Он не хотел приспосабливаться Полина Еременко — об операторе Кирилле Радченко, убитом в ЦАР

В юности Кирилл Радченко сбегал со школьных уроков, чтобы посмотреть фильмы в Музее кино, — а когда вырос, бросил Институт стали и сплавов, чтобы стать оператором. Сначала он снимал свадьбы и интернет-сериалы — а потом уехал в Сирию работать на войне. В марте 2018 года он поехал в Чечню работать наблюдателем на президентских выборах, а еще через несколько месяцев отправился в Центральноафриканскую Республику снимать документальный фильм о российских военных наемниках. В ночь на 31 июля его убили — вместе с коллегами по проекту Орханом Джемалем и Александром Расторгуевым. Полина Еременко рассказывает историю Кирилла Радченко.

На опознании своего младшего брата Роман Радченко стоял справа от тела. Слева стоял следователь — он поправил простыню так, чтобы она закрывала шею. «Лицо было бледным, худым, — вспоминает Роман. — Левая щека вдавлена — как будто у брата была повреждена челюсть. Левая сторона верхней губы была задрана вверх. Меня удивило, что Кирилл был очень похож на себя. Почти такой же, каким я видел его дома, когда он спал. Он обычно засыпал в наушниках, смотря какой-нибудь американский сериал, — я подходил к кровати и все выключал, потому что свет и звук мешали».

За несколько дней до того Роман вернулся в квартиру, где с весны 2010 года жил вместе с братом, — пока Кирилл был в ЦАР, Роман гостил у дедушки в Астрахани. На кухне в раковине почти не было посуды: «Надо же, все вымыл, — подумал я». На стенке холодильника появился пластиковый карман, в котором лежали две пары ножниц; Роман подумал, что это очень похоже на брата — «заняться таким пустяком, пристроить что-нибудь куда-нибудь». А потом он открыл дверь в ванную — и обнаружил, что пол залит водой на три сантиметра. «Мы договаривались, что он перед отъездом в ЦАР перекроет воду на всякий случай. Кирилл предсказуемо забыл об этом, — рассказывает Роман и улыбается: — У нас такое было не первый раз».

Квартира, где жили братья, находилась в Орехово-Борисово — рядом с районом, где Кирилл Радченко вырос и где в светлой, просторной квартире и сейчас живут его родители. Окна гостиной выходят на яблоневый сад; сама комната заставлена цветами и фотографиями Кирилла. «Это Кирилл в первый класс пошел, как родился, очень улыбчивый был, шутили, что в семье появился один оптимист… Нет, он рыженьким не был, это дефекты фотографии, — рассказывает его отец Александр Степанович, показывая снимки. — Как он камеру держит, прижимает — посмотрите: рука — как будто продолжение камеры. Какой же он красивый в белой рубашке!»

«Интересно батюшка сказал на прощании, — вспоминает Александр Радченко. — Долго говорил на старославянском, а потом: „Бывает, человек до девяносто лет доживет. Ну и что, овощ овощем. А здесь столько молодежи пришло проститься, неравнодушных людей. Наверное, что-то было“. Наверное, было».

Красавчик

Кирилл Радченко родился в Москве в 1985 году — а уже через два года его отца отправили работать в представительство советского министерства рыбного хозяйства в Сьерра-Леоне, и мальчик переехал туда вместе с семьей. Через два года они вернулись. Отучившись, в 2002-м поступил в московский Институт стали и сплавов. Как говорит Александр Степанович, по настоянию родителей. Сталь и сплавы его, впрочем, не заинтересовали — после второго курса, пройдя практику на металлургическом заводе в Липецке, Кирилл учебу забросил, сказав родителям, что «сталевар из него не выйдет». «Мы переживали, но понимали, что человек ищет себя, — вспоминает его отец. — Конечно, нам это не нравилось. У нас не было выяснений отношений бурных, но на разум пытались воздействовать. Я объяснял ему, что в жизни, к сожалению, приходится очень много заниматься не тем, что любишь».

Работал Радченко первое время где придется — на стройке, курьером, официантом, менеджером по кредитам — и параллельно пытался найти возможность заняться любимым делом. Кирилл полюбил кино еще подростком — Роман (он старше брата на семь лет) тогда работал киномехаником в Музее кино и пускал брата на сеансы. Бросив университет, Кирилл Радченко пошел по стопам брата — в 2008 году окончил колледж художественных ремесел по специальности «киномеханик» и начал работать по профессии: сначала в «Круговой кинопанораме», потом в Доме журналиста и все в том же Музее кино. В киноиндустрии у него появились знакомые, которые начали предлагать ему что-то снимать самому, — Радченко работал оператором на свадьбах и юбилеях предприятий, снимал рекламу, клипы и фотографии для кинопостеров.

В 2015 году Кирилл устроился оператором в сериал «Район тьмы» — создатели называли его первым российским веб-хоррором, уточняя, что снимают его «энтузиасты кинематографа». «У нас компания девчонок была, все были влюблены в него, он очень красивый [был], — вспоминает исполнительный продюсер сериала Эль Ривер. — Но он нам дружно дал понять, что не собирается никаких отношений ни с кем выстраивать». «Совершенно был золотой человек, бескорыстный, добрый! Мы постоянно шутили, что Кирилл красавчик! — добавляет художник-постановщик „Района тьмы“ Дарья Мальцева. — Мне до сих пор очень жаль, что не получилось с ним познакомиться потеснее. Кирилл с нами особо не откровенничал».

Скоро работы на съемках сериалов и свадьбах Кириллу стало недостаточно. «Он постепенно вырастал из молодого человека, который подрабатывает на свадьбах, на корпоративах, — говорит его отец. — Я и сейчас не отношусь к этой работе пренебрежительно, потому что она дает средства к существованию. Но это не приносило удовлетворения. Кирилла тянуло заниматься кино». «Это был парень, у которого был период бунта. Максимализм юношеский: если не я, то кто? — вспоминает Эль Ривер. — По ощущениям, он был как пружина, прям сжимался, сжимался, и где-то должно было это вылететь из него».

К тому времени Кирилл уже переехал жить к Роману. Их любимым совместным занятием было смотреть и обсуждать кино. «Включали какой-нибудь фильм ближе к ночи. Потом выходили вместе с ним на лестничную клетку после фильма, продолжая спорить или болтать, — вспоминает Роман Радченко. — Иногда стрелял у него сигарету. Курил брат много».

Проработав в «Районе тьмы» год, в 2016 году Радченко резко изменил свою жизнь — и уехал в Сирию оператором. Радченко хотел не только поработать на войне, но и сбежать из Москвы, сменить город: девушка, в которую он был влюблен с юности и которой наконец решился рассказать о своих чувствах, отказала ему. Сейчас эта девушка работает учительницей младших классов в школе, где они учились вместе с Кириллом, и собирается делать выставку его работ. С журналистами она не общается.

Творческий человек в Сирии

Военному корреспонденту Александру Харченко Кирилл Радченко сначала не понравился. «Мы познакомились в 2016 году, в Алеппо, — вспоминает журналист. — Мне сказали, что он очень крутой монтажер, очень крутой оператор и вообще очень крутой чувак. Мне было удивительно — почему его так рекламируют? Ну приехал и приехал». Вместе Радченко и Харченко предстояло добывать сюжеты для издания ANNA News. «Нас, конечно, называют „ватным агентством“, — признает Харченко. — Но, к сожалению, мало кто знаком с нашим творчеством».

Агентство ANNA News было создано в 2011 году российским финансистом Маратом Мусиным, чтобы освещать войну в Ливии. Зарегистрирован сайт в Абхазии; его главная специализация — войны: в заголовок сайта вынесена фраза «Фронтовые новости Сирии, Ближнего Востока и Украины». Сам Мусин (он умер в мае 2018 года) говорил, что его цель — «противостоять информационным технологиям, которые используются „Аль-Каедой“, чтобы изобразить повстанцев на Ближнем Востоке как борцов за свободу»; некоторые видео ANNA News снимались с камер, которые были установлены на танках российского производства, использовавшихся армией правительства Сирии. Харченко называет ANNA News «волонтерским агентством» и говорит, что зарплаты у его сотрудников «как таковой нет — нам фактически компенсируют потраченные нервы».

Радченко устроился в ANNA News, потому что в качестве их сотрудника мог на несколько месяцев поехать работать в Сирию без военного опыта. «Кириллу не нужно было благосостояние, — объясняет Харченко. — Кто хочет ипотеку взять или машину купить, к нам не пойдет. Он просто хотел увидеть войну. Не потому, что ему нравятся взрывы и убийства, а чтобы вычленить [ее] движущие силы». «Кириллу было важно испытывать себя, — добавляет один из друзей Радченко. — Он хотел попробовать себя в роли военного корреспондента. Пытался все пощупать, принять участие, чтобы иметь свое суждение [о происходящем]».

Познакомившись с Кириллом ближе, Харченко понял, что его новый напарник — особенный: «Он отличался от большинства наших коллег. Мы не профессионалы [в отличие от Кирилла]. Я юрист, мой коллега — технолог. Мы взяли в первый раз в руки камеры в Сирии. И еще — представитель оппозиции, человек творческий». Харченко (сам он из военной семьи, увлекается военной археологией и говорит, что его «тянуло» на войну) вспоминает, как Кирилл прилетал в Сирию с философскими книжками и пересказывал коллегам прочитанное, например Жижека: «Кирилл мне пытался объяснить, о чем там, но я далек от современной философии. Я среднестатистический человек. Одежда у меня — обычная, жизненная линия типичная — нужно закончить школу, получить высшее образование, пойти работать, жениться».

С книгами не получилось, зато Радченко с Харченко обменивались музыкой: Александр ставил Кириллу неизвестные песни Высоцкого, тот ему — Оксимирона и рэп-баттлы: «Он был нашим проводником в мир, о котором мы не были осведомлены». Хип-хопом вкус Радченко не ограничивался. Однажды они поехали в рабочую поездку на машине по сирийской пустыне — и Кирилла попросили собрать музыку на флешку. «Он взял, накачал целую флешку Цоя, — вспоминает Харченко. — Вот просто Цой, и ничего больше. Мы такие: „Кирилл!.. Может быть, еще что-то послушаем?“ — „Нет, Цой — это классика, Цоя надо любить“».

Мотивацию напарника на войне Александр так до конца и не понял. «Кирилл приехал постигать что-то свое. Для него этот мир был чужд, весь этот милитаризм. Честно сказать, он не понимал, где находится, — рассуждает он. — Не понимал, откуда может прийти опасность. Управляет коптером, я ему говорю: „Ложись на землю, с той стороны может работать снайпер“. „Никаких там снайперов нет, между нами расстояние один километр“. И тут пуля пролетает. Мы чуть не поссорились. Я говорю: „Какой квадрокоптер? В тебя стреляют! Уходи оттуда, уходи с линии огня. Ты должен прятаться“. — „Нет, нет, нет!“ И тут над ним [пролетает] вторая пуля, которую он слышит: цынннь! И говорит: „А, да, теперь я понял. Ну да, спасибо“».

С войны Радченко посылал сообщения друзьям. Например, такие:

«Набрав фото- и видеоматериал, мы поехали обратно, чтобы успеть на сам обмен [пленных боевиков на гражданских]. Там не было чего-то невообразимого — боевиков, уезжающих с наших позиций, я даже и не видел из-за плотных штор на автобусах. Автобусы торопили, так как люди уже хотели просто их расстрелять в качестве мести. По трассе, которую перегораживал земляной бруствер, поднимая пыль, уезжали боевики. Где-то впереди уже ночное небо прорезали очереди с трассирующими пулями, когда очередная партия боевиков приезжала к своим.

Потом поехали автобусы с гражданскими с той стороны. И сквозь выбитые или пробитые стекла, под вой гудков я видел радостных и уставших людей, выглядывающих с интересом на толпу встречающих. Двери в автобусах были открыты, в проемах стояли люди и махали встречавшим. Колонна не останавливалась. Они ехали сразу на Джибрин в лагерь беженцев. Мы не стали их провожать. Был уже поздний вечер, и надо было еще смонтировать короткий материал».

«Как мне рассказал коллега, за мной охотился на днях снайпер. Я это так в процессе не воспринимал, да и сейчас не очень уверен. Но несколько раз, когда я высовывался в разных местах на передовой, причем в отдалении от скопления людей, чтобы лучше поймать сигнал коптера, в нашем направлении стреляли редкими одиночными. То есть каждый раз я слышал, как пролетала пуля. Ну и полковник один где-то в том же районе поймал пулю, как сказали — от снайпера. Я на самом деле не очень верю историю про снайпера, просто коллега несколько раз обратил на нее внимание. Ну и усталость снимает резкое отношение к происходящему».

«Все, что я хочу на данный момент, это закончить монтаж, съездить в Дейр на одно интервью и наконец поехать домой. Потому что чувствую себя настолько уставшим, что даже, вытащив где-то с месяц назад пластины из бронежилета, и после окончания самого жаркого сезона не собираюсь из-за усталости их вставлять обратно».

В других письмах Кирилл сравнивал войну с темной подворотней и испорченными продуктами, рассказывал, как обедал, вернувшись с передовой, как в двухстах метрах от фронта семьи делали шашлык и курили кальян, как дети носились за ним и его квадрокоптером с криками «Таера!» («самолет»). «Он описывал жизнь, которая происходила на фоне войны, не военные события, — объясняет один из друзей Радченко. — Он смотрел глубже — как люди живут ощущением войны».

Самым масштабным проектом, в котором поучаствовал Радченко, был фильм про Алеппо — снимали его в 2017 году, сразу после того, как город взяли под контроль войска сирийской армии. По словам Харченко, задание редакции звучало примерно так: нужно снять фильм про Алеппо, как и что — решайте сами. В итоге журналисты решили рассказать о том, как обычные люди жили на территории, занятой повстанцами, — и собрали 21 час интервью.

Это была четвертая и последняя сирийская командировка Кирилла. День, когда напарник разлюбил войну, Харченко хорошо запомнил: тогда они наткнулись на 15-летнего подростка, сторонника ИГ, раненного в бою с войсками сирийского правительства. «Долго решали, что с ним делать. Хотели отвезти в плен. Но он был слабый, шансов, что выживет, немного. И через полтора часа он умер, — вспоминает Харченко. — Одно дело, когда видишь на расстоянии, как танки стреляют, а тут Кирилл своими глазами увидел, как человек умирает. В нем что-то сломалось, и он сказал: „Все, я устал. Меня вся эта боевуха задолбала. Я поехал домой“».

Вернувшись в Москву, Радченко иногда писал коллеге письма в Сирию — и это были грустные письма. «У него были проблемы со здоровьем, говорил, что сильно постарел, — рассказывает Харченко. — Он принципиально не хотел снимать свадьбы, всю эту фигню, которая может принести деньги. Казалось, у него какая-то депрессия».

Гражданский долг

В марте 2018 года Кирилл Радченко поехал наблюдателем на президентские выборы в Чечню: туда из Москвы отправились несколько десятков человек, подготовленных штабом Алексея Навального. Решение было спонтанным — чего ждать от поездки, не знал и сам Радченко. В один из вечеров в Грозном засыпать наблюдателям в гостинице пришлось под звуки выстрелов — в парке под окнами была перестрелка.

Среди других участников «чеченской» команды наблюдателей был и режиссер Александр Расторгуев. Радченко был очень рад познакомиться с человеком, много сделавшим в документальном кино, — как вспоминает его отец, еще за несколько лет до знакомства сыновья рассказывали ему о фильмах Расторгуева и даже показывали его работы (Роман Радченко говорит, что Кирилл еще в 2011 году посмотрел фильм «Я люблю тебя», после чего стал следить и за другими проектами режиссера — документальными сериалами «Срок» и «Реальность»). «Со слов Кирилла я понял, что это простой, скромный человек — он не привлекал к себе внимание речами, — рассказывает Александр Радченко. — Но для Кирилла знакомство с Расторгуевым и развитие этого знакомства означали новую ступень в его росте как личности и как оператора».

О том, что он собирается с Расторгуевым и Орханом Джемалем в Центральноафриканскую Республику, Кирилл рассказал отцу за три недели до отъезда. «Кирилл, это опасно», — сказал Александр Степанович. «Не так опасно, как говорят», — ответил сын. Он пояснил, что едет по приглашению Расторгуева снимать фильм о ЧВК и российских наемниках, которые, видимо, находятся в ЦАР, — и что он сам пока не знает, каким будет фильм. «Кириллу не особенно важно было поехать [именно] в Африку, — объясняет Александр Радченко. — Ему важно было поехать с Расторгуевым, которому он доверял и которым восхищался».

После разговора с сыном Александр Степанович пошел читать про ЦАР в интернете. «Стало понятно, что страна неблагополучная, — рассказывает он. — Мы стали переживать по поводу болезней, которых там хватает: малярию можно было основательно подцепить. Змеи тоже — в ряде случаев укус чуть ли не до смерти доводит». Несмотря на тревогу, отец не стал отговаривать Кирилла от поездки — знал, что это ни к чему не приведет, потому что уже пытался это делать раньше. Когда четыре года назад Кирилла задержали на Тверской во время акции в поддержку арестованных по «Болотному делу», отец попросил его больше не появляться на митингах даже по работе, — но тот ответил: «Пап, не могу, это мой гражданский долг». Когда возникла Сирия, Александр Степанович просил Кирилла не ехать. «Пап, не могу уже свадьбы снимать, с этим по жизни идти невозможно», — ответил сын.

— Кирилл, моя язва — это отчасти заслуга твоя, по здоровью бьешь, — сказал Александр Степанович.

— Если ты так это воспринимаешь — значит, будешь меньше знать, — ответил Кирилл.

«Мы воспитаны в Советском Союзе, мы конформисты, — объясняет Александр Радченко. — А он — нет. Он не хотел приспосабливаться».

Гусеницы — сезонный продукт

В командировку Радченко собирался суетливо — он сделал прививки, ходил сонный, и ему ни на что не хватало времени. Орхан Джемаль посоветовал ему до отъезда посмотреть фильмы итальянского документалиста Гуалтьеро Джакопетти — но на это почти не хватило времени. По рекомендации Джемаля Кирилл покупал одежду — ветровку, водоотталкивающие кроссовки с жесткой подошвой на случай, если наступишь на колючку.

Накануне отъезда Радченко ходил в суд по делу «Нового величия» и обсуждал с друзьями, что в сентябре снова поедет наблюдателем на выборы — на сей раз губернаторские в Кемерово. Вечером последнего московского дня Радченко поехал к родителям, чтобы с ними попрощаться. «Основное уже было сказано — что опасно, что не надо, — и вопрос уже так не стоял, уже было понятно, что он едет, — вспоминает Александр Степанович. — Жена его сфотографировала, я вышел к лифту проводить, простились. Через пять минут он вернулся и принес мне карточку постоянного клиента из аптеки. Я еще сказал — Кирилл, какие пустяки, не стоило из-за этого возвращаться».

Когда Кирилл вышел от родителей, он позвонил брату. «У него был спокойный голос. Он был собран; как мне показалось, в хорошем настроении», — вспоминает Роман. Он попросил Кирилла проверить почтовый ящик — старшему брату должны были прийти несколько заказных писем, но их не было. Потом Роман сказал, что собирается в честь поездки Кирилла посмотреть что-то тематическое — либо «Профессию: репортер» Антониони, либо фильм про наемников «Sicario». «Мне хотелось его задеть, когда я говорил это, — поясняет Роман. — Услышать, как он отшутится. Было тревожно, я был растерян».

Кирилл шутить в ответ не стал, а поделился своими планами — он надеялся успеть посмотреть «Прощай, Африка» все того же Джакопетти. «О Джакопетти он говорил с разочаровавшим меня воодушевлением, я его немного поотговаривал, — вспоминает Роман. — Потом мы еще что-то сказали друг другу и попрощались».

Утром 27 июля — в 9 часов 48 минут — Кирилл из аэропорта написал сообщение отцу: «Ждем посадки». «Удачи, ждем тебя, целую», — ответил Александр Степанович. Больше они не переписывались. «Вроде сейчас, говорят, полетим», — написал Кирилл брату прямо перед взлетом уже из салона самолета. «Хорошо, — ответил Роман. — Увидишь людей в черных масках, входящих в салон, — пиши».

За три дня, проведенных в Африке, Кирилл успел написать друзьям совсем немного. Он рассказывал про влажный воздух, про упадок и нищету кругом, про пленку, которая появляется на теле из-за жары, и повсеместный запах козьего сыра и немытых ног. В отличие от Сирии, люди реагировали на камеру настороженно: один из них, как писал Кирилл, прямо сказал оператору, что «мы не пигмеи». Еще Радченко писал, что гусеницы — сезонный продукт, а едят их сушеными или жареными.

С каждым днем напряжение нарастало. «Он писал, что узнает о том, что там происходит, только на месте, — вспоминает один из друзей Радченко. — Что охраняется только город, а за его пределами ничего, что кругом неувязочки, несостыковочки. Все было не совсем так, как планировалось, — он представлял себе эту поездку больше как туристическую».

«Насколько я знаю из моих источников, когда [Кирилл] туда приехал и увидел все это, он был в шоке, — говорит Александр Харченко из ANNA News. — Все крайне непродуманно, сплошные метания из стороны в сторону. У людей не было плана „Б“. Может быть, он сравнил с тем, как делали мы. Мы многих людей знаем, нас сирийцы любят. Если проблемы, у тебя есть пять телефонов, по которым ты можешь позвонить. Если ты сломался в пустыне, через два часа за тобой приедет машина. Видимо, там он не увидел такого уровня».

30 июля Кирилл написал маме и друзьям, что они садятся в машину и будут ехать 200 километров — на какое-то время связь с ним будет потеряна, но как только она восстановится, он обязательно напишет.

Их расстреляли

Роман Радченко узнал о гибели брата из фейсбука и позвонил отцу. «Пап, мама дома?» — спросил он. Александр Степанович был занят на кухне и сразу передал трубку жене — но та вернула телефон мужу, сказав, что сын хочет поговорить именно с ним. «Папа, потребуется твоя помощь», — сказал Роман. «Что случилось?» — спросил Александр Степанович. «Кирилл погиб. Их расстреляли». В этот момент мама Кирилла тоже все поняла. Она спросила, что произошло. Муж ответил, что случилось худшее из того, что могло произойти.

«На каком-то этапе я понял, что если испытываешь симпатию к человеку, а уж тем более любишь его, надо об этом человеку говорить, — рассказывает отец Кирилла. — Потому что можно не успеть. Я считаю, что с Кириллом мне это удалось. Года три назад я объяснился ему в любви, в чувствах. И я думаю, дальше это его поддерживало».

Когда в интернете появились первые фотографии убитых, на них было всего два тела. Роман не увидел на снимках брата — и подумал, что могла произойти какая-то ошибка. «Я стал думать, что он смог уйти, где-то скрывается или лежит, — вспоминает брат Кирилла. — Постоянно представлял себе, как он вместе со всеми выходит ночью из машины». Через несколько часов эта версия рассыпалась — стало окончательно ясно, что убиты все трое.

Сразу после убийства журналистов Роман обменивался с ближайшими друзьями брата той информацией, что появлялась в СМИ, — они пытались понять, что произошло, строили предположения и сопоставляли версии. Впрочем, сейчас в возможность провести расследование случившегося брат Радченко уже не верит. «Похоже, что все существующие расследования зашли в тупик, — говорит он. — К тому же из меня совсем никакой расследователь. Я совершенно раскис».