Перед общей проблемой забыта даже кровная месть Ингушетия уже полгода бунтует против новой границы с Чечней. Репортаж «Медузы»

С осени 2018 года в Ингушетии продолжаются акции протеста против новой границы с Чечней. Формально этой границы не было с тех пор, как Чечено-Ингушская АССР в 1991 году разделилась на два субъекта. Объективно демаркация нужна — но одобренный властями двух республик проект отдает Чечне больше 7% территории Ингушетии. В протестах сначала против изменения самой границы, а потом против нового закона о референдуме об ее изменении участвовала и ингушская интеллигенция, и исламские фундаменталисты. К апрелю противостояние с местными, региональными и федеральными властями превратилось в позиционную войну; начались массовые обыски и задержания оппозиционеров. По просьбе «Медузы» журналист Владимир Севриновский отправился в Магас и Назрань, чтобы поговорить с участниками протестов.

У Ингушетии две столицы: Назрань — старая, неофициальная — и Магас в четырех километрах от нее, построенный с нуля как административный город, самая молодая и маленькая столица субъекта Федерации в России. 26 марта в Магасе прошел митинг против нового закона о референдуме, и в республику стянули силы федеральной Росгвардии. В начале апреля на улочках Назрани стояли «Уралы» болотного цвета, рядом с ними вооруженные бойцы — федералы, которые накануне разгоняли митинг.

В назранской кофейне сидит молодежь, которая сама себя иронично называет «нетипичными ингушами». По виду они мало отличаются от ровесников в Москве или любом другом крупном городе, за исключением того, что ингушские девушки чаще носят хиджаб. Студент экономического факультета ИнГУ читает Гессе, рядом две подружки спорят о Сэлинджере. На бумажке над столиком нарисована схема несуществующего метрополитена Назрани с подписью «Я никогда не был в метро».

На вопрос об участии в протестных митингах утвердительно отвечает большинство собравшихся. «Я там была, чтобы в будущем никто не сказал: ты ничего не сделала», — говорит девушка в платке. К одному из посетителей кафе, по его словам, работнику рекламной сферы — имя он просил не называть — накануне очередного митинга приходила полиция. Искали транспаранты, но ничего не нашли.

— Я работаю в Москве, а на родину приехал специально, — говорит молодой адвокат Адам (имя изменено по его просьбе). — Митинг — только одна причина. Вторая — красивая девушка.

— Я должна быть первой причиной! — обиженно уточняет его спутница.

— Октябрьский митинг я пропустил, — продолжает Адам. — Подумаешь, кусок земли туда-сюда, мы братские народы. Я ничего не имею против чеченцев, против Чечни. Хотя и очень не хочу быть, скажем так, в составе Кадырова. Кадыров и Чечня — это не одно и то же.

Больше всего Адама возмущают не столько претензии главы Чечни Рамзана Кадырова на ингушскую территорию, сколько попытки главы Ингушетии Юнус-Бека Евкурова переделать конституцию республики — то, против чего ингуши митинговали 26 марта. В Москве Адам участвовал в митинге по случаю годовщины убийства Бориса Немцова. Кавказские протесты от московских значительно отличаются, говорит он:

— Здесь молодежь более горячая. Но есть сильные сдерживающие факторы — наши традиции и ислам. Религия не позволяет человеку делать все что заблагорассудится, устраивать беспорядки. Но если алимы, знающие люди, решат, что нас лишают дома, они могут объявить джихад. Лучше до этого не доводить. И почему-то у кавказских властей есть дурацкая привычка — максимально сгонять военную технику. В Москве тоже, но не в тех масштабах. Здесь же спокойный, цивилизованный протест, а на вид как будто война. И еще — местная полиция работает во благо народа, а не против него. Это довольно редкое в России явление. Сходство же наших протестов с московскими в том, что они мирные, с адекватными, демократическими требованиями. А главное, их объединяет полная бесполезность. И там властям похер, и здесь похер.

Что происходит между Чечней и Ингушетией

26 сентября 2018 года Юнус-Бек Евкуров и Рамзан Кадыров подписали новое соглашение о границе. В советские годы две республики были частями одного административного образования в составе РСФСР — Чечено-Ингушской АССР со столицей в Грозном. Незадолго до распада Советского Союза, в ноябре 1991 года, ингуши провели референдум об образовании отдельной республики в составе РСФСР. Указ об этом подписал уже президент независимой России Борис Ельцин, и в Конституции Российской Федерации 1993 года упоминались две самостоятельные республики: Чеченская и Ингушская. Но официальной демаркации границы между ними до сих пор не было, что неоднократно приводило к территориальным спорам и конфликтам.

Текст соглашения 2018 года предусматривал «равноценный обмен нежилыми территориями Надтеречного района Чечни и Сунженского района Ингушетии». Но независимые подсчеты показали, что Чечня по этому соглашению получила непропорционально много земли, примерно в 25 раз больше, чем получает взамен Ингушетия — которая теряет более 7% своей площади. А это довольно ощутимо для самой густонаселенной республики России.

В день подписания соглашения в Магасе начался массовый стихийный митинг. Протестные настроения усугубились спешкой, с которой 4 октября соглашение о границе утвердил ингушский парламент — законопроект был принят сразу в трех чтениях. Сначала к митингующим на площади вышли депутаты и сообщили, что как минимум 15 из 25 голосов были поданы против соглашения, то есть оно должно было провалиться. Затем появились официальные цифры: в пресс-службе Евкурова сообщили ТАСС, что за соглашение проголосовали 17 депутатов. После этого несколько парламентариев выпустили заявление, в котором еще раз подтвердили, что 17 депутатов высказались как раз против, их голоса были сфальсифицированы, а процедура голосования нарушена. После этого митинг в Магасе был объявлен круглосуточным и бессрочным.

На осенний митинг вместе вышли еще недавно враждовавшие приверженцы разных направлений ислама. Последователи суфизма публично мирились с салафитами, своими главными идеологическими противниками. Ахмед Барахоев, известный суфийский старейшина и один из лидеров протеста, во время очередного выступления рассказал, как извинился перед салафитами, и заявил, что больше не считает их своими врагами. В координационный совет митингов, Ингушский комитет национального единства (ИКНЕ), вошли и религиозные сообщества, и правозащитники, и оппозиционные организации — партия «Яблоко», движения «Машр» и «Опора Ингушетии».

Ингушский этнограф и историк Макка Албогачиева в интервью «Медузе» говорит, что перед общей проблемой забывается даже кровная месть: «На митинг идут все. Есть и кровники. Но в этой ситуации никто не поднимет руку на убийцу родственника. Примирительная комиссия приостановила работу, поскольку страшная угроза нависла над всем ингушским обществом, и люди не обращают внимания на личные проблемы. Так было во время депортации, когда мужчины шли вдоль вагонов и говорили: „Передайте такому-то, моему кровнику, что я простил ему кровь брата. Пусть он не волнуется и выживает там, в Сибири“».

Все две недели, пока шел октябрьский митинг, организаторы поддерживали на площади идеальную чистоту. Полицейские молились вместе с протестующими, а те кормили их лепешками и угощали чаем. Критика местной власти сочеталась с подчеркнутой лояльностью Кремлю: корреспондент «Медузы» наблюдал, как на митинге зачитали поздравление Путину с днем рождения.

За выступлениями в Магасе внимательно следили в Чечне. Рамзан Кадыров то в резкой форме вызывал ингушей попробовать провести митинг в Чечне, то приезжал лично требовать извинений за оскорбительные слова, сказанные на митинге, то начинал извиняться сам. В конце ингуши и Кадыров позволили друг другу сохранить лицо, договорились не обмениваться взаимными оскорблениями, и «кортежи извинений», каждый раз вызывавшие очередной стихийный массовый митинг, прекратились.

Митинг завершился 30 октября Всемирным конгрессом ингушского народа. Приехали как делегаты от ингушских тейпов, так и представители российских и зарубежных диаспор. Юнус-Бек Евкуров тоже получил приглашение на конгресс, но не приехал, хотя и никак не препятствовал его проведению — более того, местные власти выделили под мероприятие помещение в центре Назрани и полицейскую охрану. Одновременно с конгрессом прошло заседание Конституционного суда Ингушетии, который заявил, что соглашение о границе не соответствует конституции республики, а вопрос должен решаться на референдуме. На конгрессе депутат Ахмед Накастоев зачитал решение суда, которое делегаты встретили аплодисментами и радостными криками. На следующий день, 31 октября, лидеры протеста досрочно распустили митинг, запланированный до 2 ноября. Ахмед Барахоев в интервью РИА «Дербент» объяснил это так: «Оргкомитет принял решение, что время осеннее, холода на улице, незачем народ держать… пусть они дома отдыхают, а оргкомитет займется [юридическими] вопросами».

Позднее, в декабре, уже федеральный Конституционный суд России фактически отменит решение ингушских коллег о признании нового соглашения о границе незаконным. Из текста решения ясно, что вердикт республиканского суда отменен федеральным по запросу главы республики, Юнус-Бека Евкурова.

Война компроматов

Массовые митинги и выступления после октябрьских событий на время прекратились, но противостояние власти и оппозиции продолжилось в менее публичных формах. Активисты находили тысячи «мертвых душ», фиктивно трудоустроенных на государственных предприятиях, на что власти развернули собственную «войну компромата». В ответ на сообщения главного рупора оппозиции, сайта и телеграм-канала «ФортангаORG», анонимы начали заполнять эфир скоординированной провластной контрпропагандой, в том числе через популярный политический канал «Незыгарь». Обвинения, привычные для таких случаев: мол, протесты оплачены таинственными зарубежными спонсорами. Что примерно повторяет позицию властей республики: в интервью «Медузе» вице-спикер Народного собрания Василий Светличный тоже намекал, что протесты происходят явно не сами по себе.

На фоне протестов против новой границы рейтинг главы республики Юнус-Бека Евкурова заметно упал. Однако не все его противники поддерживали руководителей оргкомитета митингов. Одни в разговорах с «Медузой» ругали ИКНЕ за резкость и политизированность, другие — наоборот, за нежелание идти до конца. Некоторые протестующие даже покинули осенний митинг после его легализации. Старейшины публично исключали из своих тейпов чиновников, поддержавших соглашение. В ингушском обществе это серьезная форма гражданской казни: к такому человеку не ходят в гости, а дочерей не берут замуж.

Однако и тут находились «штрейкбрехеры», не обрывавшие контакты с влиятельными соседями. Многие опасались, что «раскачивание лодки» приведет к кровопролитию или закручиванию гаек, как в Чечне, где подобные митинги едва ли возможны. Споры вспыхивали даже в маршрутках или на свадьбах, когда поздравления молодым перетекали в политические лозунги. Переход противостояния в новую активную фазу был неизбежен. Катализатором обострения протеста стал один-единственный абзац текста.

Абзац преткновения

14 марта 2019 года Народное собрание Ингушетии в первом чтении одобрило новую редакцию закона о референдуме. Из нее исчез следующий абзац: «На референдум Республики Ингушетия обязательно выносятся вопросы об изменении статуса, наименования республики, ее разделения или объединения с другими субъектами Российской Федерации, изменения ее территории или границ в соответствии с законодательством Российской Федерации». Заместитель председателя Народного собрания Асхаб Сукиев заявил в телеинтервью, что это произошло случайно, в результате технической проблемы. Ему мало кто поверил, так что единственным последствием выступления стало новое прозвище вице-спикера: Абзац Сукиев.

26 марта тысячи человек снова вышли на улицы Магаса. В этот раз кроме возврата в закон пропавшего фрагмента главным требованием стала отставка главы республики. В отличие от осеннего, этот митинг был уже согласованным. Но из трех запрошенных дней правительство одобрило только один — вторник, рабочий день, и только до шести часов вечера. На проспекте Идриса Зязикова собрались тысячи человек — до 30 тысяч, по оценкам оппозиции. Люди приезжали не только со всей Ингушетии, но и из других городов России.

Сначала митинг шел так же, как в прошлом году: в городе был выключен мобильный интернет, протестующие по очереди выступали, вместе молились и кружились в зикре.

Когда официальный срок митинга закончился, в толпе пошли слухи о предстоящем разгоне с применением водометов. Дожидаться утра на проспекте остались самые стойкие, около двухсот человек: температура была минусовая, а костры разводить запретили. Перед рассветом площадку окружили силовики. Началась драка, в которой власти потом обвинили митингующих, а те — засланных провокаторов.

Первый штурм начался во время утреннего намаза. Участники протеста отбили его с помощью стульев, бутылок, обрезков пластиковых труб — всего, что случайно попалось под руку. За ним последовал второй, третий. Пошли слухи, что на толпу двинут грузовики «Урал». Митингующие заметили, что среди штурмовиков Росгвардии не было ингушей. Местные силовики в схватке не участвовали, только отбивали бойцов от разъяренной толпы и помогали старикам. На видеосъемке видно, как ингушские полицейские выстраиваются тонкой линией между Росгвардией и митингующими.

Наконец попытки штурма прекратились, и демонстранты отправились пешими колоннами из Магаса в Назрань, мимо кумачового транспаранта с надписью «27 марта — День войск национальной гвардии Российской Федерации». К ним навстречу спешили молодые парни, до которых дошли новости о столкновениях. Некоторые несли дубинки и арматуру.

На перекрестке под названием Экажевский круг (пересечение трассы «Кавказ» с дорогой из Назрани в село Экажево) группа активистов откололась от шествия и перекрыла трассу «Кавказ», основную транспортную артерию региона. Организаторы митинга несколько часов убеждали их разойтись. Удалось это сделать только к вечеру — после обещания, что завтра их требования передадут в парламент. Протестующие разобрали баррикады и прошли колонной в центральную мечеть Назрани (в Магасе мечети нет).

Акция протеста завершилась, но было ясно — ни активисты, ни власть не оставят ее без последствий. Зато появились многочисленные повестки в Следственный комитет, подтверждая серьезность слов Евкурова: «Я буду добиваться уголовного преследования всех организаторов митинга. Их надо просто взять и сажать в тюрьмы».

«Мы, ингуши, всегда можем найти новых лидеров и сорганизоваться»

Ингушский комитет национального единства базируется в крохотном доме из потемневшего от времени кирпича. Еще недавно организация арендовала офис в торговом центре, но там начались постоянные проверки, причем у других арендаторов, и оппозиционеры вынуждены были съехать. В комнатках можно встретить кого угодно — от правозащитников из «Опоры Ингушетии» до членов Совета тейпов и муфтията. На столе в единственной переговорной — белые кружки с джигитами в папахах и хэштегом #ДАКАНЦА!, а также блюдо блинчиков с творогом и изюмом — подарок от владелицы кафе, сочувствующей протестам. Полгода назад такие же волонтеры две недели кормили тысячи митингующих.

Уводя молодежь из Магаса после стычки с силовиками, руководители комитета обещали вскоре собрать новый разрешенный митинг. Первую заявку, на 5 апреля, власти отклонили, ссылаясь на то, что по закону уведомлять надо за 10 дней. Следующая заявка, на более позднюю дату, тоже была отклонена. Вести дела задержанных прислали федералов из Главного следственного управления по СКФО, базирующегося в Ессентуках.

— Я работаю в мемориальном комплексе жертвам репрессий. Очень символично, — смеется активистка Зарифа Саутиева. После осеннего митинга ее должность сократили, но она при помощи адвокатов правозащитного центра «Мемориал» восстановилась через суд. — Когда-то у нас был высший совещательный орган, совет Мехк-Кхел. Мы, ингуши, всегда можем найти новых лидеров и сорганизоваться. Поэтому на наших митингах нет беспорядка. Если сравнивать с московскими, здесь на площадь выходит много стариков, они удерживают молодежь от глупостей. Старшие заботятся о младших, младшие ухаживают за старшими. Таков порядок. На митингах нам очень пригождается опыт в организации свадеб и похорон, когда требуется обслужить и накормить сотни людей, а потом убрать за собой. Этому нас учат с детства. Видели бы вы глаза гвардейцев, когда после попыток штурма наши пацаны, отбившись стульями, ходили перед шеренгами бойцов и собирали мусор! Один прям кричал: «Что за люди, чего еще от них ожидать?»

В следующий раз корреспондент «Медузы» увидит Зарифу в суде над лидерами протеста. Ее оштрафуют на 20 тысяч рублей за «участие в несанкционированном публичном мероприятии».

— Меня зовут Алихан Аушев. Мне не надо бояться или прятаться. В любое время я здесь, — крепкий бородатый парень в темной куртке глядит прямо в глаза. — Я был и на митинге, и после него на Экажевском кругу. Осенью мы стояли 14 дней, и нас проигнорировали. Когда народ выходит во второй раз, люди уже хотят, чтобы им за сутки ответили хоть на одно требование. Потому что нас лишают права голоса. Мы требуем соблюдения правовых норм. Никто не хочет врываться в администрацию президента. Ни у кого нет оружия. Каждый раз, когда объявляют митинг, старейшины предупреждают: «Если увидим хоть один нож, мы всех призовем к ответственности». И все равно нас разгоняют. Если здесь не соблюдают Конституцию Российской Федерации, получается, что мы — не часть этой самой Федерации?

Друзья Алихана согласно кивают. Они похожи на него как братья — тоже бородатые, крепкие, в темных куртках. Мы собрались для разговора в крохотной студии местной активистки. В Назрани уже полно силовиков, но аресты начнутся только завтра.

— Я во многих городах работал, — продолжает Алихан. — Там люди на митингах друг друга не знают. Пока одного бьют, другой разве что на мобильник это снимет. А тут все родственники, друзья, братья, однофамильцы. Все друг с другом поздоровались утром. Они никогда в жизни не дадут дотронуться до своих женщин и стариков. Какой бы там штурм ни был. Умрут, но не дадут. А в МВД работают те же ингуши, которые с нами ужинают, чай пьют, на свадьбах и похоронах гуляют. Если кто-то в каске ударит старика — ему этого не простят. Поэтому сюда свезли откомандированных. Они не понимают, что тут творится. Им сказали: «Вперед», они пошли. Предупредили нас: «Либо вы расходитесь, либо вас разгоняют». Естественно, никто не захочет так уйти, под давлением. Это и глава республики знает, и глава МВД — теперь уже бывший. Поэтому он до последнего не скажу, что отменял, но стоял между людьми и этим указанием.

Вечером второго апреля в республике снова выключили мобильный интернет. На следующее утро к активистам пришли с обысками. Трех лидеров оппозиции (в том числе того самого Ахмеда Барахоева, который мирился с салафитами, — уже в спецприемнике он объявит голодовку) и девять молодых активистов вывезли в Нальчик в Кабардино-Балкарии. Материалы из изъятых компьютеров и телефонов стали появляться в виде анонимного компромата. Так, приглашение на международный конгресс по грузиноведению к столетию Тбилисского государственного университета провластный телеграм-канал «Папаха горца» назвал «завуалированным вызовом на очередную явку в Грузию для инструктажа на месте».

«Силовой вариант практически неизбежен»

В начале апреля возле здания местного МВД в Назрани выстроилась очередь из местных жителей с чехлами характерной формы за спинами. Они пришли продлевать лицензии на оружие: накануне просроченные ружья у населения изымали по всем правилам спецопераций — окружая дом и заходя внутрь с автоматами.

— У меня не очень оптимистичные прогнозы, — говорит социолог Ирина Стародубровская, недавно опубликовавшая в соавторстве с Константином Казениным работу по ингушскому кризису. — Лидеры удерживали протест в мирных, легальных формах, хотя в последнее время это было непросто. Сейчас их ослабляют, физически отстраняя от возможности влиять. Уважаемому и суфиями, и салафитами старейшине Ахмеду Барахоеву дали десять суток. А он больной человек. С одной стороны, уменьшается контроль над протестом, с другой — давление на лидеров воспринимается молодежью как несправедливое и подталкивает к радикализации. Эти два фактора формируют очень негативный сценарий. Продуманной стратегии я тут не вижу. Как и линии решения конфликта. Думаю, что власть растеряна. Она не очень понимает, что делать, и опирается на Росгвардию скорее от собственной слабости. В таком случае силовой вариант развития событий практически неизбежен.

— Никто из старейшин не просил перекрывать дорогу. Но народ устал уже, — в голосе Алихана Аушева отчаяние. — Потому что нас не видит никто. СМИ молчат, интернет отключают. А по этой трассе проезжают из Дагестана, из Баку… Водители нас слушали, не спешили никуда. Их никто не трогал. Наоборот, водой и едой угощали. Если кто-то торопился, показывали объезд. До шести вечера ждали, что приедет кто-то из чиновников. При таких возможностях, как у них, сюда даже из Пятигорска можно добраться за несколько часов. Но никто не приехал, не спросил, почему перекрыта трасса. Даже разойтись требовали только наши старейшины. А когда ребята уходили, весь мусор убрали за собой. Почему тогда говорят: «Беспорядок, беспредел», требуют сажать? Мы только хотели, чтобы нас кто-то услышал.