Люди без денег, чисел и прошлого В джунглях Амазонки живет племя, которое, возможно, опровергает наши взгляды на язык. «Медуза» побывала у него в гостях

В 2008 году вышла книга лингвиста Дэниела Эверетта «Не спи, кругом змеи» — в ней он писал, что язык племени пираха, живущего глубоко в бразильских джунглях Амазонки, опровергает представления о языке, которые приняты в современной лингвистике. Эверетт утверждал, что пираха не умеют (и не могут научиться) считать, в их языке нет грамматических времен и сложных предложений — и он фактически не учитывает ничего, что выходит за рамки непосредственного опыта его носителей. Последние десять лет вокруг тезисов Эверетта ведется научная дискуссия — большинство коллег считают, что доводы лингвиста неубедительны. Авторы проекта Amazonas Елена Срапян и Александр Федоров посетили резервацию пираха в Бразилии, поговорили с Эвереттом и другими лингвистами, познакомились с женщиной, которая утверждает, что нашла новый принцип устройства языка племени и наконец научила пираха считать, — и написали обо всем этом материал для «Медузы».

На охоту

— У него есть леска? — спросил Пооиоои фотографа «Медузы» Александра Федорова.

Объяснить, что он едет с пираха, не чтобы рыбачить, а чтобы снимать, не вышло.

— Как он поплывет с нами, если у него нет лески? — продолжал допытываться Пооиоои.

Первые пару дней нашего пребывания у пираха они вели себя отчужденно и не проявляли интереса к чужакам. Но все изменилось третьим утром — когда мы получили новые имена: обычно пришельцев называют по имени одного из членов племени. Так Александр получил имя симпатичного скуластого парня Чеэге, а я — имя его беременной жены Каагью.

Вскоре мы вместе с Чеэге и Пооиоои отправились на охоту. Небольшое каноэ с трудом продиралось между лианами по затопленному лесу, когда Чеэге внезапно заметил движение где-то высоко в кронах деревьев. Пираха перешли на шепот и медленно погребли в другую часть зарослей. Зашуршали листья: от охотников резкими скачками прочь убегала крупная, размером с собаку, обезьяна-ревун. Чеэге резко вскинул лук, целясь прямо из неустойчивого каноэ — и промахнулся. Пираха пристали к суше и резко нырнули в лес.

Каждые пять минут охотники останавливались и несколько секунд прислушивались. Чеэге решал, куда свернуть дальше. На расстоянии тридцати-сорока метров они переговаривались звонкими гортанными звуками. Потом Чеэге снова выстрелил — и ревун упал на землю.

— Ты знаешь, как это есть? — на ломаном португальском спросил Пооиоои, протягивая нам убитую обезьяну.

Тот же вопрос пираха задали американскому лингвисту и (в прошлом) миссионеру Дэниелу Эверетту, когда впервые принесли ему еды. «Это отличная фраза, — размышлял ученый в своей книге „Не спи, кругом змеи“, — Ведь, если ты не хочешь чего-то, она дает тебе возможность отказаться, никого не обидев: „Нет, я не знаю, как это есть“».

Благодаря Эверетту и его книгам про племя, жившее глубоко в амазонских джунглях и почти не контактировавшее с современной цивилизацией, узнал весь мир. Как рассказывал лингвист, пираха не умеют считать и не могут научиться счету. Они почти не знают португальского и говорят только на своем языке, у которого нет аналогов в мире, потому что в нем практически отсутствует грамматика. Эверетт настаивал: пираха говорят исключительно простыми предложениями и воспринимают только информацию, находящуюся в пространстве их непосредственного опыта, отвергая все привнесенное извне — например, религию, деньги и португальский язык.

Дело, конечно, было не только в экзотике. Фактически Эверетт заявил, что существование языка пираха опровергает одну из главных лингвистических теорий, разработанных в ХХ веке.

Путь на Маиси

Простой парень с юга Калифорнии, сын ковбоя и официантки, Дэниел Эверетт до лета 1968 года жил, как обычный подросток — играл в рок-группе, время от времени курил травку. Все это не помешало ему поступить в колледж Лейксайда, где он познакомился с Керен Грэхем, дочкой миссионеров из SIL.

Керен выросла в бразильской Амазонии — когда ее родители впервые привезли семью в Бразилию, ей было всего шесть лет. Они поселились в одной из общин народа сатере-маве, чтобы изучить их язык и перевести на него Библию. После школы родители решили отправить Керен учиться в США — и на время вернулись на родину сами.

Грэхем и Эверетт поженились, как только им исполнилось восемнадцать. Начинающий ученый был так сильно впечатлен работой свекров, что получил степень бакалавра по зарубежным миссиям в институте Moody Bible в Чикаго и вместе с женой начал работать в SIL. Сначала они отправились в мексиканский штат Чиапас, где прошли обучение полевой лингвистике, а в 1977 году уехали в Бразилию, где в конечном итоге прибыли в устье реки Маиси: изучать язык племени пираха и проповедовать им христианство. Они не были первыми делегатами от SIL, приехавшим в племя, — но двум предыдущим семьям, каждая из которых провела с пираха почти по десятку лет, не удалось даже приблизиться к внятному описанию их языка.

В первый приезд Эверетты (Керен, Дэниел и трое их детей) пробыли у пираха всего несколько месяцев: в декабре 1977 года бразильское правительство велело всем миссионерам покинуть территорию племенных резерваций. Эверетт уехал в штат Сан-Паулу — получать магистерскую степень в крупнейшем университете Бразилии; вернулись к пираха они уже как исследователи от местного университета — и до 1985 года жили между племенной общиной и миссией SIL в ближайшем крупном городе.

Из университета Эверетт вышел уверенным генеративистом: его увлекла теория универсальной грамматики, разработанная влиятельнейшим лингвистом второй половины ХХ века Ноамом Хомским. Она утверждает: все языки устроены принципиально похожим образом, что объясняется особенностями работы человеческого мозга. Несмотря на то что на данный момент ученые изучили от силы треть мировых языков, с конца 1950-х годов лингвисты пытаются выработать общую теорию для всех. Генеративисты считают, что у грамматики есть биологические предпосылки: именно благодаря им дети, не имея достаточного языкового материала, начинают очень быстро правильно говорить и формулировать предложения.

Эту теорию подтверждает наличие схожих механизмов в грамматике языков мира. Самым знаковым из них, как считают Хомский и его многочисленные сторонники, является рекурсия — способность носителей языка формировать предложения-матрешки, в которых одни конструкции вложены в другие: «Когда я пришла домой, мама мыла посуду, которая осталась после вчерашнего ужина».

В 1983 году Эверетт защитил диссертацию по теме «Язык пираха и теория синтаксиса» и опубликовал ее на португальском. Эта работа была выполнена по всем правилам генеративной лингвистики: Эверетт собрал множество примеров из языка и разбил их на древовидные диаграммы, как это делал Хомский. Много лет спустя в общении с журналистами ученый утверждал: уже тогда он обнаружил множество аномалий, которые не укладывались в теорию универсальной грамматики. «Я знал, что я оставляю за бортом многое, — говорил Эверетт, — но эти моменты были для меня необъяснимыми».

В 1999 году после долгого перерыва супруги вернулись на Маиси. Они построили большой дом, совсем непохожий на их прошлое пристанище в общине пираха: с телевизором, холодильником, генератором электричества и газовыми баллонами. «Я думаю, это была последняя попытка Дэна вернуться к вере, к жизни миссионера. Это было очень сложное время», — вспоминает Керен Эверетт в разговоре с «Медузой». Попытка быстро провалилась: не прошло и года, как Дэну предложили работу в британском Манчестерском университете. Он согласился.

Позже Эверетт расскажет, что его кризис как миссионера начался еще во время учебы в Сан-Паулу. Когда он познакомился с будущей женой и ее родителями, он был очарован их призванием — но так и не смог сделать его своим. «В конце 80-х я был вынужден признаться себе, что я больше не верю ни в постулаты веры, ни во что-либо сверхъестественное. Я был законченным атеистом. И я не гордился этим. Я испугался, что об этом узнает кто-то, кого я люблю. Я знал, что я должен сказать им. И боялся последствий, — рассказывал Эверетт. — Как я и ожидал, когда я наконец объявил о том, как отношусь к вере, это имело серьезные последствия для меня лично».

Керен и Дэниел развелись в 2005 году. Двое из их троих детей на время перестали общаться с отцом — они восприняли его поведение как личное предательство. Керен отказалась от фамилии мужа — теперь ее зовут Керен Сьюгрейс Мадора.

«Они счастливы»

Племя пираха состоит из примерно пяти сотен человек. Они входят в одну этническую группу с племенами мура, когда-то многочисленными и влиятельными. «Народ мура, владевший джунглями от Перу до самой реки Трамбетас, был самым главным противником португальцев, — писала историк Аделиа Де Оливейра, изучавшая португальские летописи XVIII века. — Эти доблестные и смелые кочевники на своих домах-каноэ разработали особую технику нападения прямо с реки, благодаря чему держали в страхе всю Амазонию». Хроники Португальской империи сообщают, что племена мура, тогда насчитывавшие несколько десятков тысяч человек, пережили несколько карательных экспедиций, но потом были почти полностью уничтожены корью и оспой, которые европейцы занесли в Америку. К середине XIX века мура почти исчезли из хроник; представители этого народа и сейчас живут в Бразилии, но их язык и культура практически утрачены.

Первые упоминания о пираха появились только в конце XIX века. В 1922 году этнограф Курт Нимуендажу описывал это племя так: «Они счастливы в своей бедности. До сегодняшнего дня они не проявили особого интереса к преимуществам цивилизации и, за исключением ряда инструментов, в их быте нет почти никаких признаков постоянного контакта с цивилизованными людьми». При этом к пираха регулярно заплывали речные торговцы, лесорубы и золотоискатели — в окрестностях Маиси и сейчас время от времени находят золотые жилы. Миссионеры-евангелисты из SIL впервые прибыли сюда в 1959 году — в рамках масштабной экспансии организации в амазонскую сельву, которая началась десятилетием раньше.

Впрочем, со времен Нимуендажу в быту племени мало что изменилось. В 2018 году пираха ведут все тот же полукочевой образ жизни и остаются охотниками-собирателями. Раньше добраться к ним можно было только по рекам, но сейчас совсем рядом с резервацией проложили трансамазонское шоссе — грунтовую дорогу, которая соединила эти места с густонаселенным югом страны и восточными штатами Бразилии. Резервация заканчивается буквально за пару сотен метров до шоссе, где реку Маиси пересекает деревянный мост.

Когда мы приехали в резервацию, прямо у моста разбила лагерь семья пираха: пятеро взрослых во главе со старшей женщиной ждали главу семьи — его увезли в город сотрудники национального бразильского фонда по делам коренных племен FUNAI.

Следом мы встретились с Пооиоои и Чеэге — молодые люди с короткими волосами, одетые в футболки и шорты, они шли вдоль дороги с луком и стрелами: с шоссе отличный обзор, и почти каждый день друзьям удается подстрелить обезьяну или дикую индейку. Проходили они и мимо ресторана «Сула», которым владеет семья кабоклос — так называют жителей сельвы, в которых смешались амазонские, колониальные и африканские корни. Впрочем, пираха с ними почти не контактируют — у них нет общего языка, да и купить члены племени ничего не могут, поскольку не научились пользоваться деньгами. Каждый раз, когда у «Сулы» останавливался рейсовый автобус, пираха скрывались в лесу.

Сам лагерь пираха состоял из шатких временных хижин. Окрестные племена давно заимствовали у кабоклос модель дома на сваях, но с пираха ничего подобного не произошло: свою традиционную шаткую конструкцию они даже не скрепляют — на четыре опоры-рогатины кладут ветки, а поперек просто набрасывают сухие пальмовые листья. Когда вечером джунгли накрыло мощным тропическим ливнем, хижины начали протекать и рушиться; по мере того как дождь стихал, хозяева начали приводить их в порядок. Пираха смеялись и болтали на своем гортанно-свистящем языке — как будто выдыхали на разный манер, и эти звуки складывались в речь. В какой-то момент женщины начали напевать. Звуки песни скакали вверх-вниз по нотам — там, где голос женщин уходил в высокий регистр, мужчины пели низко, и наоборот.

Дэниел Эверетт утверждал, что пираха спят очень мало, буквально по сорок минут раз в три-четыре часа. Название книги «Не спи — кругом змеи» — это «спокойной ночи» на языке пираха, а странные особенности сна лингвист объясняет культурными особенностями народа и страхом перед опасностями леса. Возможно, дело в другом — хижины пираха настолько плохо защищают от непогоды, а их кровати из накиданных на рогатины палок так неудобны, что спать долго довольно сложно. Впрочем, при нас они проспали всю ночь, а потом еще и продолжали постоянно дремать в течение дня.

Против рекурсии 

В 2005 году журнал Current Anthropology опубликовал статью Дэниела Эверетта «Культурные ограничения на грамматику и познание в пираха». Разочарование в вере стало не единственным духовным кризисом, который пережил ученый за последние десятилетия, — в какой-то момент его перестала убеждать и генеративная теория Хомского. В своей новой работе Эверетт утверждал: в языке пираха нет числительных, а у самих пираха нет понимания счета; нет слов, которые обозначают цвета; нет представления о времени. В культуре пираха нет коллективной устной памяти; нет мифа о сотворении мира — основополагающего в космогонии народа; нет рисунков и других проявлений визуального творчества. А главное, как писал Эверетт, — у пираха нет вложенных предложений; то есть — и рекурсии.

«Язык и культура пираха культурно связаны тем, что все это касается только их непосредственного опыта. Как я понял, ограничение можно сформулировать следующим образом: повествовательная речь в пираха содержит только утверждения, относящиеся непосредственно к моменту речи, либо пережитые самим рассказчиком, либо рассказанные кем-то живым в течение жизни говорящего». Так Эверетт сформулировал принцип непосредственного восприятия, вокруг которого он и строит свою теорию языка пираха: с точки зрения лингвиста, именно этот принцип объясняет большую часть особенностей племени.

Эти выводы конфликтовали с теорией Хомского. По сути, Эверетт утверждал: существование пираха доказывает, что культура конкретного народа тесно связана с формированием грамматики языка. Из этого, по мнению лингвиста, следовало, что подход генеративистов к языку как к универсальной системе для любого существа вида homo sapiens неверен.

После публикации «Культурных ограничений» Эверетт не раз признавался в симпатиях к работе идеолога лингвистического релятивизма Эдварда Сепира «Язык: Введение в изучение речи». Сепир утверждал, что язык и мышление взаимосвязаны настолько, что постоянно влияют друг на друга, однако генеративная теория Хомского постепенно вытеснила эту гипотезу. Критики обвиняли Эверетта в расизме — по сути, он утверждал, что пираха настолько особенные, что в принципе неспособны к интеграции, а это уже было похоже на дискриминацию. На это Эверетт отвечал, что самоизоляция племени стала осознанной реакцией на внешнее давление.

Такой точки зрения придерживался еще этнограф Нимуендажу. В 1948 году в своей книге он рассказывал о том, как пираха, «по-видимому, довольные своим нынешним состоянием», не проявили никакого интереса к созданному специально для племени центру по оказанию помощи. «Мне пираха показались угрюмыми и невосприимчивыми, — рассказывал Нимуендажу. — Их поведение сделало полевые исследования сложными». Этнограф предполагал, что «равнодушие и отчужденность» пираха могли быть связаны еще и с тем, что власти Бразилии обращались с ними хуже, чем с враждебным им соседним племенем.

После публикации новой гипотезы Эверетта в лингвистике началась ожесточенная дискуссия. В 2009 году Эндрю Невинс, Давид Песецкий и Селени Родригез напечатали работу «Исключительность пираха: переоценка». На основании материалов Эверетта, опубликованных в 1983 и 1986 годах, они утверждали, что у пираха все же есть придаточные предложения, недостаточность числительных в их языке неуникальна, а трактовка языка пираха, изложенная Эвереттом, субъективна. Сам Ноам Хомский открыто заявлял, что оппонент лжет и противоречит сам себе, а его доводы не являются опровержением теории универсальной грамматики. «Допустим, что заявления о пираха были верными (видимо, это не так). Это было бы любопытно, но не более того, — рассуждал Хомский. — Точно так же, как если бы обнаружили племя, в котором люди носят повязку на один глаз и, следовательно, не используют бинокулярное зрение: это ничего не скажет нам о человеческой способности зрения».

«Мы не можем утверждать, что язык пираха чем-то радикально отличается от других языков Амазонии и мира. Практически в каждом заявлении Дэниэла Эверетта о грамматике впоследствии обнаружились неточности, — рассказывает „Медузе“ Андрей Никулин, лингвист из Университета Бразилиа, специалист по языкам востока Южной Америки. — Так, ограничения на синтаксис вложенных посессивных конструкций отмечены, например, в немецком языке, а языки с крайне скудными возможностями выражения значений точного количества встречаются по всей Амазонии. Здесь и впрямь можно усмотреть некоторую связь между языком и культурой, однако говорить о когнитивном ограничении для этих языков совсем не обязательно».

«Эверетта критикуют по двум направлениям. Первое — критика корректности анализа, — добавляет научная сотрудница Института языкознания РАН Евгения Коровина, участник круглого стола по языку пираха. — Например, когда речь идет об отсутствии слов для местоимений, он смешивает идею полного отсутствия местоимений и отсутствия непроизводных своих слов. Так, в малайском часть местоимений заимствована из санскрита, но это не значит, что они не являются местоимениями. У Эверетта есть определенные проблемы с базовым лингвистическим образованием, и это особенно видно в ранних работах, хотя позже он многое изучил самостоятельно».

Другое направление критики — опровержение особенностей языка пираха, обнаруженных Эвереттом, — встречается, по словам Коровиной, намного реже; возможно, по техническим причинам. «Это негласное правило западной лингвистики: у каждого языка есть „свой“ лингвист, и у пираха это Эверетт, — объясняет она. — На изучение пираха без участия Эверетта вряд ли дадут грант, а без грантов такие длительные исследования практически невозможны».

Заявления Эверетта выглядят очень смелыми и сегодня, но полевой работой он больше не занимается. В 2007 году бразильский фонд по делам коренных племен FUNAI, раздраженный тем, что лингвист постоянно нарушает правила (например, он привозил журналистов в резервацию без получения разрешений), закрыл Эверетту доступ к пираха.

Сейчас ученый живет в Массачусетсе, работает в небольшом Университете Бентли и продолжает отстаивать свою точку зрения. «За годы мои критики не изменили своих позиций. Не изменил и я. У пираха нет доказательств существования рекурсии на уровне грамматики», — утверждает он в разговоре с «Медузой». Впрочем, признает Эверетт, сейчас он больше занимается другими делами — его новые книги практически никак не связаны с пираха; последняя из них посвящена американскому философу начала ХХ века Чарльзу Сандерсу Пирсу. «Если у меня будет возможность вернуться в общины с исследователями-психолингвистами или одному, есть несколько экспериментов, которые я хотел бы провести, — говорит лингвист. — Но я не уверен, что у меня будет на это время в обозримом будущем, а правительство Бразилии разрешит мне это сделать».

Впрочем, говорить о том, что Эверетт — единственный исследователь, который может считать язык пираха «своим», не совсем верно. Рядом с племенем по-прежнему живет еще одна лингвистка, которая продолжает работать с пираха. Просто о ней говорят куда реже.

Язык как песня

Каждый день Керен Мадоры — бывшей жены Эверетта — начинается с музыки. Она просыпается в шесть утра, открывает свой MacBook Pro и включает саундтреки Алана Сильвестри или блюзы Роберта Джонсона. Керен учится петь: все утро она ходит по дому и распевает гаммы.

Небольшой деревянный дом Мадоры стоит на круглой поляне в тропическом лесу. В нем пара комнат без мебели, душ с речной водой, кладовка и большая гостиная с зеленой школьной доской на стене. Сквозь щели в деревянном полу видно рыжую землю — как и почти все жилые помещения в Амазонии, дом стоит на сваях. На пару километров вокруг никого нет. Мадора живет по строгому распорядку: завтрак из кофе с крекерами, занятия языком пираха, потом простой обед из риса с бобами или вареного маниока; вечером — прогулка с парой маленьких черных собак. Одну зовут Ханна-Банана, другую — Мария-Бия.

Мадора начала изучать язык пираха одновременно с (теперь уже бывшим) мужем — и все время, что лингвист жил в резервации, была рядом с ним. Однажды она чуть не погибла от малярии — вместе со старшей дочерью Шеннон. Чтобы отвезти жену и ребенка в больницу из резервации, Эверетту пришлось одолжить лодку, пройти пешком несколько километров по джунглям, а потом плыть на перегруженном людьми пароме. Лингвист был уверен, что у Керен и Шеннон брюшной тиф — и только потом узнал: «Все в деревне, кроме меня и моей семьи, знали, что у них малярия». Мадора до сих пор страдает от рецидивов болезни — из-за того, что лечение начали очень поздно, малярия осталась в ее организме навсегда.

После развода женщина вернулась в Амазонию и продолжила документировать речь пираха — квалификация для этого у нее была: она закончила ту же академию SIL, а потом училась в Университете Питтсбурга. Как сама Мадора рассказывает «Медузе», около десяти лет назад в ее работе произошел неожиданный прорыв: оказалось, что пение и ощущение такта в языке пираха могут быть важнее самой речи. После этого ей фактически пришлось начать все сначала. 

«Как лингвиста меня учили, например, что буква „к“ дает звуки „ку“ или „ке“, „т“ — „тэ“, и формирование звука происходит непосредственно во рту. Но пираха… Они как будто выдыхают с голосом, эта речь формируется скорее в диафрагме. Из знакомых нам явлений это похоже только на пение, — Мадора расхаживает взад-вперед перед крыльцом дома и говорит четко и ясно, как будто читая лекцию. — Я изучала тональные языки, в которых высота звука смысл фонемы. Но здесь — что-то другое, куда большего масштаба. Думаю, пираха не тональный вообще. Если вы используете ноты, вам не нужен тон».

Мадора уверена: все предыдущие исследователи языка пираха смотрели «не туда». «Мы все время просили их — а можешь повторить это еще раз? А еще? — говорила женщина. — Потому что нас учили смотреть им в рот и пытаться понять, где находится язык. Но нам ничего не помогало — это было похоже на сеанс спиритизма, их рты едва двигались. Потому что их язык устроен иначе». Мадора рассказывает, что впервые попробовала не говорить, а петь язык пираха 15 лет назад, а когда вернулась к полевым исследованиям, начала все больше убеждаться в том, что ее гипотеза подтверждается.

Один из детей Керен и Дэниела тоже занялся лингвистикой — их младший сын Калеб Эверетт сейчас работает профессором университета Майами и, в частности, проводит статистические исследования пираха и других языков, изучая роль счета и процесс формирования численного восприятия мира. У них с Керен есть совместная работа: «Определение количества в анумерных языках». «Когда мы с Калебом проводили исследование, он сказал — мама, наверное, ты знаешь, но все же — у них очень много гласных в словах, до семи подряд», — вспоминает Мадора. Она приводит в пример женское имя Iiiiaagiaaa — оно начинается с гортанной смычки, и помимо нее содержит только одну согласную; Мадора уверена, что расслышать такое корректно можно, только если пропевать эти звуки.

«Я не могу даже описать этот процесс пения языка, — признается Мадора. — Это не имеет ничего общего с тем, как я учила португальский, говорила на других языках. Больше похоже на то, как учишься водить велосипед — совершенно иной навык, в другом районе тела. Мне пришлось научиться использовать мышцы, которые я никогда не использовала». Исследователь утверждает: главным элементом речи пираха являются не слова, а слоги — и они же оказались первой единицей исчисления, понятной самим членам племени.

Двенадцатилетняя Тойяаай в потрепанном оливковом платье медленно двигает пальчиком белые ракушки — одну, вторую и потом два фиолетовых страза. В ее имени четыре слога — на пираха Мадора называет их «маленькими словами». «Маленькие слова» — единственное, что пираха могут сосчитать. Как говорит Керен, другая, взрослая женщина из племени пираха за две недели научилась считать «маленькие слова» до десяти — результат, которого другие лингвисты и миссионеры не могли добиться сорок лет.

Дэниела Эверетта много критиковали за то, что он счел отсутствие счета в языке племени чем-то удивительным, — в Латинской Америке или Новой Гвинее много языков с такими же особенностями. Тем не менее, считать или говорить на португальском пираха в большинстве своем не научились даже после того, как бразильцы начали строить для них школы и посылать в резервацию преподавателей.

Оппоненты Эверетта убеждены, что дело в том, что действия пришельцев извне пираха по умолчанию воспринимают как агрессию, однако у Мадоры — другая теория:. «Нет такого, что они просто отрицают все внешнее, — убеждена она. — Я видела очень способных детей, которые пытались выучить португальский, у них был хороший учитель. Но ничего не вышло. Я все еще не знаю, как заставить их почувствовать вот эту артикуляцию ртом, [необходимую в португальском]. Тут нужен такой же прорыв, как и со слогами. Нужно, чтобы они поняли, о чем мы вообще говорим».

Бывший муж Мадоры не разделяет ее гипотез. «Пираха — не идиоты. Их обучение счету не имеет ничего общего с теорией Керен. В 80-х я наблюдал целое поколение пираха, которые научились считать — после того, как мы начали каждую ночь давать им уроки математики, — утверждает Дэниел Эверетт в разговоре с „Медузой“ (в книге „Не спи, кругом змеи“ он писал, что в течение восьми месяцев ему и его семье не удалось научить ни одного пираха считать на португальском). — Керен достигла такого же успеха, потому что она очень хорошо говорит на языке, любит людей из племени, а они сейчас мотивированы учиться больше, чем когда-либо. Я сам писал, что у них есть „музыкальная речь“ (это мой термин), чтобы передавать новую информацию и расслабляться в компаниях. Но дальше за этим ничего не стоит. Я не хочу умалять работу Керен, но ее деятельность носит не научный, а миссионерский характер».

Одна бумага

Тойяаай робко придвигается ко мне — она следит за руками, пока я нанизываю бисер на леску. Бисерные ожерелья у пираха очень ценятся — они нравятся духам леса. У меня оранжевый, желтый и голубой бисер, обязательно круглый: однажды Керен привезла пираха рубленый, и духи отвергли его. Я делаю простые бусы для пираха, сидя рядом с ними, — так они немного ко мне привыкают.

Последние три года Керен Мадора почти каждый день работает над словарем пираха. Собиралась закончить этой зимой, но не успевает, а помощников нет — как говорит женщина, после выхода книги Эверетта другие лингвисты приезжают на Маиси, только чтобы опровергнуть его доводы, а сам язык изучают по записям, которые Эверетты сделали еще в 1980-х.

Мадора уверена: ее новая методика поможет научить пираха считать дальше трех. Это огромный прорыв — но он вряд ли поможет пираха в реальном мире: владея счетом до 10, все равно трудно пользоваться деньгами, а освоить простейшие арифметические операции (вроде сложения 1+1) пираха не помогает даже счет «маленьких слов».

Каждый взрослый пираха по закону получает пособие, которое может достигать 1000 бразильских реалов — по нынешнему курсу это 18 000 рублей, большие деньги для амазонской общины. Так как пираха не умеют обращаться с деньгами, этими средствами распоряжается FUNAI — именно они снабжают племя продуктовыми наборами, одеждой, мачете и котелками для готовки. Они же отвечают за безопасность племени и сохранение резервации. Впрочем, в 2017 году финансирование FUNAI было сокращено — теперь деньги должны приходить напрямую на банковские счета, с которыми племенам придется справляться самостоятельно. А в конце 2018 года новый президент Бразилии Жаир Болсонару назвал резервации «оспой на теле страны» и заявил, что собирается их сократить.

У пираха это получается плохо. «Сейчас их возят в Умаиту, ближайший город; пытаются оформлять пираха документы, — рассказывает Мадора. — Все это без общего языка. Говорят, что им будут перечислять пособие на банковские карты — и знаете, это даже не смешно».

Мы становимся свидетелями того, как в резервацию из города вместе с сотрудниками FUNAI возвращается Оооихи — глава семейства, пятидесятилетний мужчина в только что купленных ему в магазине оранжевой футболке и белых кроссовках. Он гладит по голове трехлетнюю внучку, которая всю неделю проходила с двумя крошечными обезьянами-игрунками на голове. Обезьянок больше нет: оказывается, медсестра, которая приехала с Оооихи осмотреть его беременную дочь, их выкупила.

— И сколько денег она вам дала?

— Женщина дала Оооихи одну бумагу. Оооихи не знает, что было на ней написано.

«На пираха могут объясниться всего четыре человека в мире — мы с Дэном и семья Шелдонов, наших предшественников, — говорит Мадора. — Стив Шелдон приезжает сюда сейчас два раза в год. Он и его жена провели десять лет в устье Маиси. И он говорит: „Керен, под конец нашей жизни здесь я садился за стол, работал все утро, а потом, перед обедом, меня тошнило — настолько я был взбешен, что я не могу ничего добиться“. Сейчас он возвращается и почти плачет: „Я слишком стар, чтобы проходить через это вместе с тобой“».

Мадора задумчиво перебирает предметы на столе. Фрукты подписаны цифрами: долька арбуза — один, папайя — десять. Банан выглядит совсем как настоящий. Справа лежат рисунки: обведенные фломастером руки с подписанным количеством пальцев. И фотографии предметов: название каждого на слог отличается от другого.

«Я так просила Бога научить меня языку пираха, но теперь я должна снова проходить весь этот процесс сначала. Все, над чем мы работали, было сделано не так, — уверена женщина. — Мы около 15 лет провели в резервации вместе с Дэном, 25 лет проработали вместе. Он — яркий, талантливый лингвист. Но когда я начала петь, и стало ясно, что это главный прорыв, мне кажется, он испугался. Он утверждал, что мы не можем все делать заново, но на самом деле мы могли. Просто нужно было принять такое решение. Когда пираха меня спросят — а есть еще такие языки, как наш? — я не знаю, что я отвечу. Но сейчас я вижу, что они впервые начинают осознавать свой язык. И они начинают им гордиться».