Почему полицейские бьют людей на митингах? Им приказывают? Что они говорят о своей работе дома? Интервью создателя паблика «Омбудсмен полиции» Владимира Воронцова

В Москве уже месяц проходят акции протеста за допуск независимых кандидатов на выборы в Мосгордуму. На последнее выступление — согласованный митинг на проспекте Сахарова 10 августа — вышли до 60 тысяч человек. После митинга часть людей отправилась к зданию администрации президента, и более 200 человек были жестко задержаны. Предыдущие демонстрации — несогласованные акции 27 июля и 3 августа — запомнились еще более агрессивными действиями полицейских: в ходе каждой было задержано больше тысячи человек. О том, как полицейские относятся к протестам, стыдно ли им за применение силы против мирных демонстрантов и как в МВД решают, кого именно нужно задерживать, «Медуза» поговорила с Владимиром Воронцовым — создателем самого популярного паблика для сотрудников МВД «Омбудсмен полиции» и защитника трудовых прав полицейских.

Владимир Воронцов — бывший московский полицейский. 13 лет он работал в разных подразделениях МВД, включая патрульно-постовую службу и Центр по противодействию экстремизму. В Центре «Э» работал с 2011 по 2014 годы, в том числе на массовых акциях протеста. По словам Воронцова, имел «достаточно далекое» отношение и к «Болотному делу» — например, участвовал в обысках у Алексея Навального. В феврале 2017 года создал сообщество «Омбудсмен полиции», отслеживает деятельность МВД и оказывает юридическую помощь действующим и бывшим сотрудникам органов.

«На такие акции отправляют наименее полезных и нужных»

— Что за полицейские работают на протестных митингах в Москве? Из каких подразделений?

— Основное профильное подразделение — Второй оперативный полк полиции. Это подразделение изначально создавалось для обеспечения правопорядка при проведении массовых мероприятий, они занимаются только этим. Там довольно интересно построена работа: каждый вечер сотрудники звонят своему руководству и спрашивают, как и где они завтра будут работать. Родные их не видят дома из-за нагрузки. То есть те, кто выходят на разгон протестных акций, сами часто страдают от нарушения их трудовых прав. Но их это, видимо, особо не парит.

Кроме профильного подразделения происходит вызов и других служб — здесь сложно указать, кого вызывают, а кого нет. Обычно сверху просто дают цифры — от вас на этом мероприятии должно быть столько-то людей. Например, по документам мне известно, что на акцию 3 августа привлекали курсантов и даже Академию управления МВД, то есть людей, которые, в общем-то, учатся на генералов. Привлекаются и сотрудники Центрального аппарата МВД — по сути кабинетные клерки. То есть мы видим, что людей серьезно не хватает.

— Работают ли на московских акциях сотрудники из регионов?

— Да, в основном из близлежащих городов — Калуга, Тула, Рязань, Владимир.

— То есть для большинства полицейских работа на митингах — это повинность?

— Сверху спускают цифры, а уже местный начальник сидит и смотрит, кого направить на акцию. Иногда это элемент дисциплинарного воздействия. Часто на такие акции отправляют наименее полезных и нужных по основной работе — ведь все понимают, что несмотря на митинги, основная работа все-таки «на земле». Нужно понимать, что даже большинство начальников в полиции очень далеки от политики, им все это вообще не интересно. Поэтому и мотивы у них не политические — чаще просто пытаются удовлетворить вышестоящего начальника. Политика им до фени.

— Вы рассказывали, что МВД отказалось платить сверхурочные рядовым сотрудникам, вызванным для разгона митинга 27 июля. О каких суммах идет речь?

— Если сотрудника вызывают в выходной день, то ему должны либо дать отгул, либо заплатить. Размер оплаты чаще всего примерно равен доходу за один обычный рабочий день. Это элементарно посчитать, зная зарплату конкретного сотрудника. Допустим, в Москве в среднем это 50 тысяч рублей.

— С учетом всех этих моментов, как полицейские сами относятся к тому, что должны работать на протестных митингах?

— Очень сложно сказать однозначно. Есть спектр мнений и очень многое зависит от отношения к протестующим. Есть те, кто считают протестующих врагами. Есть те, кто понимает и сочувствует. Тут еще нужно учитывать, что законом предусмотрен фактический запрет на негативные публичные высказывания о деятельности государственных органов. Если публичные высказывания вызывают вопросы относительно лояльности сотрудника, его могут уволить. Но кулуарно очень много мнений [по отношению к власти] и в положительную, и в отрицательную сторону.

Дело в том, что среди полицейских, как и среди других групп граждан, очень много людей, которые мыслят шаблонами. Допустим, у большинства сотрудников полиции, которые в моей группе оставляют комментарии, есть представление, что какой-нибудь видеоблогер или даже просто человек с камерой — априори враг. Соответственно, примерно так же многие мыслят и в отношении человека, который вышел на митинг.

«Практически везде процесс обучения сводится к формализму»

— Насколько тщательно сотрудников готовят к работе на митингах и протестах?

— Тех, кто специализируется на этом, как Второй оперативный полк, — готовят. Проводятся практические учения и так далее. Все-таки это их основная работа, и они понимают в этом гораздо больше, чем все остальные сотрудники полиции. Например, какой-нибудь привлеченный к такому мероприятию участковый может даже не знать закон о митингах, собраниях и шествиях. Уровень квалификации у Второго оперативного полка в целом повыше. Особенно у офицеров, которые принимают решения в каких-то спорных ситуациях.

Но вот для тех, кого просто вызывают на акции дополнительно, если что-то и проводится, то только на бумаге. Обычно вызывают сотрудников боевых направлений, работающих «на земле» [то есть несущих службу в районных отделах оперативников и участковых уполномоченных]. Их отсутствие болезненно сказывается на работе и показателях, поэтому у них нет времени и возможностей для каких-то учений.

— Готовят ли полицейских психологически к работе на акциях?

— К сожалению, нет. Направление [ведомственных] психологов — это безумно раздутый штат на уровне [главного] управления, который раздает и рассылает по управлениям какие-нибудь методички. Наверно, МВД может предоставить какие-нибудь ведомости и отчеты, о том что сотрудников ознакомили с какой-нибудь памяткой о порядке действий на таких мероприятиях. Но все это только бумажки. Маловероятно, что может проходить какое-то реальное занятие с рассказом о том, как действовать в той или иной стрессовой ситуации. Это «потемкинские деревни».

— Есть ли идеологическая подготовка? Например, полицейским могут показывать какие-то пропагандистские фильмы, где протестующих называют врагами России?

— Это даже представить сложно. Сейчас такой уровень открытости, что только ленивый полицейский не рассказывает о том, что происходит на службе — и через мою группу, и через разные телеграм-каналы. Если бы такое произошло, это моментально утекло бы и стало достоянием общественности. Кроме того, если говорить о районах [Москвы], то там такой вал преступности, что на подобное просто не хватит времени.

— Из ваших слов следует, что сотрудники в целом не очень подготовлены к работе на митингах. Отсутствие подготовки сказывается на практике? Например, в том же применении силы.

— Как и в любой другой сфере. Нужно на практике прорабатывать ситуации, которые могут возникнуть, а не потом сидеть и заниматься разбором полетов, указывая на ошибки сотрудников. У нас же, к сожалению, практически везде процесс обучения сводится к формализму. А если отсутствует подготовка, то, естественно, сотрудник в стрессовой ситуации может поступить неправильно.

«Как только выходит какой-то известный человек, его сразу задерживают»

— Как координируются действия на митингах? Есть какой-то единый центр принятия решения?

— Точно сказать не могу, но в головном подразделении — Управлении по охране общественного порядка — есть целый отдел, который занимается массовыми мероприятиями. Как и кого они координируют — сказать не могу. Но лично для меня показательно, что когда я смотрю фото и видео с этих акций, я вижу, что с этого года стали выходить на улицы сотрудники в должностях, в которых [люди] раньше раздавали указания из кабинетов. Например, заместитель начальника полиции по охране общественного порядка ГУ МВД по Москве Николай Федорук. Даже во время Болотной подобные люди руководили всем из кабинетов. Сейчас они делают это лично. Это говорит о том, что к проблеме приковано очень серьезное внимание и ответственность очень большая.

— Какая в целом основная задача полиции на несогласованных митингах? Условно — максимально быстро подавить протест?

— Будучи цэпээшником , я три года постоянно ходил на митинги и никогда никто не ставил подобных задач — быстро погасить протест или дать возможность ситуации разрастись. Подобных указаний не было. В целом мне кажется важным понимать, что в этой ситуации полиция заранее поставлена в четкие рамки. Не они принимают решение, согласовать акцию или нет. Как мыслит гражданский человек? Есть проблема, о которой нужно заявить, но нам не дают этого сделать. Но виновата в этом мэрия, которая не дает возможности высказаться, а не полиция. Если происходит несанкционированная акция, то полицию можно любить или ненавидеть, но что ей остается? Они скованы законом, каким бы он ни был. Хотя я сам по сути против этого закона, который фактически запрещает собираться больше трех.

— То есть заранее никто не определяет тактику и полиция действует по ситуации?

— Общие инструктажи, которые идут заранее, обычно сводятся к формальностям — не допустить нарушения закона, не дать пронести ничего незаконного и так далее. То есть существует общий тренд, на то, чтобы закон о митингах соблюдался, а уже дальше на местах каждый действует индивидуально по ситуации. Например, сотрудник руководящего звена видит какой-то формальный признак нарушения и дает команду оттеснять толпу. Он же не может заранее знать, как будут себя вести участники митинга.

— Если все во многом сводится к инициативе людей на местах, то какую конкретную задачу они ставят перед собой?

— Все зависит от подразделения. Например, сотрудники Центра по противодействию экстремизму смешиваются с толпой, косят под митингующих и выявляют нарушителей. Развивать или душить протест — таких задач перед нами никто не ставил.

— Сотрудники ЦПЭ действительно командуют полицейскими и указывают кого задерживать?

— И да и нет. Нет такого, чтобы сотрудники в форме были у них в подчинении. Но какая-то степень взаимодействия существует. Сотрудник ЦПЭ может указать на кого-то, кого он считает необходимым задержать, и его, конечно, задержат.

— Главная задача «эшников» — именно выявлять «опасных» протестующих?

— Да, выявлять наиболее активных, зачинщиков, правонарушителей. Может быть, провокаторов. Допустим, даже если митинг мирный и согласованный, никто не исключает, что может прийти какой-то правонарушитель, который захочет дискредитировать сам митинг. Разные ситуации бывают.

Кроме того, сотрудники ЦПЭ должны знать и опознавать политических деятелей. Мы же видим, что как только выходит какой-то известный человек, его сразу задерживают только из-за того, что это он. Простой сержант из оперативного полка может вообще не интересоваться политикой и не знать, кто это такой. То есть, если говорить языком артиллерии, сотрудники ЦПЭ — это наводящие, направляющие.

— Почему сотрудники ЦПЭ ходят на акции в штатском?

— Любая оперативная служба — это субъект оперативно-розыскной деятельности, и один из принципов этой деятельности — сочетание гласных и негласных методов, даже законом предусмотрена конспирация. У них нет обязанности носить форму, поэтому они ходят в гражданке.

— Где в этой системе координат находится Росгвардия? Полиция с ней тесно взаимодействует на митингах?

— В целом уровень взаимодействия упал, когда Росгвардия стала отдельным подразделением. Это касается даже ситуаций, которые никак не связаны с политикой. Сами опера жалуются, что им стало сложнее согласовывать свои действия с Росгвардией, потому что раньше у них был общий начальник, а сейчас у них свое командование. И оно в немалой части состоит из военных, которые в общем-то далеки от полицейской службы и могут отказать. Что касается именно темы митингов и шествий, то тут взаимодействие наладили. Росгвардия в первую очередь оказывает силовую поддержку. Полицейские полицейскими, но последний бастион — именно Росгвардия.

«Те, кто уже уволились, на удивление единодушно поддерживают митингующих»

— Чтобы полицейские начали применять насилие на акциях протеста, должна быть какая-то централизованная команда руководства?

— Нет, совсем необязательно. На практике начальство может дать какие-то вводные по этому вопросу, но дальше каждый сотрудник действует, исходя из складывающейся обстановки. Кроме того, во всех положениях закона и устава указано, что если приказ явно противоречит закону, то сотрудник должен руководствоваться не приказом, а законом.

То есть сотрудник обязательно должен сам оценивать ситуацию и действовать исходя из положений закона. По ним, у применения физической силы и спецсредств должна быть правомерная цель. Закон позволяет применять спецсредства, только если несиловые методы не обеспечивают выполнение задач. Если же происходит ситуация, когда человек уже давно сдался и не оказывает сопротивления, а его все равно бьют, то тут, конечно, речь идет о превышении полномочий.

— В соцсетях ходили слухи, что в московском МВД есть некоторое количество сотрудников, которым нравится жестко разгонять митинги, и этих людей специально распределяют по территории, чтобы быстро давить протесты.

— Мне кажется, это конспирология и на практике трудно осуществимо — исходя из внутренней организации системы МВД. Тот, кто уполномочен утверждать план [работы], делает распределение по подразделениям: этот сектор — одно подразделение, тот сектор — другое. Фамилий конкретных сотрудников он не знает. А руководитель подразделения, которому поручили этот сектор, уже на месте распределяет людей. На практике такую схему реализовать нереально.

— Как сами сотрудники относятся к применению силы к мирным протестующим? Многие это оправдывают?

— Конечно, есть люди, которые мыслят шаблонно. Они начинают сходу одобрять, говорить: «Молодцы ребята, задрали [то есть надоели] эти митингующие». Для них митингующий — априори враг, как бы он себя ни вел. По их мнению, он получает заслуженную порцию насилия. Для них не важно, насколько перегнул палку сотрудник. Есть свои, есть чужие — вот и все.

В целом же в моем паблике очень много мнений на этот счет. И есть какой-то тренд на то, что все, кто уже уволились, на удивление единодушно поддерживают митингующих и осуждают применение силы. У действующих сотрудников идет большой раскол мнений. Судя по комментариям, очень много тех, кто считает митингующих врагами. Но есть и те, кто в кулуарном общении поддерживает протестующих.

Сам я считаю, что все случаи разные. Где-то митингующий может нарушить закон и напасть на полицейского, а где-то и полицейский может превысить полномочия.

— Если говорить о конкретных случаях — вот была ситуация, когда сотрудник ударил в живот уже задержанную девушку. Как в полицейской среде относятся к подобным ситуациям?

— Я выкладывал этот ролик в группе. Огромное количество сотрудников поддерживают такое. Просто потому что гладиолус. Мол, задрали эти митингующие, поделом им.

«Если человек, который применил силу, неизвестен — нет проблемы в виде уголовного дела»

— По ходу митингов полицейские начали массово ходить в балаклавах. Почему?

— Это вообще ничем не предусмотрено. Более того, вспоминаются замечательные слова Дмитрия Медведева о том, что маски на митинге — это признак принадлежности к банде.

Нюанс в том, что ни в одном ведомственном нормативном документе ничего не говорится ни о масках, ни о балаклавах. Поэтому в форме приказа обязать сотрудников их носить нельзя — государство не может выдать сотрудникам маски, потому что они ничем не предусмотрены, а обязать купить их за свои деньги тоже нельзя. В итоге в московском МВД была добровольно-принудительная рекомендация купить маски.

Думаю, тут двойная выгода. Во-первых, мне кажется, руководство понимает, что на митингах были случаи неправомерного применения силы. А когда неизвестен человек, который ее применил, то нет и проблемы в виде уголовного дела. Во-вторых, маски — это следствие действия проекта «Сканер» и последовавших угроз сотрудникам и их семьям. Возможно, руководство испугалось, что сотрудники перестанут выполнять их указания и применять силу. Все это подается под соусом — не купишь балаклаву, они узнают, где ты живешь, и тебе будет плохо. Естественно, никто этого не хочет, сотрудник идет и покупает балаклаву.

В целом эта история — ноу-хау. Раньше я ничего подобного на массовых мероприятиях не встречал. Маски надевали только СОБР и ОМОН при задержании преступников.

— При этом московские полицейские давно прячут свои личные номера.

— С тех пор, как часть эмвэдэшных подразделений ушла в Росгвардию — в их нормативной базе вообще отсутствует такое явление, как нагрудный знак. Они даже представляться не обязаны, в отличие от полицейских.

Что же касается ношения жетонов у полицейских, то до того, как ситуация стала политизирована, очень много лет у простых полицейских было противостояние с проверяющими. В законе о полиции написано, что нагрудный знак с номером прикрепляется к форменному обмундированию, но бронежилет не является форменным обмундированием — это средство индивидуальной защиты. Поэтому раньше проверяющие чпокали ментов за то, что они носили знак под броней. А сейчас наоборот говорят надевать бронежилет сверху.

С формальной точки зрения кажется, что здесь все в порядке. Но возникает вопрос — какая у всего этого цель? Допустим, решение спрятать лицо под балаклаву можно оправдать попыткой защитить семью. Но для чего прятать номер? По номеру семью не отследить. Но если полицейский превысит полномочия, по номеру его можно установить и попытаться привлечь к ответственности. Речь идет о том, чтобы сотрудников превратить в серую массу, из которой никого нельзя идентифицировать. Устранить любые возможности идентификации, что может способствовать незаконным целям.

— Мы знаем, что угрозы после деанонимизации сотрудников действительно были. Руководство могло накачивать сотрудников против протестующих из-за этого?

— Думаю, что и сами они могли изменить отношение к протестующим, и руководство могло накачать. Не так чтобы министр [внутренних дел Владимир] Колокольцев всех собрал и выступил со словами: смотрите, что эти подонки сделали, поэтому давайте их месить сильнее. Но на местах каждый царь может в силу своего скудоумия выдавать за действительность конспирологические версии. Про меня начальники в регионах тоже говорят, что мне чуть ли не Трамп платит и я второй Навальный, только для ментов.

«Никаких мер не принимается, коллапс во всех сферах»

— На этих акциях полицейским пытались и Конституцию читать, и называть фашистами, и даже оскорблять. Сотрудникам обидно, когда протестующие скандируют «Мусора — позор России»?

— Конечно, это бесит. В любом случае, это оскорбление. И если до этого у сотрудника, допустим, было мотивацией выполнение поставленной задачи, то после личного оскорбления это может перейти в плоскость вендетты.

— А личное обращение к тем, кто применяет силу? Протестующие часто спрашивали у полицейских: «Как вам не стыдно?» — и так далее. У сотрудников могут быть реальные угрызения совести, из-за того что они разогнали митинг?

— Я уверен на сто процентов, что нет. Такие обращения ничего не принесут. Приведу грубую аналогию. Я два года занимаюсь судебной работой по восстановлению прав сотрудников полиции. Судьи действуют в пользу государства вплоть до откровенного беспредела, хотя на кону стоят людские судьбы. Им наплевать. Их подход: это моя работа, ничего личного. У сотрудника, который стоит в оцеплении, такой же подход.

— После протестов в соцсетях всегда пишут одно и то же — как, мол, полицейские возвращаются домой после силового разгона митинга, как их встречают родные. Как это устроено на деле?

— Везде по-разному. У сотрудников существуют разные стереотипы на эту тему, начиная от того, что это просто работа. Следующий этап — что на митинги ходят какие-то дебилы, которым не сидится дома. Следующий — что все это проплачено американцами и правильно, они получили свое. В целом я думаю, что какая-то переобувка у сотрудника может произойти только в том случае, если государство поступит как-то несправедливо в отношении него самого. Тогда да — они задумаются, скажут: блин, это же меня коснулось, возможно, я действительно раньше был в чем-то неправ. Но человек так устроен, что он мыслит по принципу «моя хата с краю».

— Московское ГУ МВД в последнее время постоянно жестко критикуют — дело Голунова, разгон митингов и так далее. Ведомство в кризисе?

— Я бы говорил не только о московском, а вообще о МВД. Министерство переживает не самые лучшие времена. Огромный некомплект личного состава, бешеный отток кадров. Никаких мер не принимается, коллапс во всех сферах. Частая ситуация — на район десять участковых, которые рассматривают условные 10 тысяч заявлений за отчетный период. Пять участковых уволились из-за того, что зарплата не поднималась, а нагрузка росла. Осталось пять участковых и 10 тысяч заявлений. А начальник только топает ножкой: вынь да положь! В итоге еще кто-то увольняется, а нагрузка еще увеличивается.

Мы видим постоянные манипуляции со статистикой. Видим, что в связи с экономическим кризисом МВД очень сильно активизировало работу по взысканиям ущерба. МВД стало очень часто подавать на своих сотрудников в суд. Например, следователь получил оправдательный приговор и на него за это подают в суд, чтобы он компенсировал сопутствующие затраты. То же самое касается возмещений затрат на учебу. Если курсант отучился в ведомственном вузе, он должен пять лет прослужить. Если нет, то он должен вернуть больше миллиона рублей. И даже это не пугает людей, они увольняются.

У меня полное ощущение, что все разваливается. Даже в частном примере с этой работой на митингах в выходные — сверхурочные не оплачивают. Я думаю, что чем больше будет массовых акций, тем сильнее это будет шатать МВД изнутри. Люди будут уставать, отток кадров увеличиваться.

Но начальство не хочет ничего менять и делает все, как раньше. Хотя, как мне кажется, выход очевиден — нужен действенный механизм общественного контроля с обязательной ответственностью за содеянное. Когда начальникам дают уволиться по собственному желанию после какого-либо нарушения, это справедливо?

А рядовые полицейские одновременно совершенно не защищены перед этим же начальством. Нужно развивать профсоюзное движение, нужно отстаивать права в судах. Но пока полицейские этого не видят. Поэтому часто они не видят иных вариантов, кроме как исполнить приказ, даже если не согласны с ним. Они понимают, что в суде они ничего не добьются, их просто уволят. О какой полиции вообще может идти речь в такой ситуации?

Этот материал опубликован в рамках проекта «Голунов. Сопротивление полицейскому произволу». Все материалы проекта публикуются на этой странице. За новостями можно следить в телеграм-канале.