Красота ускользала. Но он успевал ее поймать Антон Долин — памяти Бернардо Бертолуччи, режиссера «Мечтателей» и «Последнего танго в Париже»

26 ноября в Риме умер режиссер Бернардо Бертолуччи. Ему было 77 лет. Автор картин «Двадцатый век», «Последний император», «Последнее танго в Париже» и «Мечтатели», обладатель «Оскара» и «Золотого глобуса», лауреат Берлинского и Венецианского кинофестивалей, Бертолуччи был одним из самых известных итальянских кинематографистов. Режиссера вспоминает кинокритик «Медузы» Антон Долин.

Его лучший — самый сложный, самый бескомпромиссный, самый безжалостный — фильм назывался «Конформист». Сам Бернардо Бертолуччи был непримиримым — не только убежденным, но и прирожденным — врагом любого конформизма. Это было его позицией. Это было его натурой.

Он не успел стать одним из канонических классиков послевоенного итальянского кино, хотя работал ассистентом Пьера Паоло Пазолини на шедевральном «Аккатоне» и писал вместе с Дарио Ардженто сценарий к хрестоматийному спагетти-вестерну Серджио Леоне «Однажды на Диком Западе». К этим двум опытам, очевидно, восходит его будущий дуализм: Бертолуччи — и создатель бескомпромиссных картин о судьбе Европы («Костлявая смерть», «Перед революцией», «Стратегия паука»), и режиссер монументальных, совершенно голливудских по духу космополитичных проектов («Маленький Будда» и отмеченный «Оскарами» «Последний император»). Но самые прославленные его картины — «Последнее танго в Париже» и «Двадцатый век» — этому разделению сопротивляются: они совмещают локальность с глобальностью, лирику и интимность с эпическим размахом.

Возможно, слово «гений» в отношении итальянского режиссера было бы преувеличением. У него хватает откровенно проходных картин, и даже в самых сильных есть сцены, вызывающие по прошествии времени вежливое недоумение. Но в некоторых отношениях он был уникальным.

В эпоху, когда каждый уважающий себя кинематографист был в конфликте со своей эпохой, Бертолуччи находил точные средства для того, чтобы описать ее художественным языком — а иногда и пригвоздить к позорному столбу. Умозрительные притчи («Стратегия паука» выросла из прозы Борхеса, «Партнер» — из «Двойника» Достоевского) становились в его интерпретации жгуче актуальными. И даже снимая о прошлом, режиссер всегда говорил о сегодняшнем дне. «Конформист», хотя формально он посвящен становлению фашизма в Италии, стал самым точным исследованием того, как интеллектуальная элита — в любой стране, в любое время — предает свои идеалы ради элементарного удобства.

Бертолуччи ничего не боялся, и его головокружительная отвага в фильмах сложной (но блестящей) судьбы «Двадцатый век» и «Последнее танго в Париже» в нынешнюю пору победившей политкорректности кажется безумной. Мало кто из кинематографистов так чувствовал и умел показывать сексуальность — как в самых экстремальных ее проявлениях, так и в совершенно невинных. 

В своем умении видеть и передавать красоту он наследовал не столько итальянскому кино, сколько ренессансному искусству, и, как человек Возрождения, позволял себе многое. Не стеснялся того, что другие назвали бы чрезмерным. Красота ускользала — но он успевал ее поймать. Хотя, конечно, вряд ли бы он так преуспел в этом, если бы не виртуозный оператор Витторио Стораро — неизменный соратник, снимавший все лучшие картины Бертолуччи. Вместе они любовались красотой пейзажа — идиллически обихоженного или пугающе пустынного. Вместе следили за тем, как выдает затаенные чувства и мысли выражение человеческого лица. Вместе находили формы, чтобы показать трансформации мира, к которым его вынуждает большая история, и стойкость человека, способного этим трансформациям сопротивляться, — даже если он молод и хрупок. Об этом один из поздних и самых личных фильмов Бертолуччи, «Мечтатели». 

Бернардо Бертолуччи потрясающе работал с актерами, требуя от них чего-то невероятного — и добиваясь результата, который был другим не по силам. Жан-Луи Трентиньян в «Конформисте», Роберт де Ниро и Жерар Депардье в «Двадцатом веке», Марлон Брандо и Мария Шнайдер в «Последнем танго в Париже», Лив Тайлер в «Ускользающей красоте» и Ева Грин в «Мечтателях» — все они сыграли у Бертолуччи роли, которые можно считать лучшими в жизни. 

Помню, как в начале 1990-х в киноцентре на Красной Пресне — том самом, который сейчас собираются сносить, — мы с друзьями в возрасте героев «Мечтателей» (тогда еще не снятых) смотрели «Двадцатый век», и у нас кружилась голова. Хотелось, чтобы фильм не кончался никогда, чтобы он продолжился и каким-то небывалым чудом дошел до нашего времени. Помню 2003 год на Венецианском кинофестивале, когда журналисты осаждали зал, где был первый показ «Мечтателей»; многие усаживались на пол, на холодные бетонные ступени. Такого ажиотажа в Венеции не было на моей памяти ни до, ни после.

Помню и 2012-й, когда Бертолуччи привез в Канны фильм «Ты и я» — маленький, скромный, уютный и все же пронзительный. Режиссер был уже в инвалидной коляске, вынудившей его отказаться от многих проектов (в частности, от фильма о композиторе эпохи Возрождения Джезуальдо ди Веноза), но все равно отшучивался в ответ на любые претензии и планировал снимать дальше. Вышло так, что картина «Ты и я» стала последней, а звучащая там странная и очаровательная итальянская версия «Space Oddity» Дэвида Боуи — прощанием с ее автором. Теперь эта песня как будто откуда-то из космоса передает нам от Бертолуччи привет.