предложили Андрею Петровичу сделать тот же самый сценарий, но на другом языке. Ему не подошел этот вариант, и я это бесконечно уважаю. Безусловно, он большой автор и имеет право делать, как он хочет. В ситуации, где ни один из путей решения, будь то оптимизация бюджета или съемка на другом языке, не подходил режиссеру, я, к большому своему сожалению, был вынужден выйти из проекта. 

— Действительно ли сценарий был настолько политически жестким, что государство отказалось в этом принимать участие? Или были основания предполагать, что если государству предложить, то оно откажется?

— Были основания предполагать, но мы просто не дошли, честно признаться, до обсуждения такого варианта. Было много потенциальных инвесторов, которые по разным причинам отказывались. Отказывались как частные русские инвесторы, так и международные фонды. Для кого-то это был вопрос бюджета, для кого-то — другие соображения.

— Среди этих соображений были политические? Когда не денег было жалко, а инвесторы считали тему рискованной, опасной, неприятной.

— В основном речь шла о невозможности широко прокатать фильм в России. Инвесторов было очень много на протяжении года с чем-то, когда мы занимались этим проектом. Мы услышали много «нет». У кого-то это были личные причины, у кого-то — нежелание заниматься чистым меценатством.

— Были ли те ситуации, когда кто-то сказал сначала «да», а потом резко передумал под воздействием неизвестных факторов?

— В нашем случае точно нет. И с фондом «Кинопрайм» ситуация тоже простая: есть определенный лимит, потолок тех денег, которые они могут дать. Только этих денег нам не хватало для русской составляющей бюджета.

— Резюмируем. Вы как студия хотели делать фильм, но слишком большое количество инвесторов не решилось в это вложиться, по разным причинам, но в основном — из-за боязни того, что вложенные деньги не вернутся. Так?

— Я не могу говорить про всех инвесторов, высказывать какую-то общую позицию. Их было много, и по разным причинам они отваливались вплоть до того момента, когда мы остались без возможности это [фильм Звягинцева] финансировать. Частные инвестиции в авторском кино — это, в принципе, очень сложно. Я с этим сталкиваюсь очень часто. Есть самые разные люди. Кто-то хочет красной дорожки, кто-то — творческой самореализации, кто-то хочет заработать денег, кто-то просто хочет помочь развитию индустрии. Все вправе в итоге отказываться, так как деньги частные. Конечно же, мне хотелось спродюсировать фильм Звягинцева, я с большим уважением отношусь к его творчеству. Тем не менее, когда стало понятно, что это просто невозможно без достаточно радикальных решений — допустим, сменить язык, изменить контекст финала или оптимизировать смету, — я просто был вынужден приостановить наше участие. Вот и все.

— Вам кажется неточным, когда в этой ситуации говорят о цензуре? Потому что существуют разные формы цензуры, кроме прямого государственного запрета.

— Есть еще такое понятие, как рынок. Я занимаюсь авторским кино, но в любом случае обязан показать любому инвестору рыночную логику. Это касается не только российской индустрии. Мы сталкивались с ситуациями, где для кого-то что-то слишком дорого, для кого-то тематически неинтересно: для тех же фондов — европейских, прогрессивных. Задача продюсера — найти любой ценой единомышленников, которые присоединятся к проекту.

— Как продюсер и, в данном случае, как эксперт, как вы думаете, что, кроме смены политической власти в России, может сделать возможным этот и другие не осуществленные проекты Звягинцева? Абсурдна ситуация, когда самый знаменитый режиссер в стране переживает один срыв за другим и никак не может взяться за работу. 

— Мне кажется, одно из потенциальных решений этой действительно несправедливой ситуации — это рост онлайн-платформ и стриминг-свервисов. Мы его сейчас наблюдаем на Западе: такие фильмы, как «Рома» Альфонсо Куарона, раньше никогда в жизни не были бы профинансированы, а теперь это стало возможным. До появления Netflix такой проект выглядел абсолютно нецелесообразно, и не вписывался в никакую модель. В западной индустрии, как известно, началась война платформ и борьба за имена. Пока это не случится у нас — а есть все предпосылки думать, что к этому движется рынок, — не будет возможности осуществлять такие бюджеты в таких фильмах: смелых, творческих и некоммерческих. К сожалению, в нашем случае, с западными платформами нам не удалось найти похожее решение, так как им не очень интересна территория России и потенциальные подписчики тут. Вся надежда на их российских коллег.