Скандинавский оптимизм, лунная колонизация и приключения Герберта Уэллса Три долгожданных продолжения романов для летнего чтения
Мы рассказываем честно не только про войну. Скачайте приложение.
Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович рассказывает о трех романах, которые продолжают сюжеты, начатые в других книгах. «Карта Хаоса» завершает трилогию испанского писателя Феликса Пальмы; «Волчья Луна» продолжает трилогию британского фантаста Йена Макдональда; а «Здесь была Бритт-Мари» рассказывает о новой жизни героини предыдущего романа шведа Фредрика Бакмана — «Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения».
Феликс Пальма. Карта Хаоса. М.: АСТ, CORPUS, 2018. Перевод Н. Богомоловой
Первый вопрос, возникающий у разумного читателя при словосочетании «заключительная часть трилогии», — «а стоит ли браться, если не читал предыдущие две?». В случае с викторианской трилогией испанца Феликса Пальмы ответ будет «определенно да». Даже если вы прочли «Карту времени» и «Карту неба», вам это все равно не поможет: удержать в голове бесчисленные сюжетные хитросплетения и многоступенчатые аллюзии, на которые так щедр Пальма, невозможно. Кроме того, «Карта Хаоса» — совершенно отдельная история (вернее, система историй), связанная с более ранними скорее стилистически и концептуально, чем композиционно или содержательно. Другое дело, что, дочитав новую книгу Пальмы, вы с большой долей вероятности захотите прочесть — или перечитать — две остальные.
Пересказывать «Карту Хаоса» так же бессмысленно, как и предыдущие «Карты». Количество сюжетных линий, неприметных поначалу развилок, обманчиво невинных ловушек для читателя, остроумных отсылок к классике и развеселых ее римейков здесь по-прежнему так велико, что даже простой их перечень занял бы пару страниц. Пожалуй, по-настоящему важно оговорить следующее: в центре повествования по-прежнему писатель Герберт Джордж Уэллс, а в качестве сюжетной основы на сей раз Пальма использовал его роман «Человек-невидимка» («Карта времени» и «Карта неба» базировались на «Машине времени» и «Войне миров» соответственно).
Что же до главной коллизии, то она выстраивается вокруг довольно тривиального допущения: наша вселенная — это мультиверс, состоящий из миров как едва различимых, так и пугающе различных, а мембраны между ними порой оказываются опасно проницаемы. И в тот момент, когда из соседнего — обреченного на скорую гибель — мира в наш начинают просачиваться разнообразные чужаки и пришельцы, для людей наступает время испытаний, но вместе с тем открываются и совершенно неожиданные возможности. Так, разлученные смертью возлюбленные обретают шанс на новую встречу, а незадачливый литератор, не знающий, как завершить роман, может надеяться на помощь нездешней музы.
Ключевая особенность трилогии Феликса Пальмы, выделяющая ее в ряду изящных постмодернистских романов-аттракционов, — поистине немыслимая авторская щедрость. Материал, которого иному, более рачительному писателю хватило бы на добрый десяток книг, Пальма легкомысленно растрачивает на одну-единственную, создавая впечатление почти непристойной, кричащей литературной роскоши.
История женщины-волчицы и ее несчастного возлюбленного (настоящий роман в романе) здесь соседствует с оригинальным переосмыслением конандойловской «Собаки Баскервилей» и в ней же причудливо отражается. Рассуждения о природе спиритизма элегантно переплетаются с размышлениями об отношениях творца и его творения (Герберт Уэллс опять вынужден разбираться с материализовавшимися плодами собственной неуемной фантазии). Детектив до поры прикидывается мистикой, затем ею же оказывается, но лишь для того, чтобы в итоге заложить немыслимый вираж и вновь вернуться на рациональную почву. А тема любви, которая сильнее смерти, здесь обретает совсем иное — куда более масштабное, трагическое и пафосное — звучание.
Трилогия Пальмы — не совсем тот тип текста, в котором станешь всерьез выискивать среди персонажей альтер-эго автора. И тем не менее, в «Карте Хаоса» есть герой, манерами изумительно похожий на своего создателя — это вымышленный друг Уэллса, эксцентричный миллионер Монтгомери Гилмор, готовый на все, на любой риск и безумство — например, инсценировать вторжение марсиан или в одиночку, как Орфей, отправиться в загробное царство, — ради того, чтобы заслужить улыбку любимой. Подобно Гилмору, сумевшему-таки добиться взаимности капризной красотки, Пальма невероятно эффективен в своей готовности на тысячу разных ладов развлекать читателя. Устоять против его изобретательности и обаяния, конечно, можно — но сопротивление будет трудным и, прямо скажем, нецелесообразным.
До этого вышли: «Карта времени» и «Карта неба»
Йен Макдональд. Волчья Луна. СПб.: Астрель СПб, 2018. Перевод Н. Осояну
В отличие от «Карты Хаоса», которую можно читать в отрыве от других книг трилогии, браться за «Волчью Луну», если вы не знакомы с первой частью цикла, категорически не рекомендуется: в сущности, это не две отдельных книги, а одна, механически разрезанная надвое. Лучше будет начать с начала и избежать тем самым мук неизвестности, которые изведали люди, прочитавшие «Новую Луну» сразу после выхода: роман обрывается буквально на самом интересном месте, и выдержать целый год ожидания было непросто.
Инвариант «Лунной трилогии» Йена Макдональда — это, конечно, «Луна жестко стелет» Роберта Хайнлайна. Однако Макдональд идет дальше своего предшественника. Его Луна — это уже не просто земная колония, населенная существами, не слишком похожими на людей (лунная гравитация меняет анатомию человека всего за несколько месяцев), но, в сущности, другая цивилизация, с другими представлениями о праве, семье, моде, правилах ведения бизнеса, а еще о верхе и низе, о дорогом, дешевом и бесценном, а главное — о хорошем и дурном. Луна у Макдональда — это по сути постгосударство, в котором вместо единого для всех закона действует сложнейшая система контрактов, этические нормы заменены общественным консенсусом, а властные структуры — пятеркой жестко соперничающих (и потому сдерживающих друг друга) бизнес-корпораций. Именно вражда и альянсы этих господствующих кланов — выходцев из Ганы Асамоа, китайцев Суней, австралийцев Маккензи, русских Воронцовых и самых неотразимых, но и самых невезучих бразильцев Корта — составляет основу сюжета.
Приучив читателя к лунной экзотике в первом томе, во втором Йен Макдональд ловким движением переворачивает картинку с ног на голову, отправляя одного из героев — нового главу семьи Корта, Лукаса, чудом выжившего во время учиненной конкурентами резни — на Землю. Порядки там не сильно изменились по сравнению с нашим временем. Человек из постгосударства, живущего вне национальностей, религий, социальных страт и общепринятых догм, попадает в мир, где все это по-прежнему определяет стиль жизни, и его постоянное недоумение наглядно демонстрирует читателю относительность и условность наших представлений о норме.
Впрочем, эта перевернутая оптика — лишь один из многочисленных (и крайне разнообразных) фокусов, которые автор безостановочно показывает загипнотизированному читателю на протяжении всех пятисот с лишним страниц романа. В своем продуманном, логичном и связном мире Макдональд ухитряется проложить еще и американские горки с десятком сюжетных мертвых петель и свободных падений. Так что, даже если социально-экономическая футурология — не ваш конек, «Волчья Луна» все равно имеет неплохие шансы удержать вас в тонусе. Пожалуй, единственная плохая новость, связанная с «лунной трилогией», состоит в том, что третья — заключительная — часть пока не опубликована даже на родине автора в Великобритании, а это значит, что окончания истории на русском придется ждать еще минимум пару лет.
До этого вышла: «Новая Луна»
Фредрик Бакман. Здесь была Бритт-Мари. М.: Синдбад, 2018. Перевод Е. Тепляшиной
На протяжении последних двадцати лет Скандинавия бесперебойно поставляла на мировой рынок бестселлеров так называемый «северный нуар» — сумрачные истории о том, как в одном черном-черном городе глубоко травмированный полицейский идет по следу кровожадного маньяка (по совместительству жертвы семейного насилия в пятом поколении). Однако ровно в тот момент, когда некогда богатое нуарное месторождение начало иссякать, в Швеции забил новый источник — на сей раз патентованного скандинавского оптимизма, тоже, впрочем, не лишенного известной мрачности. Одним из его первооткрывателей по праву может считаться Фредрик Бакман, знакомый отечественному читателю по романам «Вторая жизнь Уве» и «Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения».
Его нынешняя книга — в некотором смысле продолжение или, вернее, спин-офф второго из них. 63-летняя Бритт-Мари, образцовая домохозяйка, жена грубияна Кента, королева пассивной агрессии и соседка главной героини Эльсы, на сей раз оказывается в позиции протагониста — причем в совершенно неожиданной, в том числе для нее самой, роли одинокой женщины. Узнав, что муж ей давно и систематически изменяет, Бритт-Мари решает полностью поменять свою жизнь, а для начала — покинуть Кента и в первый раз за сорок лет найти работу. Единственное, что ей удается разыскать, это место руководителя административно-хозяйственной части в молодежном центре — чуть ли не единственном пока еще не закрытом учреждении задыхающегося от безработицы и социальных проблем провинциального городка. С этого момента для Бритт-Мари начнется совершенно новый этап пути, который, как водится, через некоторое количество терний в виде знакомства с «трудными подростками» и погружения в пучину любительского футбола приведет ее если не к звездам, то во всяком случае к внутренней свободе, душевной независимости и, главное, осознанию, что все лучшие вещи в мире (любовь, доверие, благодарность, поддержка) всегда даются без просьб — просто так, в подарок.
В пересказе любая книга Фредрика Бакмана выглядит одновременно приторно-слащавой и безысходно-депрессивной. Однако на практике писателю удается каждый раз пройти буквально по самому краешку и удержаться как от падения в пропасть сентиментальности и фальши, так и от взлета в выси отчаяния. Словом, если на свете существуют добрые книги, способные неизменно трогать душу читателя набором одних и тех же нехитрых приемов, то книги Бакмана — совершенно точно из их числа.
До этого вышла: «Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения»