Image
истории

Как руководство ГДР нечаянно закончило холодную войну. Фрагмент книги Мэри Элиз Саротт «Коллапс. Cлучайное падение Берлинской стены»

Источник: Meduza
Фото: Muller-Schneck / ullstein bild / Getty Images. Падение Берлинской стены

Мы рассказываем честно не только про войну. Скачайте приложение.

В издательстве «Индивидуум» на русском языке вышла книга Мэри Элиз Саротт «Коллапс. Cлучайное падение Берлинской стены» (переводчик Максим Леонович). Автор почти поминутно восстанавливает ход событий, приведших к окончанию Холодной войны в 1989 году. С разрешения издательства «Медуза» публикует фрагмент книги, в котором член Политбюро Центрального комитета СЕПГ Гюнтер Шабовски, сам того не понимая, объявляет иностранным журналистам об открытии границы между ГДР и ФРГ.

Следующий прокол случился, когда чуть позже Кренц решил прочесть составленный четверкой текст (обращения к журналистам — прим. «Медузы») всему составу ЦК. В теории он таким образом предоставил собравшимся еще один шанс усомниться в разумности использованных в тексте формулировок. Это произошло в 15:37, когда Кренц прервал повестку со словами: «Как вам известно, есть проблема, которая всех нас беспокоит, — вопрос эмиграции». «Чешские товарищи» сильно жаловались, продолжал он, как и венгерские до них, на губительные последствия волн восточногерманских эмигрантов, прокатившихся через их границы. Кренц добавил: «Что бы мы ни предприняли в этой ситуации, мы сделаем неверный шаг». Хороших вариантов не было. «Если закроем границы с ЧССР, то накажем достойных граждан ГДР, которые не смогут туда поехать и затем… попытаются повлиять на нас». Вероятно, он имел в виду, что они начнут протестовать дома.

Кренц объявил, что в результате нажима Чехословакии Совет министров предложит текст. В сущности, он вкладывал слова в уста сидящих перед ним министров. То, что генеральный секретарь СЕПГ мог указывать государственным министрам, что именно им говорить, было стандартной практикой, и несмотря на то что центральный комитет начал отклоняться от своей привычной роли, он еще не зашел настолько далеко, чтобы оспорить эту практику или бросить вызов непосредственно Кренцу. Затем Кренц отметил, что текст, который он собирается прочесть, одобрен Политбюро, не упомянув, однако, что это «одобрение» получено во время последнего перекура — еще одно серьезное преувеличение, ведь одобрение Политбюро послужило для аудитории сигналом, что с текстом все уже решено. Вслед за этим Кренц добавил, что, поскольку вопрос важный, он все равно еще раз слово в слово зачитает текст «в совещательных целях» — возможно, чтобы задобрить буйный с недавних пор центральный комитет, — и прочел его.

Представленный таким образом их политическим лидером (стоит учитывать, что многим в зале не терпелось вернуться к внутренним распрям и обвинениям) текст не вызвал существенных претензий. Никто не воспользовался открывшейся возможностью поставить под сомнение благоразумие его формулировок. Только министр культуры Ханс-Йоахим Хоффман предложил заменить фразу «следующие временные переходные правила» на «следующие правила», предположив, что если народ решит, что эта последняя уступка является лишь временной, то это может распалить оппозицию. Кренц согласился, заметив, что раз в другой части текста уже сказано, что он будет действовать лишь до вступления в силу нового закона, то повторное упоминание о его временном характере излишне. Другой член ЦК спросил, как этот текст будет опубликован. Кренц ответил, что его опубликует представитель правительства по имени Вольфганг Майер, — так как имевший гораздо больший политический вес Шабовски с предыдущего дня уже был занят организацией пресс-конференции по западному образцу, чтобы отчитаться о результатах трехдневной сессии центрального комитета. Но никакой критики или хотя бы призывов к тщательному обсуждению не прозвучало. Спросив «Все товарищи согласны?» и не услышав возражений, Кренц перешел к следующему вопросу повестки всего восемь минут спустя, в 15:55.

Никто в зале не понимал, что они утверждают текст, который откроет проход через Стену той же ночью. Никто не упомянул, к примеру, необходимость поставить в известность пограничников. Несмотря на губительный эффект эмиграции на экономику, никто не усомнился в разумности обнародования закона в рабочий день. В 1961 году лидеры ГДР, наоборот, специально выбрали субботний вечер для возведения Стены, чтобы как можно больше людей трудоспособного возраста оказалось в это время дома. Никому, видимо, не пришло в голову, что дата 9 ноября связана с трагическими событиями в истории Германии: это была годовщина гитлеровского Пивного путча и устроенного нацистами масштабного еврейского погрома — так называемой Хрустальной ночи. Словом, никакие признаки не указывали на то, что партийные лидеры осознавали вероятные последствия своих действий, когда одобряли этот текст и тем самым подписывали себе политический смертный приговор. Это была поразительная близорукость, открывшая другое окно возможностей — но уже для мирной революции, а не для правящего режима. В отличие от СЕПГ, демонстранты той ночью не упустят свой шанс.

Image

Вскоре после того, как непродолжительная дискуссия центрального комитета завершилась, партийные органы и отделы Штази начали распространять текст с мелкими поправками, внесенными в него ЦК на заседании, среди районных и прочих подчиненных органов. Когда примерно в 17:45 канцелярия министра юстиции запротоколировала свои возражения с текстом Лаутера, они бы уже не успели возыметь значимых последствий, даже если бы Лаутер отнесся к ним серьезно. Что касается процесса оповещения, то пресс-секретарь правительства Майер действительно получил задание обнародовать текст в 4 часа утра на следующий день, 10 ноября. Однако Кренц вскоре позабыл о собственном распоряжении, что пресс-секретарь правительства, а не партии, должен сделать заявление, или, возможно, он внезапно передумал. Как бы то ни было, эта внезапная перемена сыграла судьбоносную роль, приведя к последнему и важнейшему сбою коммуникации: организованной тем вечером пресс-конференции Шабовски.

Шабовски ненадолго появился в центральном комитете примерно в 17:00. Неизвестно, где именно он был целый день вместо того, чтобы присутствовать на заседании, — там он должен был зачитать объявление, которое подготовил для телевизионного выступления в прямом эфире перед СМИ всего мира в рамках пресс-конференции, назначенной на 18:00. Сам он позже объяснял, что консультировал журналистов. Шабовски не мог похвастать большим опытом участия в прямых эфирах на западный манер. В основном он имел дело с журналистикой «по-восточному», когда партийный лидер просто диктовал тем или иным медиа, что им сообщить об уже произошедших событиях, поэтому держать руку на пульсе событий, разворачивающихся прямо сейчас, не казалось особенно важным. Учитывая подобный опыт, неудивительно, что он считал возможным провести пресс-конференцию для международных СМИ, даже не посетив перед этим заседания центрального комитета.

Когда Шабовски заглянул в зал заседаний с вопросом, что ему сказать репортерам, Кренц вдруг вложил ему в руку составленный четверкой текст, будто бы напрочь забыв о том, что пресс-секретарю правительства Майеру уже поручили выпустить объявление. Кренц позже вспоминал, что, передавая Шабовски текст, он сказал ему, что это будут «новости мирового масштаба». Это представляется маловероятным, поскольку Шабовски даже не потрудился взглянуть на текст до эфира. Как он впоследствии заметил: зачем ему было это делать? Хотя Шабовски не присутствовал при зачитывании вслух текста во время перерыва или на кратком обсуждении во время самого заседания, он спокойно принял бумагу из рук Кренца. Как он позже выразился, «я говорю по-немецки и способен прочесть текст громко и без ошибок», так что подготовка не требовалась. Несмотря на то что ему предстояла короткая поездка до Международного пресс-центра на Моренштрассе и он мог бы взглянуть на текст в машине, он не сделал и этого. Из-за его высокомерия пресс-конференция станет символическим моментом утраты режимом своей способности руководить страной.

Более того, Шабовски едва не забыл прочесть этот текст в прямом эфире. Он начал пресс-конференцию со скучного перечисления списка имен выступавших на заседании в тот день. Местные и зарубежные журналисты, прибывшие в Восточный Берлин, чтобы его послушать, были разочарованы. Петер Бринкман, работавший в Гамбурге журналист западногерманской газеты Bild, приехал на несколько часов раньше, чтобы занять кресло в первом ряду, набросив на него пиджак. Его никто не переложил, хотя из-за огромной толпы слушателей опоздавшим пришлось примоститься у самого края сцены, на которой восседали Шабовски с помощниками, — так что Бринкман сохранил свое место. Но как только пресс-конференция началась, Бринкман подумал, что зря так торопился и даже мог вовсе не приходить. Шабовски, компанию которому на сцене перед собравшейся аудиторией составляли почти всегда молчавшие министр торговли Герхард Байль и члены ЦК Хельга Лабс и Манфред Банашак, сообщал не новости, а лишь бессодержательные резюме недавних партийных дебатов. «Сплошное бла-бла-бла, — вспоминал Бринкман. — Скука смертная».

Том Брокау — американский телеведущий, проделавший ради этой пресс-конференции гораздо больший путь, чем Бринкман, вспоминает, что он отреагировал примерно так же. Несколькими днями ранее Брокау, Джерри Лампрехт (глава отдела иностранных новостей) и Билл Уитли (исполнительный продюсер программы NBC Nightly News) согласились между собой, что последние события в Восточной Германии могут оказаться достаточно интересными и заслуживающими репортажа в прямом эфире. Ранее NBC уже подробно освещала ряд событий в Европе, особенно успех «Солидарности»; после недавних крупных демонстраций в Лейпциге и Восточном Берлине акцент на ГДР представлялся им логичным следующим шагом. Брокау и продюсеры решили, что телеведущий должен поехать в разделенную Германию, но окончательное решение о прямой трансляции они примут, только когда увидят, что смог раскопать Брокау.

Однако ни один из репортажей, что ему удалось сделать с момента приезда в ГДР, не казался достаточно интересным, чтобы пустить его в прямой эфир NBC в США. Брокау и сам понимал, что болтовня Шабовски не годится для прямого эфира: во‑первых, репортер слушал перевод в наушниках, во‑вторых, он наблюдал в душном зале за другими журналистами — корреспондент Associated Press рядом с ним уже почти спал. Вообще, самим фактом своего присутствия на нескончаемой пресс-конференции Брокау и его съемочная группа были обязаны своему продюсеру Мишель Нойберт — говорящей по-немецки гражданке Великобритании и сотруднице франкфуртского бюро NBC. В ее обязанности входило организовывать интервью для Брокау в его европейских поездках, и она забронировала ему время для интервью с Шабовски, потому что он худо-бедно изъяснялся по-английски. Для этого она приложила немало сил. Нойберт целыми днями пыталась переговорить с Шабовски и добилась своего, когда он согласился дать NBC эксклюзивное интервью сразу после пресс-конференции 9 ноября. Итак, она, Брокау, правая рука Брокау Марк Казнец, а также звуко- и видеооператоры NBC находились там не столько ради самой пресс-конференции, сколько ради последующего разговора с Шабовски. Она уже разместила вторую съемочную группу, которая приготовилась начать запись, в отдельной комнате. Но пока они терпели скучную пресс-конференцию как прелюдию к интервью, Нойберт начала сомневаться, смогут ли они вытянуть из Шабовски хоть что-нибудь полезное.

Внезапно Нойберт насторожилась. Итальянский журналист Риккардо Эрман спросил Шабовски о новых правилах, в соответствии с которыми граждане ГДР имеют право совершать поездки в капиталистические страны. Многословный ответ Шабовски на немецком был вовсе не тем, чего ожидала Нойберт. Шабовски начал отвечать так же расплывчато, как и на все предыдущие вопросы, часто делая паузы и вставляя немецкий эквивалент междометия «эм»: «Мы знаем об этой тенденции среди населения, об этой потребности населения путешествовать или уехать… И… эм… мы намерены… провести многостороннее обновление общества… эм… с тем, чтобы достичь, благодаря многим этим элементам… эм… того, чтобы люди не считали себя обязанными справляться с их личными проблемами именно таким способом». За этим последовало еще немало пространных высказываний на тему обновления общества и множество «эм». Однако затем Шабовски добавил: «В общем, сегодня, насколько я знаю… было принято решение». Он бросил взгляд вбок на своих подчиненных, сидевших рядом с ним на сцене, как будто ожидая подтверждения, но они никак не отреагировали.

Между паузами и «эм» Шабовски продолжал говорить, что партия решила «издать закон, который позволит любому гражданину… эмигрировать». Сейчас, сказал Шабовски, он зачитает текст новых правил, как только найдет его. Он принялся рыться в толстой стопке бумаг. Теперь не только Нойберт, но и немецкоговорящий звукооператор NBC Хайнрих Уоллинг выглядел ошарашенным. Брокау вопросительно посмотрел на Уоллинга, и тот прошептал ему по-английски: «Это конец холодной войны». Через десять дней в колонке газеты New York Times Брокау вспоминал свое изумление. Это было настолько поразительно, словно «некая инопланетная сила» из космоса захватила весь зал, писал он.

Image
Гюнтер Шабовски на пресс-конференции об открытии границ ГДР в 1989 году
Mehner / ullstein bild / Getty Images

Тут же разразился шквал вопросов на немецком языке. «Без паспорта? Без паспорта?» — кричал один репортер. «Когда это вступает в силу?» — кричал другой. Этот неконтролируемый всплеск эмоций явно раздражал Шабовски и сбивал его с толку. Пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией, он в смятении начал говорить толпе: «Итак, товарищи!», однако обращение «товарищи» годилось для других членов партии, но никак не для мировых СМИ. Отвлекшись на поиск текста среди своих бумаг, он по ошибке заявил журналистам, что им уже раздали копии.

Шабовски все очевиднее раздражался, продолжая ворошить свои бумаги, и лишь благодаря помощи референта смог наконец отыскать текст, составленный группой четырех чиновников. Словно решив наверстать упущенное время, он начал очень быстро читать текст вслух. Изумленные журналисты слушали, как он произносит слова с такой скоростью, что их едва удавалось разобрать: «Допускается подача заявок на частные поездки в зарубежные страны без предъявления обоснований — причин поездки — или связей с родственниками. Разрешения будут выдаваться в кратчайшие сроки». Иными словами, этот текст, вопреки предисловию Шабовски, касался не только эмиграции, но и частных путешествий и коротких поездок. Некоторые репортеры в зале, не в силах сдержаться, стали перебивать Шабовски. Один снова спросил про паспорт. Шабовски снова не ответил. Безостановочно посыпались другие вопросы. Бринкман выкрикнул по-настоящему принципиальный вопрос: «Когда это вступает в силу?» Шабовски пробежался взглядом по незнакомому тексту и наткнулся на слово «немедленно».

Теперь Брокау, его съемочная группа и остальные собравшиеся сконцентрировали на Шабовски все свое внимание. В частности, журналистам телеграфных агентств (например, корреспонденту Associated Press рядом с Брокау) требовалось во что бы то ни стало первыми сообщить важные новости, а эти новости казались действительно сенсационными. Некоторые репортеры покинули зал, пока Шабовски еще говорил. Журналисты, у которых не было ранних прототипов сотового телефона или же редакции поблизости, хотели первыми попасть в телефонную кабинку восточноберлинского пресс-центра. Их оказалось немного, и за ними наблюдал смотритель, который, как все знали, должен был подать сигнал Штази, прежде чем дать корреспондентам доступ к телефонным линиям. Драгоценное время тратилось на ожидание, пока Штази подготовит свою записывающую аппаратуру. Брокау и его группе повезло — в их автомобиле имелся телефон, который, в отличие от прототипов мобильных, отлично работал. Настроение команды NBC внезапно изменилось: они уже не с ужасом ждали забронированное интервью с Шабовски, а с нетерпением его предвкушали. Это будет эксклюзив, который хотели бы заполучить все. Нойберт начала про себя планировать, как им поскорее выйти из аудитории и подготовиться к беседе.

Раздавались новые вопросы, например: «Касается ли это Западного Берлина?» Шабовски не ответил. Вопрос прозвучал снова. Шабовски неохотно взглянул на текст еще раз и к своему удивлению обнаружил в нем слова «Берлин (Западный)». Взволнованный и удивленный, он подтвердил, что это объявление относится и к Западному Берлину. Это вызвало еще больше вопросов, которые журналисты выкрикивали, заглушая друг друга.

Наконец Дэниел Джонсон — зарубежный корреспондент из британской Daily Telegraph — встал и громко спросил: «Что теперь будет с Берлинской стеной?» Внезапно комната погрузилась в тишину: все с нетерпением ждали ответа, но вместо него тянулось долгое и напряженное молчание. Казалось, будто Шабовски вдруг утратил дар речи. Наконец член восточногерманского Политбюро прервал томительную паузу следующими словами: «Мне напомнили, что уже семь часов вечера. Это последний вопрос, да, прошу отнестись с пониманием!» Затем Шабовски неожиданно попытался связать статус Стены с мучительно медленным процессом разоружения, заявив, что вопросы насчет границы «определенно будут решаться положительно, если ФРГ и НАТО выполнят свои обязательства и осуществят разоружение, подобно тому как ГДР и другие социалистические страны уже сделали некоторые предварительные шаги». Это сбивчивое заявление повисло в воздухе, Джонсон и остальные все еще ждали ответа на вопрос о Стене, а Шабовски отрывисто сказал «Всем большое спасибо!» и закончил пресс-конференцию. На часах было 19:00:54. Он намеренно завершил пресс-конференцию, не определив судьбу Берлинской стены. Эта задача в результате была оставлена участникам мирной революции, случившейся той же ночью.

  • (1) СЕПГ

    Социалистическая единая партия Германии — социалистическая марксистско-ленинская партия, существовавшая в Германии в 1946–1990 годах. В Германской Демократической Республике с октября 1949 по март 1990 года являлась правящей партией. 

  • (2) Эгон Кренц

    Немецкий политик, генеральный секретарь Социалистической единой партии Германии, председатель Государственного совета ГДР.

  • (3) Гюнтер Шабовски

    Немецкий журналист, государственный деятель ГДР, член Политбюро Центрального комитета СЕПГ.