Честно? Это смешно Обвинение просит для Самариддина Раджабова 3,5 года колонии. Он бросил бутылку и испугал полицейских. Репортаж «Медузы»

23 декабря прошло последнее перед вынесением приговора заседание суда по делу Самариддина Раджабова. Он фигурант «московского дела», его обвиняют по части 1 статьи 318 УК (угроза применения насилия представителю власти). По версии обвинения, 27 июля 2019-го во время митинга в поддержку независимых и оппозиционных кандидатов в Мосгордуму Раджабов бросил бутылку в полицейских. Бутылка в сотрудников МВД не попала, но вызвала у них опасения за здоровье. Прокурор попросил суд дать обвиняемому 3,5 года колонии. Специальный корреспондент «Медузы» Кристина Сафонова рассказывает, как звучали эти обвинения в зале суда, что отвечала защита и как сам Раджабов в качестве последнего слова зачитал рэп.

«Я почти родственник, я подельник», — убеждает приставов бывший фигурант «московского дела» Алексей Миняйло у 333-го зала Мещанского районного суда. В коридоре суда толпится около 60 человек — все они пришли поддержать 21-летнего Самариддина Раджабова, обвиняемого в угрозе применения насилия сотрудникам правоохранительных органов на протестной акции 27 июля. Среди пришедших еще два бывших фигуранта «московского дела» Даниил Конон и Сергей Абаничев, а также журналист и московский муниципальный депутат Илья Азар, координатор «ОВД-Инфо» Алла Фролова, правозащитница и участница группы Pussy Riot Мария Алехина и мама фигурантки дела «Нового величия» Ани Павликовой Юлия Виноградова — две недели назад она начала голодовку, чтобы привлечь внимание ко всем незаконно осужденным в России. 

Несмотря на толпу, Миняйло удается не только пройти в зал, но и занять место рядом с родственниками Раджабова — на ближайшей к «аквариуму» скамейке. Перед началом заседания он рассказывает Самариддину о том, что рэпер Оксимирон не смог прийти в суд, потому что сводит трек. Подсудимый спрашивает о другом рэпере, но из-за стекла никто не может расслышать имя. 

— Я знаю только Оксимирона, Фейса, Хаски и Самариддина Раджабова. Угадай, кто мой любимый? — смеется Миняйло. 

— Этого достаточно. Будущее за нами! — отвечает из «аквариума» Раджабов. 

— Непременно!

Защитники Раджабова, Анри Цискаришвили и Сергей Бадамшин, просят суд позволить их подзащитному на время заседания покинуть камеру и сидеть рядом с ними. «У нас есть место, а в зале суда — конвойные и приставы», — аргументирует Бадамшин. Но судья Татьяна Бараковская отказывает в ходатайстве. Также против государственный обвинитель и трое пришедших на заседание потерпевших.

Потерпевшие — крупные широкоплечие мужчины, занявшие скамью по соседству с родственниками подсудимого: старший сержант полиции Александр Внуков, сержант Александр Комбаров и лейтенант Дмитрий Линник. 

Обвинение считает, что на акции 27 июля Раджабов увидел Внукова, Комбарова и Линника на Трубной площади и у него возник «преступный умысел». Он, «желая оказать психическое воздействие, умышленно, с силой бросил в сторону сотрудников бутылку с жидкостью, предполагая, что бутылка создаст у сотрудников чувство опасности или страх применения к ним насилия». Кроме того, при падении бутылка «образовала звук, имитирующий разрушение неизвестного предмета с опасностью причинения телесных повреждений». 

Версию обвинения по очереди подтверждают все потерпевшие. Первым допрашивают Александра Внукова — самого крупного из троих. Он подробно рассказывает о событиях 27 июля: как заступил в восемь утра на службу и сначала нес ее в районе Большого театра, а позже — у здания московской мэрии. Вечером Внуков по приказу начальства отправился на Трубную площадь, где, по его словам, «широко развернулись несанкционированные митинги, мероприятия». 

«Там было очень большое скопление людей, которые выкрикивали антиправительственные лозунги и оскорбления в отношении органов полиции. Нам поступила команда на задержание, — рассказывает Внуков. — Задержание происходило в количестве двух-трех человек [сотрудников МВД], потому что по одному нам нельзя задерживать». По словам Внукова, когда он с сослуживцами Линником, Комбаровым и Виталием Максидовым вел задержанного, «со стороны был кинут предмет». «Кто кидал предмет, я не увидел, — признался Внуков. — По моему ощущению, брошенный предмет оказался… как сказать… по тяжести предмета мне показалось, что это был звук характерного падения пластмассового предмета — бутылки, как оказалось. Была какая-то жидкость [внутри]. Соответственно, там могло быть что угодно».

Произошедшее заставило старшего сержанта полиции «испытать испуг угрозы здоровью», а также опасения за свою жизнь. «Я считаю, тот человек, который кинул бутылку, мог спровоцировать агрессивные действия в отношении нас, сотрудников полиции. Какую-то безнаказанность. Почему он мог кинуть бутылку, а я не могу так сделать?» — недоумевает Внуков. И добавляет, что ему был причинен моральный вред. 

Слушатели в зале смеются — и судья Бараковская делает всем присутствующим замечание. 

Вслед за прокурором к допросу подключается адвокат Бадамшин. 

— Во что вы были экипированы?

— Бронежилет «Багарий», защитный шлем и балаклаву, чтобы скрыть свое, так сказать… Чтобы нельзя было распознать человека и потом в его адрес не поступали угрозы. 

— А в ваш адрес поступали угрозы? — интересуется адвокат. 

— Нет. 

На вопрос Бадамшина, как сотрудники полиции, использующие балаклавы, отличают друг друга, Внуков объясняет, что работает с коллегами не первый год: «По каким-то физиологическим данным различаем, телодвижениям. В этом никаких проблем нет». 

На просьбу защитника описать упавшую 27 июля бутылку Внуков с трудом объясняет, что она была «пластмассовая», а какого объема, он уже не помнит. «Но хлопок был такой, что у меня это вызвало… сразу привлекло внимание», — говорит старший сержант. 

— Вы обращались за психологической помощью?

— Нет. 

— А за медицинской?

— Нет. 

— У вас прошло чувство страха или оно еще остается?

— Через время прошло, конечно. Я не первый год в органах, мне не привыкать к тому, чтобы все время присутствовал страх. Есть такое понятие «чувство подавления страха». Нужно уметь в себе это чувство [страх] подавлять. В тот промежуток времени он [страх] у меня был. Но потом, когда все расходились, площадь была очищена, а нам была дана команда «в транспорт», страха уже не было. 

Интересует Бадамшина и в какой момент Внуков рассказал об испытанном страхе следователю. Тот объясняет, что его дважды допрашивали. В последний раз он находился с травмой, не имеющей отношения к митингу 27 июля, в госпитале, куда приехал следователь. Тогда же он из свидетеля стал потерпевшим. 

— Инициатива исходила от вас или от следователя? — спрашивает Бадамшин. 

— Не от меня. 

Анри Цискаришвили просит Внукова объяснить, в чем заключается причиненный ему моральный вред. «Я считаю, господин адвокат, были бы вы на моем месте, у вас не было бы такой уверенности, что в бутылке простая вода, — говорит старший сержант полиции. — Это могла быть зажигательная смесь, кислота. Это моральный вред, не физический, не увечья, а именно моральный вред». 

* * *

Следующим на вопросы отвечает сержант Александр Комбаров. Он повторяет показания своего сослуживца, но подробнее останавливаясь на задержании участника митинга в клетчатой рубашке. По его словам, первым задержанного коснулся его коллега Линник, вместе они провели «загиб руки» и повели мужчину к служебному транспорту. «Я услышал хлопок, не сказать, что стекло. Был очень сильный хлопок с левой стороны от меня. Я не видел, что это, — говорит Комбаров. — В связи с этим я испытал дискомфорт, я испытал испуг. Потому что толпа людей вокруг. Мы не знали, на что люди способны. Это само представляло угрозу. С чувством страха мы доставили человека до транспорта и на секундочку остановились обсудить, что это был за хлопок».

Как и Внуков, он считает, что брошенная бутылка была не чем иным, как провокацией, чтобы «спровоцировать толпу на действия». «Ты ведешь человека, а там блогеры еще тебе в лицо камеру, — рассказывает он. — Надо думать, чтобы не разбить блогерам камеру». 

— Опишите, какой звук был от падения? — просит Бадамшин. 

— Падение предмета на плитку. Что-то твердое со звуком пластика. Я думал, что это камень в пакет обернут. 

— Шуршание было какое-то?

— Да. 

— Как пакет? — продолжает адвокат. 

— Нет, как бутылка. Твердое шуршание, — отвечает Комбаров, сжимая челюсти так, что видны желваки. 

Как и Внуков, Комбаров только через несколько месяцев осознал, что в этом деле он не свидетель, а потерпевший. Впрочем, несмотря на то, что испуг надолго остался в его памяти, за медицинской помощью он тоже не обращался. 

Сергей Бадамшин спрашивает, применялось ли насилие к задержанному в клетчатой рубашке и падал ли задержанный на землю. Комбаров утверждает, что он с Линником провел только загиб руки. Тогда защитник просит огласить более ранние показания потерпевшего. «[Линник] толкнул его [человека задержанного] сзади, тот упал на колени, после чего он его завалил лицом вниз, завел руки за спину», — говорится в показаниях. А также: «Впоследствии я узнал, что в Линника неустановленным лицом была брошена бутылка, она попала ему в шею сзади». 

На лбу у Комбарова надуваются вены. 

Теперь к нему обращается подсудимый Раджабов: 

— На допросе вы сказали, что он толкнул. А сейчас говорите, что не было толчка. Как толкнул без толчка?

— Это было касание человека, и человек встает на колени. Идет небольшое воздействие руки на бег человека, — эмоционально жестикулируя, объясняет Комбаров.

Все снова смеются. 

* * *

Последним допрашивают лейтенанта Дмитрия Линника. Он рассказывает, что на Трубной площади были люди, которые, увидев полицейских, начали убегать. Линник побежал за одним из убегавших — тем самым неизвестным человеком в клетчатой рубашке. Тот споткнулся и упал — в этот же момент до него рукой дотронулся лейтенант. «Ему [задержанному] скомандовали, он спокойно встал и пошел с нами, — продолжает Линник. — Шага три-четыре мы сделали и услышали падение бутылки. Я почувствовал характерную боль в области плеча. Я потом сообщил следователю, что связал это с падением бутылки». 

Обвинитель уточняет, попало ли орудие преступления в Линника или нет. Тот объясняет, что сначала был в этом уверен, но после посмотрел видео и понял, что был не прав: «Упала бутылка, и я почувствовал боль. [На кадрах видно, что в этот момент] я начинаю ускоряться, рука идет на излом, и как раз бутылка пролетает мимо». 

Как и его коллеги, лейтенант полиции затрудняется описать, что это была за бутылка, и называет эпизод с ней умышленным действием против сотрудников полиции. «В отдельных районах в сотрудников летели бутылки, стеклянные [бутылки] разбивались», — говорит он. 

Линник признается, что испугался, так как не знал, что за жидкость была внутри бутылки. И что рука периодически болит, но за медицинской помощью он, как и сослуживцы, не обращался. 

— Какая у вас была реакция на боль в шее? — спрашивает адвокат Цискаришвили. 

— Недомогание. 

— А психологический дискомфорт испытывали?

— На тот момент я же не знал, что упало рядом. Было психологическое воздействие, — говорит Линник. 

— В какой момент вы испытали чувство опасности? — продолжает защитник. 

— Это было в течение секунды-двух. Сложно определить, во время падения или после. Быстро все делаешь и эти моменты не запоминаешь.

* * *

Четвертый сотрудник полиции Виталий Максидов отказался быть потерпевшим в этом деле — еще летом он уволился из органов по семейным причинам. Он заявлен как свидетель обвинения, но на заседание суда не является. Поэтому обвинитель просит допросить других свидетелей: командира взвода Романа Касимова и полицейских Александра Кряжова и Романа Тихонова, которые на акции 27 июля задерживали Самариддина Раджабова.

Касимов рассказывает, что у одного из его подчиненных на задании — Линника — был служебный пистолет. А Крылов и Тихонов объясняют, что задержали подсудимого, потому что им пришла на него ориентировка. Правда, затрудняются сказать, что в ней говорилось о правонарушителе, кроме того, что у него «азиатская внешность» и есть рюкзак.

После просмотра нескольких видеозаписей с акции 27 июля допрашивают свидетелей защиты — журналистку «Медиазоны» Ксению Краснопевцеву. Она работала в тот день на Трубной площади и говорит, что обстановка была спокойная: никто не выкрикивал лозунги, «кто-то общался, кто-то ел сэндвичи». Звука упавшей бутылки она не слышала.

Отец Самариддина Садридин Раджабов — коренастый мужчина в коричнево-оранжевой кофте — говорит, что воспитал хорошего сына с гражданской позицией. «Я горжусь [им] и хочу, чтобы все россияне так воспитывали своих сыновей. Чтобы у них была гражданская позиция, чтобы они видели вора, мошенника, убийцу, чтобы не были слепыми», — напористо и с волнением говорит он. И добавляет, что советовал Самариддину уезжать из России, так как здесь «ему не светит ничего хорошего, одна беда».

Старшая сестра подсудимого, Матлуба — девушка с волосами ниже пояса — рассказывает, что у них с братом хорошие отношения. «Мы друг друга не обижали. Он у меня самый лучший», — говорит она. По ее словам, Самариддин помогал финансово их родителям (они в разводе) с тех пор, как начал работать прорабом, а также всегда присматривал за младшими братьями и сестрами. Отмечает Матлуба и успехи брата в спорте (он занимал призовые места в соревнованиях по самбо) и рэпе.

Адвокат Анри Цискаришвили сообщает суду, что через сестру Раджабов выплатил всем потерпевшим компенсацию морального вреда в размере более пяти тысяч рублей каждому. А также пожертвовал в благотворительный фонд «Помоги.Орг». Потерпевшие тут же подтвердили, что в компенсации Раджабова они не нуждаются.

* * *

Наконец очередь доходит до самого Самариддина Раджабова — рядом с ним в «аквариуме» стоит пластиковая бутылка с водой.

Он рассказывает, что 27 июля принимал участие в «мирном митинге», где «уважаемые полицейские вели себя не мирно: задерживали людей и били их дубинками». Сам он тоже получил удар по голове, после чего споткнулся и упал на газон. «У меня накипело, и чтобы выразить свое неуважение к такому беспределу… — на этом месте Самариддин запинается, а потом продолжает говорить: — У меня не было никакого умысла ударить [сотрудников полиции] или причинить боль, а также совершить угрозу применения насилия. Данные товарищи все были в бронежилетах, шлемах. У меня была маленькая пустая бутылка, и я никак не могу понять, как я мог сделать больно людям, которые ходят в бронежилетах». 

Раджабов утверждает, что не было у него желания и оказать психическое воздействие на полицейских. «Честно? Это смешно. Я устал и отказываюсь давать другие показания, хотел бы перейти к прениям», — заключает он. А подумав, добавляет: «Как я мог им угрожать, если я просто кинул бутылку на землю? Ничего не кричал, они меня вообще не видели. Какая-то левая угроза получается».

* * *

Когда слово берет государственный обвинитель, на глаза сестры Самариддина, Матлубы, наворачиваются слезы, но она быстро берет себя в руки. Сторона обвинения считает, что вина Раджабова полностью доказана и просит назначить ему наказание в виде трех лет и шести месяцев лишения свободы. 

С этим не соглашаются защитники подсудимого. Адвокат Анри Цискаришвили напоминает, что Раджабов свою вину не признал и заявил, что у него не было умысла угрожать полицейским, а само обвинение не соответствует фактическим обстоятельствам дела. «Если бы в отношении представителей власти 27 июля на участке местности вокруг метро „Трубная“ противоправные действия ими не совершались бы, падение бутылки не было бы воспринято как угроза», — заявляет адвокат.

По его мнению, вопросы вызывают и доказательства обвинения: потерпевшие «чудесным образом» вспомнили про свой страх и опасения через три месяца после падения бутылки. Кроме того, Линник менял показания, Комбаров на допросе утверждал, что узнал о бутылке от начальства, Внуков тоже никому сначала про свой страх не сообщал. «Что же повлияло на то, что Линник так легко поменял показания? — задается вопросом Цискаришвили и тут же отвечает: — В материалах дела появились видеозаписи, на которых отчетливо видно, что бутылка не попадала ему в шею. При этом следствие на их появление отреагировало следующим образом: вместо формулировки „покушение на применение насилия“ появилась „угроза применения насилия“, — и появились показания потерпевших». 

Цискаришвили рассказывает, что до возникновения уголовного дела его подзащитный жил обычной жизнью молодого человека «с большими планами на жизнь». Арест и уголовное преследование, продолжает он, стали ударом как для самого Раджабова, так и для его семьи. «Я уверен, что на свободе он будет созидать, создавать музыку, он хочет стать актером, — говорит адвокат. — В случае реального срока окружающие его условия могут уничтожить все светлое. Это будет удар как для него, так и для его семьи». Цискаришвили просит суд вынести оправдательный приговор. Слушатели аплодируют.

* * *

«На самом деле это очень простое дело. Оно — несправедливое», — начинает свою речь защитник Сергей Бадамшин. Он объясняет, что надеялся на «сентябрьское чудо» — то есть на ситуацию, которая случилась в начале осени с рядом других фигурантов «московского дела», когда суды закрыли дела и отпустили обвиняемых. «Я очень надеялся, что обвинение откажется от этого [процесса], — обращается он к государственному обвинителю. — Мы с вами в одних и тех же институтах учились, по одним и тем же учебникам. Весь процесс разберут на цитаты, и самая худшая из них — про три с половиной года, на которые вы просите отправить маленького самбиста-таджика в колонию». 

По мнению Бадамшина, это уголовное дело способствует появлению «порочной практики», когда любой полицейский будет говорить: «Я испугался — звука, клаксона, гавкающей собаки, — так как это могло быть, что угодно: собака могла быть бешеной». 

Дальше защитник обращает внимание на странность обвинения — по версии прокурора, Раджабов из четырех полицейских угрожал только троим, хотя сотрудники находились в момент падения бутылки вместе. Обвинительный приговор невозможен без конкретизации формы психического воздействия на потерпевших, продолжает Бадамшин. Но никто из них за медицинской помощью не обращался и нанесенный вред не зафиксировал. «Обвинение не подтверждается доказательствами, оно основано на домыслах, — говорит адвокат. — Я считаю, что это [угроза применения насилия] — ложное восприятие потерпевших, основанное на их ложных представлениях о службе».

Говоря о просмотренных в суде видео, Бадамшин отмечает, что единственным, что вызывало опасение собравшихся на Трубной площади 27 июля 2019 года, были «агрессивные действия сотрудников полиции и Росгвардии». «Объективно же видно, что там люди стоят-жуют. Такое ощущение, что их просто не выпускали с площади, — напирает он. — Люди собрались мирно, без оружия, в соответствии с 31-й статьей Конституции. Никогда нельзя их просто брать и силой растаскивать. Но, к сожалению, такая практика у нас в Москве есть». 

Брошенная пластиковая бутылка, по мнению защитника, не могла причинить полицейским боль, так как они были в обмундировании. А домыслы о том, что в ней могла находиться зажигательная смесь, не обоснованы и даже не логичны. В подтверждение своих слов Бадамшин объясняет, что пластиковая бутылка герметично закрывается, — и это «самое безопасное, что могло рядом шлепнуться».

Кроме того, никто не высчитывал скорость, с которой летела бутылка и не анализировал ее содержимое. В заключение адвокат настаивает, что доверять показаниям полицейских, которые испытали страх из-за звука упавшей бутылки, нельзя, так как они «основаны на ложных субъективных ощущениях».

* * *

Самариддин Раджабов в прениях говорит, что оказался под арестом из-за двух ложных обвинений. Одно — об участии в «массовых беспорядках», а второе — основанное на утверждении лейтенанта Линника, что тот получил удар бутылкой. «Как вы можете мою судьбу доверить этим людям? — обращается он к судье Бараковской, а затем задает вопрос потерпевшим: — Вы понимаете, что из-за вашего вранья я поеду в колонию на три с половиной года?»

Он рассказывает, что к его делу серьезно относятся только в зале суда, тогда как 95% заключенных, с которыми он сталкивался в следственном изоляторе, над обвинениями против него смеются, а остальные пять не могут поверить, что он не шутит.

Вместо последнего слова Раджабов читает рэп собственного сочинения со строчкой: «Я выходил на митинг против беспредела, но настоящий беспредел — это „московское дело“».

Дальше он говорит, что даже посадив участников акций протеста в тюрьму, власти не смогут решить проблему, которая заставляет людей выходить на улицы. «Аплодисменты сегодня здесь звучали, потому что кто-то говорил хорошо, кто-то — красиво. Я не умею красиво, я могу жестко, — продолжает он. — Чтобы были аплодисменты [в поддержку власти], чтобы проблемы решались, надо выходить и общаться с народом, а не запрещать все и сажать молодых парней». 

Судья Бараковская объявляет, что приговор будет вынесен на следующий день.