истории

За десять лет в мире произошло много странного: Крым, Брекзит, Трамп. Рассказываем о книгах, авторы которых пытаются объяснить это научно

Источник: Meduza

Мы говорим как есть не только про политику. Скачайте приложение.

За последние десять лет мир стал другим. Многие события, пришедшиеся на 2010-е годы, было невозможно предсказать — от войны в Сирии, считавшейся одной из самых стабильных стран Ближнего Востока, до избрания президентом США эксцентричного шоумена с националистическими взглядами и бизнес-подходом к политике. Самое главное, что серьезно поменялись настроения в обществе — по крайней мере, в западном. Привычный способ понять, что происходит, — обратиться к ученым, исследования которых призваны описывать общественные процессы и тенденции. Правда, не всегда бестселлеры, оказывающие наибольшее влияние на научную дискуссию, помогают ответить на конкретные злободневные вопросы. Специально для «Медузы» кандидат политических наук Иван Григорьев из НИУ ВШЭ (Санкт-Петербург) подготовил подборку главных общественно-политических книг десятилетия, которые из-за своего влияния уже стали почти классическими (не всегда, правда, понятно, справедливо ли).

Стивен Левитски и Дэниел Зиблатт. «Как умирают демократии»

Image
Коротко. Автократы все чаще уничтожают демократии, причем сами они к власти приходят демократическим путем.

Избрание в 2016 году президентом США Дональда Трампа шокировало американскую публику. На книжные прилавки посыпались книги, общий смысл которых сводился к тому, что демократия умирает, а свобода на самом деле очень хрупкая штука (показательно, какой поворот случился с 1992 года, когда Фрэнсис Фукуяма провозгласил — и притом не совсем безосновательно — окончательную победу либерализма и «конец истории»).

Безусловно, главным бестселлером в этом ряду стала книга «Как умирают демократии» Стивена Левитски и Дэниела Зиблатта. Целиком оправдывая свое название, книга рассказывает о том, как гибли демократии в прошлом — с подчеркиваемым авторами подтекстом, что вот и американская демократия может так же. Конъюнктура берет свое: то и дело авторы начинают разбирать уже совершенные Трампом всего за один первый год правления преступления против американской демократии. 

Но, помимо этого, Левитски и Зиблатт привлекают внимание к тому действительно важному изменению, что, в отличие от демократий прошлого, которые гибли в ходе военных переворотов или после ожесточенных восстаний и гражданских войн, нынешние гибнут медленно, и чаще от рук демократически избранного узурпатора, а не консервативно настроенного генерала или вооруженного революционера-подпольщика. Для выживания такого режима достаточно, чтобы будущему диктатору хватило сил и управленческих навыков, и чтобы международное сообщество не нашло достаточных поводов ему помешать. Эту мысль Левитски высказывает не впервые — она звучала еще в 2010 году в книге «Competitive Authoritarianism: Hybrid Regimes after the Cold War» («Конкурентный авторитаризм: гибридные режимы после Холодной войны»), написанной в соавторстве с Луканом Уэем.

Идет ли это наблюдение против установившейся в академической политологии убежденности в том, что демократия, хотя и трудно достижима, но зато в достаточно богатых обществах (таких, как Соединенные Штаты) редко откатывается к авторитаризму? Пока что нет: в последние тридцать лет не удерживаются и скатываются обратно к авторитаризму молодые демократии, рожденные третьей волной демократизации, а не старые вроде США.

Levitsky, Steven, and Daniel Ziblatt. How Democracies Die. Viking, 2012

Image

Брюс Буэно де Мескита и Алистер Смит. «Учебник для диктатора»

Коротко. Все в политике страны зависит от того, сколько людей участвует в выборе правителя и сколько из них реально влияет на результат. И диктаторам выгодно играть в демократию.

Другое важное открытие, интеллектуально принадлежащее скорее двухтысячным (а в чем-то даже еще и девяностым), наиболее емко и удачно сформулировано Брюсом Буэно де Мескита и Алистером Смитом в книге «Учебник для диктатора» уже в десятые. Для правителя, пишут они, «плохо обходиться [с гражданами] — почти всегда хорошая политика». За броским подзаголовком следуют сгруппированные тематически колоритные примеры того, как диктаторы со всего мира мучают и истязают население стран, которыми правят, и как им за это ничего не бывает, если только они пересидят первые несколько лет правления, когда их еще могут сместить конкуренты, а чаще — приспешники.

Между тем интеллектуальный замах теории Буэно и Смита — в наиболее полном виде изложенной ими в более чем академической книге «The Logic оf Political Survival» («Логика политического выживания») еще в 2003 году — шире простого афоризма. Они классифицируют страны по тому, какая часть населения участвует в выборах правителя («селекторат») и какая доля от этих участвующих составляет «выигрывающую коалицию» — ту группу сторонников, поддержкой которых нужно заручиться правителю, чтобы удерживать власть.

В современных либеральных демократиях селекторат включает все взрослое население, а чтобы собрать «выигрывающую коалицию», нужно получить на выборах голоса большинства избирателей. В династических монархиях Персидского залива селекторат маленький и включает членов правящей династии, а выигрывающая коалиция — и того меньше: для ее формирования нужно набрать критическую массу наиболее влиятельных принцев. А в электоральных автократиях, при формально обширном селекторате, включающем всех избирателей, выигрывающая коалиция складывается лишь из самых влиятельных представителей элит, неформально управляющих волеизъявлением остальных граждан.

Когда выигрывающая коалиция относительно мала, для правителя разумнее всего эту небольшую группу элит просто подкупить, ограбив народ. Если же политическое устройство таково, что угождать приходится многим, правители строят школы, больницы, дороги, берегут солдат и наказывают коррупционеров — и при том все равно нередко надоедают избирателю и теряют власть на следующих выборах.

Из этих изысканий следует, например, что лучше всего для правителя, когда режим электоральный (когда селекторат большой), а выигрывающая коалиция маленькая. Тогда члены выигрывающей коалиции будут послушными из страха, что их заменят кем-то еще из селектората (людей-то много, и все хотят в коалицию). Через какое-то время у автократа отпадает нужда делиться вообще с кем бы то ни было, и он все забирает себе. Теперь ясно, почему авторитарные лидеры нового поколения прекрасно живут, проводя выборы.

Mesquita, Bruce Bueno de, and Alastair Smith. The Dictatorʼs Handbook: Why Bad Behavior Is Almost Always Good Politics. New York: PublicAffairs, 2012

Дарон Аджемоглу и Джеймс Робинсон. «Почему одни страны богатые, а другие бедные»

Image
Коротко. Есть внятная математическая модель, позволяющая вычислить, когда устанавливается демократия. Но от этого не легче.

Любовь к таинственным и все объясняющим терминам типа «выигрывающей коалиции» и «селектората» (а из терминов отечественного производства — еще к «обратному карго-культу») придавала российской общественной дискуссии 2010-х годов налет академизма. В этом же ряду стоят «инклюзивные и экстрактивные институты» Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона — авторов популярной книги «Why nations fail».

Хорошее общественное устройство, по Аджемоглу и Робинсону, отличают инклюзивные институты — то есть такие, которые гарантируют соблюдение законности, охраняют право собственности и дают доступ к власти широким массам. При плохом доминируют институты экстрактивные — там все национальное благосостояние достается небольшой олигархической группе, монополизирующей власть и мучающей остальное население.

Подобно Буэно и Смиту, Аджемоглу и Робинсон пересказывают простым человеческим языком свои же теоретические и эмпирические результаты, уже публиковавшиеся в нулевые — в частности, в более научных «Экономических истоках диктатуры и демократии» 2005 года.

В более ранних научных публикациях Аджемоглу и Робинсон доказывают, что судьба и благополучие народов определяются именно общественным устройством (а не климатом и географией). В «Why nations fail» в поддержку этого аргумента приводятся красочные исторические иллюстрации. Но, вообще говоря, преимущества свободного и открытого общества со справедливой судебной системой и так интуитивно понятны.

Поэтому главная теоретическая инновация Аджемоглу и Робинсона в том, что они математически смоделировали условия, при которых разрывается замкнутый олигархический круг конвертации власти в собственность (и наоборот) и происходит консолидация демократии. Богачи, контролирующие правительство, идут на уступки, когда угроза революции и связанные с ней потери достаточно существенны, чтобы поделиться властью. Бедняки не срываются в революцию, когда выгоды от грядущего передела собственности меньше, чем экономические послабления, которые несет демократизация.

Но на основные вопросы, интересующие широкого читателя — вроде того, когда и почему устанавливается демократия и как она закрепляется, — хорошего практического ответа у Аджемоглу и Робинсона нет, а тот, что есть, сводится к тому, что демократия и инклюзивные институты появляются чудесным образом. В разных странах в нужный момент (когда историческое развитие проходит так называемую критическую, «решающую развилку») ситуативно принимаются правильные или неправильные решения, которые и обуславливают будущую траекторию политического и экономического развития страны. В таком духе, в частности, написана их же новая книга «Узкий коридор», закрывающая десятилетие не слишком интригующим соображением о том, что свобода требует баланса между сильным обществом и сильным же государством, а достижение и удержание этого баланса есть великая тайна.

Acemoglu, Daron, and James A Robinson. Why Nations Fail: The Origins of Power, Prosperity, and Poverty. Crown Books, 2012

Перевод на русский: Аджемоглу Д., Робинсон Дж. А. Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты. Москва: АСТ, 2016

Фрэнсис Фукуяма. «Политический порядок»

Image
Коротко. Демократия на Западе установилась благодаря тому, что церковь веками сопротивлялась всевластию светских властей.

Про баланс писал и Фрэнсис Фукуяма, в этом десятилетии впечатливший публикацией огромного двухтомника о политическом порядке, такого масштабного по замыслу и воплощению, что отдельные тома выходили с разбросом более чем в два года: в 2012-м (о становлении политического порядка от зарождения человечества и до Великой французской революции) и 2014-м (от промышленной революции и до наших дней). Видимо, будучи более ловким жонглером, чем Аджемоглу и Робинсон, Фукуяма справляется сразу с тремя составляющими: государством, демократией и правопорядком.

Впечатляют, главным образом, размах и упорство, с которыми Фукуяма доказывает, что европейский проект строительства демократически подотчетного правового государства, в отличие от провалившихся китайского, индийского и исламского, оказался успешен благодаря продолжительному соперничеству светских властей (того самого государства) с неуступающей церковью, олицетворявшей правопорядок и сберегшей его до того момента, как знамя подхватили силы демократии и подотчетности. А протянуть так долго католическая церковь смогла, по Фукуяме, благодаря обету безбрачия, обеспечившему приверженность церковнослужителей интересам церкви как большой общности, а не частным интересам семьи и рода.

Это сюжет из более яркого первого тома, который отдельно запоминается благодаря злободневному подзаголовку «Христианство подрывает семью». Зато в последней четверти второго для привлечения американского читателя Фукуяма объясняет, почему в свете всего уже им написанного американская политическая система обречена — за два года до избрания Трампа и работы Левитски и Зиблатта.

Fukuyama, Francis. The Origins of Political Order: From Prehuman Times to the French Revolution. New York: Farrar, Straus and Giroux, 2012

Fukuyama, Francis. Political Order and Political Decay: From the Industrial Revolution to the Globalization of Democracy. New York: Farrar, Straus and Giroux, 2014

Тома Пикетти. «Капитал в XXI веке»

Image
Коротко. Богатые богатеют, а бедные беднеют. А если в последние десятилетия на Западе было не так, то им просто повезло.

Одной из самых мрачных книг десятых годов стал «Капитал в ХХI веке» французского экономиста Тома Пикетти, который задается вопросом, надолго ли европейская цивилизация задержится на достигнутой ей высоте. Это эмпирический анализ долгосрочной динамики доходов в развитых странах, который показывает, что со временем богатые богатеют, а бедные — нет; что только в середине ХХ века на несколько десятилетий это стало не так; и что хотя, зацепив хвост этой прекрасной эпохи, мы по привычке верим в прогресс, в будущем развитые страны ждет рост неравенства.

Ядро и двигатель книги — собранные Пикетти данные о доходах и богатстве, которых до начала его работы попросту не было. Именно эти данные показывают, что привычная для нас реальность (относительно благополучная и эгалитарная) является уходящей исторической аномалией. И кажется, что именно данными Пикетти подкрепляет свое право высказать ту смелую мысль, что если доходность капитала превышает темпы роста экономики (как, судя по всему, обстояли дела до второй трети ХХ века, как они вновь обстоят сегодня — и как, по мнению Пикетти, оно будет в будущем), то доходы богачей-капиталистов обязательно растут быстрее, чем доходы трудяг-бедняков, и беднякам богачей никогда не догнать. Принесенная Пикетти новость в том, что в условиях этой апории нам и жить.

Piketty, Thomas. Capital in the Twenty-First Century. Translated by Arthur Goldhammer. Cambridge: Belknap Press, 2014.

Перевод на русский: Пикетти, Т. Капитал в XXI веке. Москва: Ad Marginem, 2015

Элизабет Андерсон. «Частное правительство»

Image
Коротко. Власть крупных корпораций немногим лучше власти авторитарного государства, но никто не хочет этого замечать.

Весной 2014 года, когда опус магнум Пикетти спешно переводился на английский, философ Элизабет Андерсон выступала с серией лекций в Принстоне. Лекции легли в основу изданного тремя годами позже памфлета о «частном правительстве» и о той огромной, часто произвольной, порой дикой в своих проявлениях и совершенно неподотчетной власти, которую осуществляют над своими работниками «частные правительства» — дающие нам работу безликие крупные корпорации, взамен забирающие наши время и свободу. Власть нанимателя над работником, которую Андерсон абсолютно точно приравнивает к коммунистической диктатуре (действующая внутри фирм плановая экономика плюс отсутствие у работников права участвовать в принятии стратегических корпоративных решений — что это, если не она?), тем не менее кажется нам нормальной и допустимой. Как показывает Андерсон, главным образом потому, что мы верим в добровольность отношений между работником и фирмой, в свободу работника выбирать работу и уволиться, если его что-то не устраивает, и вообще в освобождающую силу рынка.

Заметная часть книги как раз посвящена генеалогии этого заблуждения, восходящего к экономической и политической мысли XVII—XVIII веков. Тогда рынок действительно представлялся прекрасной альтернативой средневековому монопольному порядку, дающей всякому деятельному человеку волю вершить свою судьбу и приумножать благосостояние. Как замечает Андерсон, заблуждением эта мысль стала в контексте промышленной революции, целиком изменившей производственный ландшафт и базовые модели взаимодействия работника с нанимателем. Собственно, промышленной революцией был создан обширный класс рабочих, на практике не обладающих свободой отказываться от работы, поскольку она дает им средства к существованию, и вынужденных поэтому принимать любые условия работодателя без переговоров или торга.

С этой детализированной, неотступной и произвольной властью начальства ежедневно сталкивается большинство читающих эти строки: она неотделима от свободного рынка, где работник продает работодателю свое время. Но все равно ее по привычке разводят по разным рубрикам с возмутительной властью авторитарного государства над гражданами. И более того, привычно защищают свободный рынок от государственного вмешательства. Хотя на самом деле только государство, дающее (если дающее) гражданам возможность демократического участия в организации общества, и остается их единственным инструментом, с помощью которого можно ограничить всевластие «частных правительств».

Андерсон, открывшая глаза на то, что все мы живем в коммунистической диктатуре и не замечаем этого, написала, пожалуй, главную книгу 2010-х годов о политике.

Anderson, Elizabeth. Private Government: How Employers Rule Our Lives (and Why We Donʼt Talk about It). Princeton University Press, 2017

Иван Григорьев

  • (1) «Конец истории»

    Конец истории, по Фукуяме, пришел в том же смысле, в котором он наступил бы с окончательной победой коммунизма — с той поправкой, что вместо коммунизма конечной точкой в эволюции общественного порядка оказалась либеральная демократия. Последние пятнадцать лет, выступая с презентациями своих новых книг, Фукуяма каждый раз вынужден признаваться, что в 1992 году насчет конца истории он погорячился.

  • (2) Третья волна демократизации

    Страны демократизируются волнами: первая была запущена американской и французской революциями и охватила весь XIX век; вторая случилась после Второй мировой войны; старт третьей дала португальская революция гвоздик 1974 года, за которой последовала демократизация южноевропейских, латиноамериканских, восточноазиатских и восточноевропейских стран, растянувшаяся до конца 1990-х годов.