«12 дней я спал в подвале на картоночке на полу. Под ней была гигантская лужа крови» Рассказ Максима Лапунова, единственного заявителя по делу о преследовании геев в Чечне

Весной 2017 года «Новая газета» сообщила о массовых преследованиях геев в Чечне, затем к освещению этой истории подключились другие СМИ. По данным журналистов, геев в республике похищали, пытали и даже убивали, причем речь идет минимум о десятках людей. Власти Чечни все отрицают — и говорят, что в республике гомосексуалов нет; чеченский лидер Рамзан Кадыров говорил президенту России Владимиру Путину, что «провокационные статьи не соответствуют действительности». 13 октября уполномоченная по правам человека Татьяна Москалькова заявила, что появился первый официальный заявитель о преследованиях геев в Чечне — это житель Омска Максим Лапунов, который провел в неофициальной тюрьме для геев в Чечне 12 дней. В редакции «Новой газеты» 16 октября прошла его пресс-конференция. «Медуза» публикует расшифровку выступления Лапунова.

Максим Лапунов

Я довольно давно работаю ведущим мероприятий, в 2015 году поехал в Чечню на Всероссийскую ярмарку меда. Озвучивать эту ярмарку — сопровождать ее аудиорекламой. Дальше я и остался там, так как у меня начались заказы на мероприятия. Детские праздники, шоу-бизнес и так далее. Я нашел там свою нишу, нашел своего клиента — и решил остаться. Там достаточно хорошо, на самом деле, было до того момента, пока меня не задержали. У меня было много знакомых в правоохранительных органах, мы нормально общались и никаких претензий, подозрений никогда не было.

16 марта 2017 года я продавал воздушные шары в самом центре города у торгового комплекса — у меня тогда такое хобби было. В девять часов вечера ко мне подошли двое мужчин. Они были в обычной одежде, не в форме. Схватили меня под руки и поволокли в сторону своей машины. Вокруг было достаточно много людей, были какие-то попытки спасти меня от них — я кричал, звал на помощь. Но это было бесполезно. Меня тут же запихали в машину. Сотрудники патрульной службы, которая патрулирует Грозный, буквально за секунды подбежали к этой машине, окружили ее, записали данные документов тех, кто меня увозил, мои документы, номер машины. Куда эта информация пошла дальше, я не знаю. После этого меня отвезли в подразделение полиции, как я полагаю. Это уже было поздно ночью.

В подразделении меня привели к главному. К начальнику. Он рассматривал мой телефон, который у меня отобрали сразу же, как посадили в машину. Основное обвинение, которое мне там выдвинули, было связано как раз с тем, что я гей. Некоторое время он меня опрашивал, пытался из меня мирным путем выбить информацию о каких-то знаменитостях в Грозном, связанных с гомосексуализмом. Я все отрицал, естественно, как и любой человек. Затем он отдал приказ увести меня и выбить из меня показания.

Меня перевели в другую комнату, где под угрозой пыток током, палками меня заставили сдать человека. Потом привезли его, нас вместе с ним перевели в подвал. Там нас развели в разные помещения. Поставили лицом к стене. Его начали избивать. Били его достаточно долго, с промежутками, давали отдышаться. После того как его избили, уже меня отвели в камеру. Четверть этой камеры, примерно два на два метра, была залита кровью. Причем достаточно свежей, несколько дней. Но она уже успела впитаться в доски. К тому моменту у меня уже был какой-то нервный срыв, стресс. Меня до сих пор потряхивает периодически.

Через короткое время в этой камере избили и меня. Каждые минут 10 или 15, пока меня избивали, в камеру забегали всякие люди с криками о том, что я гей, и таких как я надо убивать. По их словам, по их действиям я предположил, что через некоторое время меня убьют в любом случае. Это было очень агрессивно и жестоко. Часов через пять-шесть после того как меня задержали, смена, которая была на тот момент, просто ворвалась в мою камеру и с неимоверными унижениями, оскорблениями начала готовить меня к тому, что меня убьют. Начали избивать палками. Не знаю, сколько это продолжалось по времени, но очень долго. Поставили лицом к стене, и избивали по ногам, бедрам, ягодицам, по спине. В моменты, когда я начинал падать, они давали отдышаться, заставляли вставать и все продолжалось.

Затем устраивали очные ставки [с другими задержанными], чтобы узнать, кто из нас лучше, кто хуже. Заставляли нас драться. Все возможное делали, чтобы унизить, оскорбить и потешить свое самолюбие. Такое продолжалось достаточно долгое время пока я там был. Очень много наслушался обвинений, что я — гей. Изо дня в день мне объяснили какими методами меня убьют и как это будет.

Дней через семь все поутихло, стало легче. После первого сильного избиения, меня уже так не били. Были мелкие издевки — один-два раза ударят палкой. Но это было ничто по сравнению с первым избиением. 12 дней я спал в подвале буквально на картоночке на полу, под ней была гигантская лужа крови. Мне отбили руки, ноги, я еле ползал. У меня до сих пор проблемы со здоровьем.

Через 12 дней меня приготовились выпускать, что стало для меня приятной неожиданностью. Надели пакет на голову, как делали каждый раз, когда выводили из камеры — и вот так выводили из подвала.

Единственное условие, на котором меня отпустили, это то, что я подпишу какие-то бумаги. Я даже не знаю, что это были за бланки. Опять же под угрозами меня заставили поставить отпечатки пальцев на оружие — возможно, на меня собираются завести какое-то фейковое уголовное дело. Еще они записали видеозапись о том, что я такой-то, задержан по такой-то причине, и вот я — гей, и на этом был сделан весь акцент. Все оскорбления, унижения строились только на этом. Затем меня отвели к следователю, русскому мужчине, он составил объяснение или какой-то протокол, я его подписал и на следующий день рано утром меня отвезли на вокзал и отправили домой. Но, естественно, сразу я домой не поехал, показался знакомым и уже потом поехал. Я боялся, что меня отпустят, но уже дома со мной что-нибудь сделают, потому что, когда отпускали, было неимоверное количество угроз.

Когда меня все-таки отпустили, я позвонил домой. Взяла трубку сестра, сказала, что мама в очень плохом состоянии. Они уже готовились забрать мой труп.

За те 12 дней, что я провел в этой тюрьме, в подвале побывали примерно 30 человек. Каждый вечер, каждую ночь туда привозили нового обвиняемого. Эти крики, стоны, мольбы о пощаде. Многих чеченцев, которых привозили, очень жестоко избивали, били несколько дней подряд, выбивая признания. Некоторых они ломали, других им приходилось отпускать и они каждый раз с негодованием делали это. Отпустили и моего знакомого, о котором я им рассказал. Через четыре-пять дней.

Каждый раз людей в подвал привозили одни и те же люди. Те, кто задерживал меня, задерживали и остальных. Людей привозили только потому, что они думали, что они геи. Многие люди пытались их переубедить, но это бесполезно. Пальцем на тебя ткнули, и все. Так было и со мной, из властей обо мне никто ничего не мог ни подозревать, ни сказать. Но в Грозном, как и в любом другом месте, у меня есть друзья в шоу-бизнесе. И некоторые из них связаны с ЛГБТ-сообществом. Наверно, от кого-то из них информация могла распространиться по принципу снежного кома, как это делается в Чечне все это время.

После того как я некоторое время побыл в другом городе, я поехал домой [к родителям, которые живут в Пермском крае]. Когда я приехал, переступил порог, мне сразу же поступил звонок с вопросами о том, на каком поезде я доехал, во сколько я выехал и приехал. Звонок был из Чечни, из того подразделения, где я сидел. По голосу я узнал, кто это, но когда я сказал, что я его узнал, мне сказали, что это звонят из комитета по правам человека и бросили трубку. Вообще было много звонков с угрозами, от меня требовали подписать заявление о том, что никаких нарушений в мой адрес не было. Полиция пыталась назначить мне встречу с представителями [чеченской] диаспоры, но я ни на одну не явился.

В мае я обратился в «Российскую ЛГБТ-сеть» и «Комитет против пыток» (имеется в виду его правопреемник «Комитет по предотвращению пыток» — прим. «Медузы»). Сразу я не обратился потому, что поговорил со многими знакомыми юристами. Все они утверждали, что такое дело будет сначала передано в полицию, а потом и в Чечню, где меня уже никто не сможет защитить. Я боялся попасть в ту же ситуацию, из которой выбрался. 2 апреля у меня случился микроинсульт, но я по тем же соображениям вынужден был отказаться от скорой помощи. У меня все тело было в побоях и гематомах.

На данный момент все расследование моего случая ограничилось допросом, проверкой на полиграфе и судмедэкспертизой, которая уже, естественно, не зафиксировала побои. Единственное, чего я бы сейчас хотел — это правосудия, которое должно свершиться. Надеюсь, оно будет. Потому что эта безнаказанность и преследования, которые были впоследствии… Мне не хотелось бы, чтобы в нашей стране я чувствовал себя незащищенным. Чтобы в любой момент любой со стороны Чечни мог вот так преследовать, убить где-то. Я бы хотел просить и правительство, и СМИ заняться этим делом. Потому что люди, которые так сволочно поступают, беспричинно и безнаказанно творят что хотят… Так не должно быть. Все мы люди, все мы имеем какие-то права, которые абсолютно не соблюдаются. Если оставить это в покое, то давайте в каждом регионе страны такое будет, почему нет? Никто не знает, чьего сына или чью дочь следующим заберут.

ЛГБТ-активисты на той же пресс-конференции заявили, что преследование геев в республике продолжается; например, по их данным, в августе 2017-го были похищены сразу несколько представителей чеченского шоу-бизнеса.