«Моя темная сторона находит выход в музыке» Хильдур Гуднадоттир написала саундтрек к «Чернобылю» и «Джокеру», а теперь номинирована на «Оскар». Мы с ней поговорили

Живущая в Берлине исландская виолончелистка и композитор Хильдур Гуднадоттир написала музыку к двум важнейшим кинопремьерам 2019 года: исторической драме «Чернобыль» Крейга Мейзина и Йохана Ренка и психологическому триллеру «Джокер» Тодда Филлипса. За оба саундтрека Гуднадоттир получила престижные награды, в том числе «Грэмми» («Чернобыль»), «Золотой глобус» и BAFTA («Джокер»), а на грядущей 92-й церемонии вручения наград премии Американской киноакадемии поборется за «Оскар». «Медуза» встретилась с Хильдур в Берлине, где композитор представила программу «Чернобыль» в рамках фестиваля CTM Liminal, чтобы поговорить о том, как озвучить радиацию, заставить танцевать Джокера и не дать темной стороне поглотить тебя. 

— На фестивале CTM вы представили программу «Чернобыль» в месте под названием Betonhalle — буквально в бетонной коробке под землей. На прошлогоднем Unsound в Кракове вы играли в здании бывшей электростанции. Вы специально ищете такие площадки или локацию подбирают организаторы фестивалей? 

— С этой программой у нас запланировано всего несколько выступлений, и да, площадка крайне важна. Чаще всего мы подбираем место сами, ищем заброшенный завод или бывшую электростанцию. В случае с Берлином наткнулись на здание, в котором раньше был крематорий. Нет, правда, это был функционирующий морг и крематорий! Так что место идеально подошло не только по техническим параметрам — мы ставим в помещении массивные колонки, используем десятиканальную систему звукоусиления, настраиваем сложное световое оборудование и так далее, — но и с точки зрения смыслов, атмосферы. 

— Поэтому вы выступаете с этой программой всего несколько раз? 

— Да, это одна из причин. Для нас очень важно, чтобы пространство дополняло материал. При этом в таких местах обычно нет инфраструктуры, а у шоу сложный и трудоемкий продакшн. Один только звук монтируется и настраивается дня полтора. А ведь нам нужно позаботиться и о каких-то элементарных вещах: безопасности, гардеробе, вентиляции. Да что уж там, на заброшенной электростанции и туалетов обычно нет. 

— Как присутствие аудитории влияет на шоу? 

— Присутствие людей все меняет. Их реакция, такая живая и порой непредсказуемая, их чуткость к изменениям в обстановке и звуке — наблюдать за этим невероятно интересно. Вообще, выступать с таким материалом вживую — необычный опыт, потому что тонко настроенная саунд-система словно вдыхает в музыку жизнь, меняет ее изнутри. И потом саундтрек к «Чернобылю» создан из полевых записей — звуков, которые я записала на Игналинской АЭС в Литве, станции-близнеце Чернобыльской. То есть звук записан в конкретном пространстве, и возможность вернуть его в схожее пространство — большая удача. 

— Вы помните свою первую реакцию на предложение Крейга Мейзина написать музыку для «Чернобыля»? Сразу согласились? И что вы знали и помнили об аварии до участия в проекте? 

— Да, конечно, я сразу согласилась, потому что мне кажется, что новым поколениям, не заставшим трагедию, стоит чаще обращаться за уроками к истории, вспоминать те события. Когда произошла авария, я была совсем маленькой, мы с родителями жили в Амстердаме. Помню тревогу, ощущение, что происходит событие исторического значения. Мы определенно не должны забывать о таких вещах. 

— В России бурно обсуждали сериал. Вы, когда писали музыку, думали о том, как воспримут фильм в странах, которые имеют непосредственное отношение к тем событиям, в Украине и России? 

— Думаю, что понимаю, почему у вас «Чернобыль» вызвал столь бурную реакцию. Каждый человек в команде вложил максимум понимания и уважения и к событиям прошлого, и к личным историям тех людей, судьба которых показана в сериале. Но не стоит забывать, что это не документальное кино, а художественное произведение. Да, сценарий основан на фактах, историческом материале, но все же. Что касается музыки, то для меня было важно избежать лишней драматизации, никаких барабанов и струнных будто из триллеров. Мне важно было честно запечатлеть и передать в звуке ту реальность, в которой находились герои, их эмоции и чувства. 

— Сложно вообще писать музыку о чем-то, что ты не можешь не только увидеть, но даже почувствовать? 

— Да, и именно поэтому мне было так важно побывать на Игналинской АЭС, провести какое-то время точно в таких помещениях и условиях, как люди, которые пережили аварию. Мне нужно было понять, что такое радиация, как она распространяется, что при этом чувствует человек, который осознает, что находится в зараженной среде. Приступая к работе, я представляла, что радиация станет одним из главных героев сериала. Но ее невозможно показать на экране, и средства саунд-дизайна тут тоже не помогут: радиация никак не проявляет себя, у нее нет звука. Поэтому я решила, что лучший способ впустить ее в кадр — это музыка. 

— Один из треков в «Чернобыле», «Líður», — он же из вашего сольного материала (из альбома «Saman» 2014 года, — прим. «Медузы»). Что значит это слово, почему вы взяли песню в саундтрек к «Чернобылю» и сильно ли вы ее переделали? 

— Líður с исландского можно примерно перевести как «чувствовать», и еще его употребляют для обозначения перехода, пересечения какой-то границы. «Перейти реку», например, можно с использованием этого слова. Трек для «Чернобыля» выбрала не я. Кажется, это режиссер [Йохан Ренк] захотел использовать песню в той сцене. Но, конечно, я значительно ее переписала. Полагаю, Йохану было важно добавить в музыку что-то человеческое, теплое. Саундтрек в целом получился в некотором смысле бесчеловечным, и для момента, где Людмила Игнатенко думает о своем ребенке, нужно было что-то контрастное, светлое. 

— Для концертной версии «Чернобыля» вы сильно изменили материал? Написали новые аранжировки? 

— На самом деле мы столько всего записали на Игналинской станции, а в саундтрек пошло так мало, что в выступлениях мы как раз по большей части используем те звуки и записи, которые не вошли в музыку к сериалу. И, конечно, готовим программу для каждой конкретной локации с учетом ее особенностей. 

— Вы только что собрали ворох наград, в том числе «Грэмми» за музыку к «Чернобылю», претендуете на «Оскар» с саундтреком к «Джокеру». Что больше всего впечатлило вас в признании со стороны индустрии? 

— Я совсем не ожидала такого внимания к своей работе! Более того, когда мы завершили работу над «Чернобылем», я сказала коллегам: «Никто никогда не будет это слушать». Так что все эти награды — огромная неожиданность. Если говорить о личных впечатлениях, о том, что признание принесло лично мне как музыканту и композитору, то думаю, что теперь студии и продюсеры будут охотнее соглашаться на эксперименты с музыкой в проектах, с какими бы на первый взгляд безумными идеями я к ним ни пришла! (Смеется.) Ведь они будут знать, что мне по плечу воплотить в реальность практически любую задумку. Ну, и уверенности в себе премии тоже прибавляют, не буду скрывать.

Если же говорить о каких-то более общих моментах, то, безусловно, меня поразило, насколько произошедшее повлияло на восприятие женщин-композиторов в кино. На «Грэмми» я даже слышала от супервайзеров, что после всех дискуссий в индустрии и прессе некоторые голливудские продюсеры и режиссеры принялись специально искать женщин-композиторов для своих проектов. Для меня большая привилегия — быть частью этого процесса, этих важных изменений. 

— Хотите добавить в копилку «Оскара»? 

— Мой семилетний сын хочет! Мне кажется, он намного сильнее меня взволнован по этому поводу. 

— Но «Джокера» он не смотрел? 

— Конечно, пока нет, он маловат для такого, да и ему было бы страшно. Но вообще он очень любопытный и обожает комиксы, сейчас читает книжки про приключения Тинтина и все в таком духе. 

— С музыкой к «Джокеру» все было иначе, чем с «Чернобылем»? Вы прочитали сценарий задолго до того, как начались съемки. У вас был главный герой — и какой! Как вы подобрали к нему ключ? 

— Да, Тодд прислал мне сценарий где-то за полгода до начала съемок, так что у меня была возможность представить историю целиком: город, героя, его мимику, пластику. Читая, я физически ощутила Джокера, почувствовала его присутствие. Он сразу срезонировал с чем-то во мне, показался близким, понятным. Тодд хотел, чтобы я написала музыку, как раз отталкиваясь от сценария, от тех чувств, которые он у меня вызовет. Так я и поступила и искала тот момент, когда чувства и эмоции в музыке и впечатления от сценария совпали бы. Когда это произошло, я мгновенно поняла: вот оно. Не умом, конечно. Музыка и персонаж — щелк! — все сложилось. 

— Филлипс даже частично переписал сценарий из-за музыки? 

— Верно! Сцена в туалете, она была прописана в сценарии, но как проходная, в ней не было ничего особенного. Хоакину [Фениксу] же показалось, что это важный момент, и он вот так среагировал на музыку. Танец Джокера родился как ответ на музыку. 

— В чем для вас заключалась главная особенность работы в этом проекте? 

— Мне повезло, что я приступила к работе раньше, чем начались съемки, потому что это все-таки большое студийное производство с серьезным бюджетом. В таких проектах нередки случаи, когда композитора увольняют в последнюю минуту: музыка не подходит и все. Это дополнительное давление и огромный стресс, нужно быть готовой ко всему. В «Джокере» же музыка сразу вошла в ДНК фильма, стала его неотъемлемой частью, работать было очень комфортно. 

— «Чернобыль» и «Джокер» потребовали от вас серьезного вложения сил и эмоций, при этом обе картины, мягко говоря, не слишком позитивные. Вы больше года работали над этими проектами практически одновременно. Не было ли у вас выгорания? Как вы справлялись с этим?

— Думаю, что присутствие в твоей жизни семилетнего ребенка очень выручает в таких ситуациях! И потом я стараюсь никогда не приносить работу домой и оставлять эти истории в студии. А вообще мне кажется, что у каждого человека есть светлая и темная сторона, и как раз моя темная сторона находит выход в музыке, в творчестве. Что, несомненно, огромный плюс для моей семьи! 

— Сейчас вы работаете над чем-то более светлым? Вас, разумеется, завалили предложениями после «Чернобыля» и «Джокера»? 

— О да, предложений невероятно много. Но, во-первых, я не люблю работать над несколькими вещами одновременно, предпочитаю нырнуть в историю и побыть в ней какое-то время, прожить ее. Поэтому вы никогда не застанете меня за работой над саундтреками сразу к десяти фильмам. А во-вторых, прошлый год был таким насыщенным, что мне определенно нужен перерыв, перезарядка. Так что пока я не работаю над музыкой для кино. Но, безусловно, обязательно вернусь к этому в будущем. 

— А чьи саундтреки нравятся вам? Что из последнего увиденного и услышанного вы можете отметить? 

— Работа Джонни Гринвуда в качестве кинокомпозитора кажется мне феноменальной. Музыка в «Призрачной нити» и «Нефти» просто великолепна, Джонни — фантастический кинокомпозитор. Еще мне нравится Мика Леви, обожаю ее работы. Возможно, моя симпатия к ним обусловлена тем, что мы очень похожи, ведь изначально мы не писали музыку к фильмам, а играли в группах, выступали, делали перформансы и так далее, к кино же пришли со временем. Поэтому я верю, что мы похоже думаем и действуем, обращаем внимание на одни и те же детали: пространство, взаимодействие музыки с историей, сценарием.

Также мне нравится, когда в саундтреке есть элемент неожиданности, когда композитор вдруг использует привычные инструменты совершенно непредсказуемым образом. В этом плане мне безумно нравится музыка в «Бердмэне» (композитор — Антонио Санчес, — прим. «Медузы»). Получилось настолько свежо, весело, иронично. И при этом точно переданы все эмоции, четко расставлены акценты. В киномузыке всегда заметно, если процесс во многом основывался на любопытстве, подходе «а что, если?». Такие вещи меня сильно вдохновляют. 

— Можно задать вам буквально пару вопросов о Йохане Йоханнссоне? (исландский композитор и продюсер, автор музыки к фильмам «Вселенная Стивена Хокинга», «Убийца», «Прибытие», «Мария Магдалина», «Мэнди», соратник и друг Гуднадоттир на протяжении многих лет, скончался в 2018 году в возрасте 48 лет, — прим. «Медузы»)

— Да, конечно. 

— Какой важнейший урок вы получили от него и как от композитора, и как от человека? 

— Мы с Йоханом выросли вместе, так что всегда были близки и разделяли музыкальные вкусы, знали практически все о каждом проекте друг друга, помогали друг другу. Йохан повлиял на меня в музыкальном плане так, как на любого повлиял бы старший брат. Нами всегда двигало любопытство. Вообще, в то время всей музыкальной сценой в Исландии двигало любопытство, все сотрудничали, было много экспериментов, музыкальных открытий. Люди не относились к музыке как к работе, не было никаких карьерных амбиций, никто не собирался зарабатывать этим на жизнь — музыка просто была поводом провести вместе время и сделать что-то необычное, что тебе нравилось. Кажется, это так и осталось в исландском менталитете — отношение к музыке как к приключению и чувство общности, эмпатия, способность всегда прийти на помощь, поддержать друг друга. 

— Что бы Йохан сказал о саундтреках к «Чернобылю» и «Джокеру»? 

— Думаю, он был бы счастлив. И он бы мной гордился.