О чем нам спорить? Андрей Бабицкий объясняет, почему разговоры о ценностях интереснее обсуждения новостей
Мы рассказываем честно не только про войну. Скачайте приложение.
Просветительский проект InLiberty при поддержке «Медузы» запускает цикл публичных дискуссий «Великие споры». Ведущий подкаста «Дело случая» и главный редактор «Постнауки» Андрей Бабицкий объясняет, о чем можно (и нужно!) спорить в 2018 году, когда, казалось бы, спорить уже невозможно: общественное мнение вытеснило частное, институт публичных дискуссий деградировал, о чем тут спорить?
С одной стороны, в России спорить как бы не о чем. Нельзя же всерьез обсуждать управленческие таланты Амана Тулеева или тексты Владислава Суркова. Любая попытка поговорить на актуальную тему — от стратегии поведения на выборах до фан-зоны чемпионата мира в МГУ — через два шага упирается в бетонный забор, потому что предметом дискуссии становятся неконтролируемое насилие и воровство, а не достоинства футбола и политический идеализм. О чем тут спорить.
С другой стороны, чем еще заниматься. Времени у нас куча, и доброжелательные разговоры — лучший способ с ним поквитаться, заменяющий к тому же и политическую борьбу и проповедь, отсутствующую в России как жанр. Если обсуждение новостей не имеет большого смысла, давайте о вечном — убеждениях и ценностях. Мы гораздо больше узнаем о себе и окружающих, если будем говорить о том, что волнует нас каждый день, а не прямо сейчас.
Проблема только в том, что согласно распространенному мнению, ценностей у нас особо нет. А если у нас лично есть, то у окружающих точно нету; популярная приcказка про 86% намекает, что большинство оппонентов держатся своих взглядов по каким-то поверхностным, аномальным, а то и прагматическим соображениям, но точно не потому, что у них есть сколько-нибудь связная система убеждений. И это как раз убеждение, с которым можно и нужно бороться.
Примета времени — вытеснение частного мнения общественным. Надо сильно недооценивать собеседников, чтобы, задав полутора тысячам респондентов не очень важный по меркам истории и даже человеческой судьбы вопрос, делать выводы о том, что они думают и чувствуют на самом деле. Сколько-то процентов наших сограждан верят в плоскую землю, поддерживают или не поддерживают Путина, выступают против абортов. По этим атомарным ответам трудно реконструировать даже самую немудрящую картину мира.
Не только в России, но и по всему миру уже много лет копится фрустрация, связанная с тем, что люди, пойманные по пути из детского сада в бизнес-центр или отвечающие на телефонный звонок в середине рабочего дня во вторник, люди, не имеющие никаких стимулов к размышлению, дают не самые точные и взвешенные ответы на совершенно случайные вопросы.
Есть методологические причины не поддаваться этой фрустрации, но есть и не менее важные бытовые. Десятиминутный разговор с любым человеком, который держится неприемлемых для нас взглядов часто показывает, что собеседник — не циничный дурак, продавший свое мнение за кусок колбасы. Частное мнение бывает и неосведомленным, и диким, но оно каждый раз оказывается не в пример интереснее общественного. Поскреби любого заблуждающегося, и окажется, что за его неправотой стоит целая картина мира — собственные ценности, убеждения и взгляды на природу человека и общества.
Вот о чем надо говорить и вот зачем нужен новый проект InLiberty — «Великие споры».
Наблюдая за любой публичной дискуссией трудно поверить, но в России есть левые и правые, прогрессисты и консерваторы, защитники демократии и скептики, не желающие доверять важные решения необразованным людям. Все они есть просто потому, что они есть везде и всегда. Их суждения — как бы часто мы ни говорили себе про особый путь и неисповедимую русскую душу — вполне вмещаются в спектр споров, ведущихся сотни и тысячи лет лучшими умами человечества.
Если прислушаться к дискуссиям ученых из самых разных дисциплин, станет понятно, что споры о базовых категориях устройства общества или природе человека еще далеки до завершения, а сами позиции за последние несколько десятков лет неоднократно менялись. Можно ли из кривой древесины человечества сделать что-то если не путное, то хотя бы новое и другое? Кант говорил, что нет, а коммунисты верили, что еще бы. Большинство современных психологов согласятся, скорее, что наша возможность повлиять на человека ограничена, но пятьдесят лет назад, благодаря Павлову и Скиннеру, в мире широко была распространена идея, что с помощью правильных стимулов любого из нас можно лепить, как глину. Сегодня этот спор снова становится актуальным, благодаря моде на геймификацию — если человека не удается убедить сделать что-то полезное, можно придумать механику, которая превратит вынужденное действие в игру.
Являются ли наши мысли, привычки и слабости следствием нашей природы или воспитания? Обладаем ли мы свободой воли? Почему мы отказываемся вести себя, согласно законам формальной логики и экономической рациональности? Можно ли отделить науку от лженауки? Надо ли строить человеческое общежитие, полагаясь на «факты», какова бы ни была их природа? Возможен ли общественный прогресс и существует ли он в принципе? Меняют ли технологии природу общества или просто служат инструментами человеческой деятельности?
Кажется, эти вопросы не имеют никакого отношения к актуальным политическим спорам. Что нам природа человека, которого мы собираемся поддерживать или бомбить? Но у них, конечно, есть следствия. Если человек хорош, то дай ему свободу и он сделает мир вокруг лучше. Если он слаб и неразумен, нужен кто-то сильный и рациональный, чтобы защитить его от соблазнов. Если он следует природным склонностям, то судить надо его, если же он — социальное животное, существующее в рамках коллектива, судить приходится социальные порядки. Надо ли сажать Васю в тюрьму — это частная дискуссия, но наши способы отвечать на этот вопрос прямо зависят от того, что мы думаем о человеке и обществе вообще.
Цикл публичных дискуссий пройдет на собственной площадке InLiberty «Рассвет». Первое мероприятие состоится 19 апреля. А для тех, кто сомневается, идти или не идти, есть разминочный тест — о том, во что вы больше верите: в гены или в воспитание.